Коллектив авторов - Средневековая Европа. Восток и Запад Страница 19

Итак, у нас нет ни малейших сомнений в том, что «стороне Олега» брак с Агафьей Ростиславной был крайне необходим, препятствия же к этому союзу оказывались минимизированы. Но имелись ли какие-то оправдательные резоны в семейной традиции со стороны Агафьи, или будущий тесть Олега, Ростислав, действовал исключительно по политическим соображениям, попросту игнорируя запрет на близкосвойственные браки?

Возможно, дело обстояло так, что семья Ростислава Мстиславича решилась на нарушение церковных норм с оглядкой на уже существовавший семейный прецедент, который, как мы знаем, играл огромную роль в обиходе княжеской династии. Правда, здесь речь может идти лишь о довольно специфическом образце. Как уже отмечалось, в летописи мы не находим данных о более ранних случаях перекрестного брака у Рюриковичей. Не исключено, однако, что в нашем распоряжении есть пример подобного брака из числа междинастических союзов. Сын Изяслава Мстиславича, родного брата Ростислава, был женат на дочери польского князя Болеслава Кривоустого Агнешке. При этом, по предположению целого ряда исследователей, женой Агнешкиного брата, Мешко III, стала, возможно, дочка Изяслава Мстиславича Евдокия[131]. Если это последнее предположение верно, то оказывается, что Изяславичи, родные племянники Ростислава, состояли в перекрестном браке с детьми Болеслава Кривоустого. Самая фигура старшего брата была чрезвычайно авторитетной для Ростислава, столь же авторитетна могла быть и его матримониальная стратегия. Однако, как мы уже упоминали в начале этого раздела, исследование взамодействия междинастической и внутридинастической брачных стратегий русской правящей династии само по себе остается делом будущего.

Предварительные итоги

Итак, не вызывает сомнений, что составление полноценного матримониального портрета династии Рюриковичей домонгольского времени требует еще длительных разысканий и герменевтических усилий прежде всего потому, что древнерусская письменная традиция оставила нам, с одной стороны, весьма обширный фактический материал разной степени достоверности, а с другой – крайне мало образцов прямой рефлексии правителей, духовных иерархов, книжников или каких бы то ни было еще представителей эпохи относительно желательного, дозволенного и приемлемого в сфере княжеских брачных отношений. Сопоставительный анализ династического обихода позволяет нам наметить наиболее проблемные, а стало быть, и наиболее интересные для исследователя точки взаимодействия политических интересов и нормативных предписаний канонического права. В самом общем виде их можно обозначить следующим образом.

1. Кто может считаться подходящими брачными партнерами для отпрысков правящего рода?

2. Сколько степеней кровного родства считается в местном изводе канонической традиции недопустимыми для брака?

3. Принимается ли в расчет запрет на браки со свойственниками, и какие степени свойства он затрагивает?

4. Знает ли традиция какие-либо выделенные категории родства и свойства, отношение к которым устроено иначе, нежели к прочим?

5. Какова роль духовного родства в системе планирования матримониальных и политических союзов?

6. Насколько частотны нарушения общепринятых в данной традиции матримониальных правил, на какие категории родства или свойства они могут распространяться, и прослеживаются ли за подобными нарушениями какие-либо общие закономерности?

7. Какие существуют регуляторные механизмы, направленные на борьбу с отступлениями от брачных норм в династии?

Насколько актуальна в случае расторжения брака апелляция к имевшему место нарушению церковных канонов?

Опираясь на эту сетку признаков, мы можем попытаться создать первоначальный набросок будущей характеристики матримониального облика русской правящей династии домонгольской поры.

1.1. На протяжении всей интересующей нас эпохи Рюриковичи придерживались стратегии, согласно которой каждый появившийся в династии ребенок мужского пола обладал определенным правом на власть и безусловным правом на вступление в брак. Известная нам по европейским примерам изначальная ориентация младших сыновей правителя на духовную карьеру или распространившееся у «поздних» Рюриковичей почти принудительное безбрачие младших братьев в великокняжеской семье совершенно чуждо династии в XI – первой половине XIII в.

