Валентина Федотова - Модернизация и культура Страница 17

Средневековая Европа имела задачи определения себя как региона и как концепта в связи с устойчивостью своего географического положения и своей идентичности. Но в Новое время стали играть большую роль особенности национальных государств, их колониальных владений и восприятий гражданами своей принадлежности к определенному региону с его специфическими особенностями.

Как регион Россия несомненно расположена в Европе и Азии, имеет и европейское население, и азиатские народы, демонстрируя свою евразийскость. Но интегративные тенденции сегодняшней России направлены на ее самоопределение, тождественное ее целостности и формируемой ею российской гражданской идентичности.

В других аспектах в России остается мультикультурализм как совместное проживание народов с разной этнической и культурной идентичностью, с наличием автономий, имеющих как свою собственную региональную гражданскую идентичность, так и разделяющих общероссийскую. Мультикультурализм, который сегодня не сохранили многие страны и который официально отвергли в ЕС, наличие естественно-исторической общности российского народа, сложившейся за тысячелетие совместного проживания, продолжает существовать в России.

ЕС официально объявил о кризисе мультикультурализма в связи с потоками беженцев, отношение к которым сегодня уже самоочевидно негативное и вышло за пределы дискуссий и разногласий. Последнее время потоки беженцев превратились буквально в переселение народов. Но отказ от мультикультурализма был провозглашен ЕС несколько лет назад в связи с плохой адаптацией ранее прибывших беженцев к культуре стран Европы, к позициям ЕС.

Кризис Европы в отношениях с мигрантами был объявлен ЕС уже несколько лет назад концом мультикультурализма. Он был официально обозначен в 2011 году руководством ЕС и вызвал большую поддержку коренного населения Европы. Однако, на наш взгляд, это был и прежде не мультикультурализм, а культурная фрагментация, ибо включение новоприбывших мигрантов с их собственными культурами в коренное население Европы осуществлялось в качестве анклавов. Не было интеграции и культурного взаимодействия миграционных анклавов в странах ЕС с культурно-исторической общностью Европы или ее конкретной страны, где осели мигранты, несмотря на усилия Ю. Хабермаса сделать его флагманом европейского объединения[61]. Причина этого состоит в том, что экономические беженцы, стремящиеся ныне попасть преимущественно в самую богатую и благоустроенную в социальном плане страну – в Германию, требуют к себе отношения не как к индивидам (что Германии и другим было бы понятно), а как к группе, имеющей особую культуру. Это – самая неприемлемая для Запада черта, противоречащая его принципам индивидуальной ответственности. Именно с ней и с культурными отличиями вновь прибывших от коренного населения связана главная проблема. Ответом на нее может стать и то, что и немцы заявят о себе как о группе с определенной культурой и станут настаивать на доминировании своей культуры в ЕС. Пожалуй, позиции мультикультурализма на Западе держатся преимущественно в Канаде, имеющей множество мигрантов разных эпох, которые сочетают этническую культурную идентичность с гражданской идентичностью жителей Канады, не имеющих тех противоречий, которые сложились в ЕС. Противоречия между франко- и англоговорящими территориями Канады сегодня во многом утратили свою остроту. Это объясняет устойчивость мультикультуралистских позиций в теории канадского исследователя У. Кимлики[62], что в меньшей мере присуще прежним сторонникам мультикультурализма в Европе.

В России мультикультурализм и наличие гражданской идентичности всего общества и региональных сообществ существенно отличает ситуацию от той, которая сложилась в странах ЕС: Россия остается устойчиво мультикультуралисткой. Однако это состояние не является предельно прочным. В 1990-ые СССР распался, потеряв значительную часть своих регионов. Эта тенденция продолжилась отделением Украины и нынешними процессами в ней, противопоставляющими российскую, русскую и украинскую идентичность. То, что ряды ИГИЛ пополняются гражданами России и даже ее русскими гражданами, не исповедующими ислам, создает новые напряжения в отношении восприятия и Европы, и России как региона и как концепта. Если регион четко закреплен на карте, юридически оформлен в отношении того, что является российской территорией или территорией ЕС, то концепт России и концепт Европы, раскрывающие идентичность страны и данного наднационального союза, являются более подвижными и достаточно изменчивыми.

