Артур Кёстлер - Артур Кёстлер - Размышления о виселице Страница 2

В. — Находите ли вы, что ваш долг подвергает вас особым трудностям при его исполнении, или же вы привыкли к нему?

О. — Сейчас я к нему привык.

В. — Вы никогда не испытывали волнения?

О. — Нет.

У лорда Годдарда не спрашивали, сколько человек он приговорил к смерти и не испытывал ли при этом волнения, но у него спросили, полагает ли он, что необходимо произносить меньше смертных приговоров или же, напротив, замену смертной казни на другие виды наказания стоит осуществлять реже. Он ответил, что смертную казнь заменяют на другие виды наказания слишком часто. Его спросили, считает ли он нормальным, чтобы человека, признанного невменяемым, приговорили к смерти.

Он ответил, что считает это совершенно нормальным.

У меня лично нет никакого пристрастного отношения против Лорда Правосудия Райнера Годдарда, но как высшее должностное лицо королевства он становится воплощением власти, и его мнения, которые мне предстоит цитировать еще не раз, чрезвычайно весомы в этом споре о смертной казни. И аргументы, используемые лордом Годдардом, не случайны: они точно выражают взгляды всех, кто является сторонником сохранения высшей меры наказания. Их доводы и лежащая в основе этих доводов философия, как покажут нижеследующие страницы, не изменились в течение двухсот лет. И вот почему их невозможно понять, не обращаясь к прошлому, которое послужило бы нам путеводителем.

Эшафот и палач во всех западных демократиях, за исключением Франции, — не более чем воспоминания прошлого. Смертная казнь была отменена во многих штатах Северной Америки, почти во всей Центральной и Южной Америке, во многих государствах Азии и в Австралии; всего в тридцати шести странах, составляющих большую часть цивилизованного мира.

Британцы — это признают все — люди дисциплинированные и законопослушные, в среднем они намного превосходят этими качествами граждан большинства наций, отменивших смертную казнь, среди которых следует отметить южноамериканцев с их сангвиническим темпераментом и немцев, в течение многих лет подвергавшихся отупляющему влиянию нацистского режима. И однако же защитники смертной казни утверждают, что наш народ, в отличие от прочих, не может позволить себе отказаться от услуг палача, защитника общества и мстителя за него. Они говорят, что пример других народов ничего не доказывает, потому что в нашей стране условия сложились «иначе». Возможно, что иностранцев отвращает от преступлений страх перед длительным тюремным заключением; но на британских преступников действует только виселица. Это парадоксальное убеждение пустило столь глубокие корни в сознании ее приверженцев, что они даже не отдают себе отчета, насколько оно парадоксально. У большинства из них вызывает презрение самая мысль о существовании виселицы, и они признают, что обычай, о коем идет речь, столь же отвратителен, сколь и зловреден. Но они считают, что это необходимое зло. Долгие и страстные расследования в Парламентской Комиссии 1930 года и Королевской комиссии 1948 года показали, что эта вера в полную незаменимость смертной казни как примера — не более чем предрассудок. Как и все предрассудки, этот сходен по своей природе с чертиком в шкатулке: тщетно вы плотно закрываете крышку силою фактов и статистики — чертик снова выпрыгнет из шкатулки, поскольку выбрасывающая его пружина — бессознательная, иррациональная власть традиционных верований. Таким образом теряет смысл любая дискуссия, если не обратиться непосредственно к корням этой традиции, чтобы извлечь из недр прошлого элементы, оказывающие столь мощное воздействие на наши современные взгляды. Этим мы и займемся. Совершим экскурс в историю Англии: заглянем в ту из ее глав, которая менее всего известна и более всего в пренебрежении.

Мы разделим свой труд на два этапа: сначала опишем метод борьбы с преступностью на рубеже XVIII—XIX веков, а потом продвинемся еще глубже в прошлое с целью объяснить, как сложилось такое положение.

В начале XIX века уголовное законодательство нашей страны было более известно под названием «Кровавого кодекса». Этот последний был уникальным явлением в мире в том отношении, что он предусматривал смертную казнь за примерно двести двадцать или двести тридцать проступков и преступлений, таких, например, как кражу репы, присоединение к сообществу цыган, ущерб, причиненный рыбе в прудах, отправление писем с угрозами или же пребывание в лесу переодетым либо с оружием. Судебные власти сами толком не знали количество прегрешений, караемых смертью.