1.2. Практика добрачного пострижения княжон – в отличие от практики добрачного пострижения княжичей – на Руси существовала, но и она имела, по-видимому, относительно ограниченный характер и была распространена по преимуществу в конце XI – первой трети XII столетия. Позднее же княгини, как и князья, как правило, принимают постриг, уже побывав в браке.

1.3. Первый этап (XI – первая треть XII в.) существования династии со времен крещения Руси характеризуется преобладанием междинастических браков, тогда как в рамках второго этапа (первая треть XII в. – 1230-е годы) скорее доминируют матримониальные союзы с представителями собственного рода. В качестве своеобразного переходного периода здесь можно выделить III0-1120-е годы (время вступления в брак многочисленных детей сына Владимира Мономаха, Мстислава Великого).

1.4. Особый тип брачных партнеров для русских князей составляли, по-видимому, представительницы знатных половецких родов. «Дикие уи» и другие некрещеные родичи крестившихся княгинь-половчанок играли весьма заметную роль в стратегических возможностях их русских сыновей, мужей и родственников по мужу. Существенно, что генеалогические подсчеты относительно допустимости браков с половцами русской стороной велись, судя по всему с той же тщательностью, что и в случаях браков с представительницами своего рода. В то же время, насколько мы можем судить по дошедшим до нас источникам, половцы не считались подходящими брачными партнерами для русских княжон. Брак овдовевшей княгини с половцем безусловно рассматривался как нарушение нормы, но не становился причиной полного изъятия нарушительницы и ее нового мужа из системы междукняжеских матримониально-политических связей.

1.5. Принцип равной/неравной знатности брачевавшихся функционировал в династии Рюриковичей таким образом, что княжны, как правило, не вступали в брак с людьми, не принадлежавшими к правящим домам, однако исключения в этой области были вполне возможны. Представители же мужской части рода в этом отношении действовали еще свободнее – они могли жениться не только на княжнах Рюриковнах, половчанках, женщинах из европейских владетельных домов, но и на знатных новгородках, а иногда и других лицах некняжеского происхождения. Таким образом, «русская модель» в данном случае демонстрирует определенное своеобразие по отношению к известным моделям поведения северно– и некоторых западноевропейских династов, которые стремились обеспечить максимально знатных брачных партнерш для старших сыновей, проявляя при этом готовность отдавать дочерей за людей менее знатных, чем они сами. Таким образом, модель использования знатной женщины в качестве социального лифта для домонгольской Руси в целом скорее неактуальна.

II.1. Со времен принятия христианства династия Рюриковичей усвоила норму запрета на браки между кровными родственниками, охватывающую первые шесть степеней родства (до троюродных братьев и сестер включительно). Соответствующие степени родства в эту эпоху одинаково запретны для брака как в Византии, так и в Западной Европе. При этом в Византии на протяжении XI–XII столетий окончательно складывается более строгий вариант запрета, согласно которому недопустимой для брака становится также и следующая, 7-я степень кровного родства. Однако для русских князей на протяжении всего домонгольского времени 7-я степень остается по-прежнему дозволенной, и нам ничего не известно о том, чтобы окормлявшие Русь архиереи из Византии протестовали против подобного порядка вещей, сложившегося в династии.

II.2. В русской династической практике в интересующий нас период довольно твердо реализовывался принцип последнего вагона: общепринятая родовая норма, касавшаяся запретов на браки с кровными родственниками, нарушалась лишь по отношению к последней из запрещенных, наиболее отдаленной 6-й степени родства. Сами по себе эти нарушения были относительно малочисленными.

II.З. Прекращение княжеских матримониальных союзов (на русской почве явление относительно редкое) могло происходить как по обоюдному согласию, так и по инициативе одной из сторон. Однако вплоть до XIII в. они никак не соотносились, судя по источникам, с теми брачными казусами, где имело место нарушение канонических запретов на близкородственные или близкосвойственные браки. Иными словами, довольно долго на Руси остается неизвестной практика манипуляции каноническим правом, когда одни и те же родственные отношения сперва признаются приемлемыми для брака ради пользы страны и церкви, а впоследствии они же провозглашаются достаточным основанием для расторжения этого брака. Первый случай подобной манипуляции, относящийся к началу XIII столетия, может считаться одним из симптомов кардинальной перестройки всего династического быта Рюриковичей.