Посмотрим на судьбу мультикультурализма в Европе и на Европу как регион и как концепт. Очень важно понять, что Европа выступает именно в двух этих ипостасях. Данная мысль по праву посвящена автору, который послал мне статью, начинающуюся следующим пассажем: «Для России советской эпохи фашизм являлся порождением западной части мира, и был продолжением более общего расхождения России и Европы в 1917 году, при разделении мира на социалистический и капиталистический. После этого фундаментального расхождения, ставшего цивилизационным краеугольным камнем XX века, фашизм возник как явление внутризападное, как рациональная система Запада Европейского». В разговоре с автором этого пассажа я обнаружила, что он думает так потому, что Италия и Германия, чей фашизм получил распространение, находятся в Европе, более того, в Западной Европе. Именно отрицание этой неадекватной констатация, которая имеет свою логику, привела меня к заголовку данной статьи и к разделению вопроса о Европе как регионе и как концепте. Автор был поражен моим объяснением того, что ни Италия, ни Германия не были западными странами в это время, не стали частью Запада и, даже находясь на Западе Европы, не могли быть в этот период названы западными в концептуальном смысле. Я объяснила ему, что фашизм был реакцией Германии на ее не вхождение в мир Запада, на провал ее политики догнать Запад и одновременно следствием желания доказать свое преимущество. Многие немецкие выдающиеся философы, например, В. Зомбарт смотрели на немецкое прошлое с восхищением, характерным для романтических критиков капитализма. Коммунизм же в России был попыткой догнать и обогнать Запад, сравняться с ним в значимости и в достижениях. Россия тоже не стала частью Запада. Соответственно в самой Европе как регионе создавались анклавы стран, которые могли назвать себя западными и те, которые не имели для этого концептуальных оснований, хотя находились географически на Западе, или в Западной Европе. Даже многочисленные произведения об истории Европы часто упускают проблему превращения европейского региона, относительно ясного своими географическими очертаниями, в связанный с эпохой тождественный этому региону концепт, а также то, что Европа, в том числе и западная, состоит из множества неравномерно развитых стран, только часть которых прошла модернизационное развитие и стала Западом.

В период формирования Вестфальской системы Европа как географическое пространство включала колонии, но как концепт, по мнению некоторых авторов, она характеризовалась даже не суверенитетом имеющихся в ней государств, а начавшейся в ее регионе модернизацией: «Скорее, международные отношения с 1648 года до Первой мировой войны и дальше были геополитически опосредованы давлением модернизации, которое исходило от капиталистической Британии… Но еще одно… заблуждение связано с глубоким непониманием пространственных аспектов наступления современности… англоязычной транснациональной сфере, включая заморские колонии и превосходство на море, – тому, что можно назвать (в честь автора “Двух трактатов о правлении”) “локковским оплотом”»[63]. Английский капитализм, развитию которого способствовали буржуазная революция в Англии 1640–1660 годов и гражданские войны между роялистами и сторонниками парламентаризма в 1642–1644 и 1644–1646 годах, стал основой формирования современности посредством модернизации. Современность, согласно Шпенглеру, который обращается к эпохе Гете, сначала начинает складываться как новая «фаустовская культура», зародившаяся еще в десятом веке и отрицающая доминировавших прежде как апполоновского, так и магического человека. «Фауст», над которым И.В. Гете работал почти всю жизнь, прослеживает становление зрелых форм этого мировоззрения и его превращения в проект современности. Либеральная первая, зрелая современность сформировалась в XIX веке, но имела как подготовительные формы, так и разные стадии. О. Шпенглер пишет о ней как первоначально случайной констелляции форм, в ходе собирания которых она «явилась типом исторического действия, которое внутри большого исторического организма, обладающего точно ограниченным объемом, занимает известное, биографически предопределенное в течение веков место»[64]. Речь идет о Западной Европе, регионе которой является «покоящимся полюсом… вокруг которого скромно вращаются тысячелетние истории и далекие огромные культуры»[65].