Отметим, что мы говорим не о мрачном Средневековье, но о начале XIX века, вплоть до эпохи правления королевы Виктории, когда во всех цивилизованных странах преступления против собственности были исключены из числа тех, за которые полагалась смертная казнь. В это время Сэр Джеймс Стефен, величайший британский юрист XIX века, говорил об уголовном законодательстве как о «самом нелепом, самом безответственном и самом жестоком, которое когда-либо позорило цивилизованную страну».

Такое положение вещей было тем более удивительным, что во многих иных отношениях британская цивилизация опережала весь остальной мир. Иностранные путешественники бывали весьма удивлены корректностью британских судов, но не менее того их ужасала свирепость выносимых последними приговоров. Виселицы и перекладины были столь частой приметой британского сельского пейзажа, что первые английские путеводители, изданные для нужд путешественников, использовали их как вехи в дороге.

Только между Лондоном и Ист Гринстидом было воздвигнуто три эшафота, затем несколько виселиц, где тела преступников подвешивались на цепях, «доколе не сгниет труп». Иногда преступник висел живым и умирал лишь в течение нескольких дней. Иногда скелет оставался на месте долгое время спустя, после того как тело уже давно разложилось. Последний раз виселицей воспользовались в таком роде в 1832 году; казнь была осуществлена в Сэффрон Лейне, недалеко от Лейчестера: тело Джеймса Кука, из сословия переплетчиков, было подвешено на высоте тридцати трех футов, с выбритой и вымазанной дегтем головой, но его были вынуждены убрать через пятнадцать дней, поскольку по воскресеньям праздный люд выбрал для прогулок и развлечений место, где находилась виселица.

«Дни повешения» были в течение XVIII и первой половины XIX века равноценны народным празднествам и случались даже чаще, чем последние. А ремесленники, обязанные в назначенное время поставлять свой товар, не забывали предусматривать в соглашениях, что «если на этот срок будет приходиться день повешения, он останется нерабочим».

Символом виселицы было Тайбернское дерево. А сцены, которыми сопровождались публичные казни, представляли собой нечто большее, нежели своего рода национальное бесчестие: это были вспышки коллективного безумия, чей отдаленный отзвук можно услышать до сих пор, в моменты, когда объявление о казни вывешивается на дверях тюрьмы.

XIX век, однако же, продолжал свое шествие. Некоторые европейские страны отменили смертную казнь, в других она выходила из употребления. Но в Англии публичные повешения, хотя теперь они осуществлялись в ближайших окрестностях тюрем, оставались своего рода официально организованными шабашами ведьм. Сцены, которые можно было наблюдать тогда, обнаруживали черты невиданного возбуждения и насилия. Зрители устраивали драки друг с другом. Так, в 1807 году толпа в сорок тысяч человек, пришедших на казнь Холлоуэя и Хэггерти, была охвачена таким безумием, что, когда зрелище подошло к концу, на площадке осталось около ста трупов.

Вовсе не только одни представители низших классов испытывали подобное извращенное возбуждение: для зрителей из публики почище воздвигались помосты, точно так же, как сегодня это делается на футбольных матчах; балконы по соседству сдавались внаем за умопомрачительные цены; дамы из аристократии в черных полумасках становились в очередь, чтобы посетить камеру осужденного. Что же касается элегантной молодежи и настоящих любителей, они порою ехали через всю страну, чтобы присутствовать при какой-нибудь выдающейся экзекуции. А ведь все это имело место в чувствительную романтическую эпоху, когда дамы падали в обморок от малейшего волнения, а взрослые мужчины проливали потоки слез в объятиях друг друга.

Обреченных вешали в одиночку, иногда же — группами по двенадцать, шестнадцать и даже по двадцать человек. Часто приговоренные были пьяными; им ничуть не уступали палачи. Но, независимо от наличия и количества выпитого, палач часто не мог сохранить хладнокровие перед лицом взвинченной толпы и комкал свою работу. Нередки были случаи, когда приходилось повторять процедуру дважды или даже трижды. Иногда жертву приводили в себя, пуская у нее кровь из пяток, и затем вешали снова. В других случаях палач и его помощники должны были цепляться за ноги приговоренного, чтобы прибавить к его весу собственный. Случалось, что тело раздирали на части или отрывали голову. Неоднократно постановление о помиловании приходило тогда, когда на шее жертвы была уже закреплена веревка: тогда последнюю перерезали. Такой случай произошел с некоим Смитом, прозванным «недоповешенным»: он был на веревке в течение примерно четверти часа... Потом его препроводили в дом по соседству, где, благодаря кровопусканиям и другим процедурам, он быстро пришел в сознание.