Стивен Иссерлис - Всякие диковины про Баха и Бетховена Страница 20

4. В конце концов Брамс решил, что должен зарабатывать себе на жизнь, ему следует отдалиться от Клары, прежде чем умрёт от любви к ней или женится на ней (и та, и другая перспективы были ужасны). Поэтому он вернулся в Гамбург, где наконец-то снова обрёл способность сочинять. Однако его музыка изменилась. Пьесы, которые Брамс показывал Шуману, были бурными, свободными, обладали современным звучанием. После тяжёлого творческого кризиса он понял, что вернуться к сочинительству ему помогли занятия в библиотеке Шумана. Впредь он будет опираться на прошлое! Музыка Брамса стала более сдержанной, более уравновешенной — и больше похожей на классические произведения старых мастеров. Он уже не отдавался странным идеям так, как раньше. Конечно, его музыка была по-прежнему полна эмоций, но все его странные фантазии теперь трансформировались в добропорядочные истории.

В 1858 году Брамс наконец-то был готов представить публике большое сочинение — свой Первый фортепианный концерт. Это одно из самых бурных и неистовых произведений Брамса. Первое исполнение в Ганновере прошло хорошо, и Брамс лелеял большие надежды на следующее, которое должно было состояться во влиятельном городе Лейпциге. Но здесь, играя, он постепенно начал понимать, что публике его сочинение совсем не нравится. В конце он встал и повернулся к зрительному залу: три человека пытались было хлопать, но их попытки сразу же потонули в свистках и вое. Не совсем тот успех, на который надеялся Брамс.

5. Итак, Брамс снова стал писать музыку. Он понимал, однако: сочинительством много не заработаешь (особенно после провала в Лейпциге). Тогда он начал выступать как пианист, а также давать уроки. Кроме того, Брамс дирижировал женским хором и получал от этого занятия большое удовольствие — целая группа прелестных молоденьких девушек смотрела на него во все глаза, а он ими дирижировал. Иногда они репетировали на открытом воздухе, и как-то раз Брамс дирижировал хором сверху, сидя на дереве! То-то, наверное, всем было весело (пожалуй, кроме дерева).

Брамс не был прирождённым исполнителем. Ему не нравилось давать концерты: он не любил публику и очень нервничал. Кроме того, Брамсу совсем не нравилось упражняться на фортепиано, и его приходилось заставлять. Когда он гостил у Шуманов, их старшая дочь Мари сразу после завтрака строгим тоном отправляла Брамса играть гаммы. В более поздние годы Брамс во время игры производил очень много шума, сопя и стельная без удержу.

Однажды его приятель оказался за дверью комнаты, в которой Брамс что-то сочинял за фортепиано. Слыша бесконечные завывания и поскуливания, которые сопровождали музыку, приятель с изумлением подумал, что Брамс, наверное, завёл собаку. В конце концов дверь открылась и вышел — нет, не пёс, а смущённый Брамс, очень недовольный тем, что кто-то подслушал его собачьи излияния. (Кстати, у Брамса никогда не было собаки, но он дружил с одной собакой — шотландским терьером по кличке Аргос. Хозяином Аргоса был швейцарский товарищ Брамса. Однажды в непогоду он потерял бедную собачку на вершине горы и вернулся домой один, очень расстроенный. Через три дня, когда Брамс был у него в гостях и, вероятно, пытался утешить, они услышали, как кто-то скребётся в дверь, там стоял ликующий Аргос, который непонятно каким образом нашёл дорогу домой! Брамс и его друг были потрясены.)

6. Хотя у Брамса были комнаты в Гамбурге, он всё чаще уезжал из города, особенно после того как Гамбургский филармонический оркестр отказался назначить его своим главным дирижёром. Брамс объездил с концертами всю Германию и Швейцарию, выступая как исполнитель и дирижёр со своими произведениями и музыкой других авторов. Однако в конце концов нужно было где-то осесть, и в 1869 году Брамс выбрал Вену, город, в котором жило так много великих композиторов. Он даже согласился занять пост дирижёра одного из главных музыкальных обществ и в этом качестве познакомил публику со многими старыми, забытыми шедеврами, но через три года отказался от этого места — Брамс не хотел ни к чему и ни к кому привязываться. И всё же он оставался жить в Вене до конца своих дней и снимал там скромную квартиру с прекрасным видом на Карлскирхе — великолепную старинную церковь. Оживлённый город с его насыщенной музыкальной жизнью и волнующим смешением различных национальностей подходил Брамсу во всех отношениях.

…Брамс проводил лето в деревне, в Германии, Австрии или Швейцарии. (Он также несколько раз ездил отдыхать в Италию, которую очень любил, но обычно предпочитал страны, где говорили на немецком языке, — отношения Брамса с иностранными языками были безнадёжными!) Большая часть его произведений написана как раз в эти летние месяцы — он бродил по полям илесам, обдумывая новые композиции. Однако если ему была нужна компания, он всегда прихватывал с собой друзей. Он таскал их за собой куда вздумается — Брамсу никто не мог отказать! Иногда он заставлял их карабкаться вместе с ним на горные вершины — довольно неподходящее занятие для человека его комплекции (во всяком случае, на склоне лет). Обычно, поднимаясь наверх, он пыхтел и ворчал, как глупо с его стороны этим заниматься, но спуск вниз приводил его в более благодушное настроение, поскольку хорошая еда и питьё становились всё ближе и ближе…

7. С годами Брамс почувствовал, что его музыка выходит из моды, что молодые «модные» композиторы сбились с пути и разрушают будущее музыки. Многие из них находились под влиянием великого соперника Брамса Рихарда Вагнера, который сочинял огромные оперы на основе старинных немецких легенд. Вагнер был весьма неприятной личностью, но великим композитором, и его идеи игнорировать было невозможно.

Брамсу нравились некоторые композиторы. Особенно он любил Иоганна Штрауса, «короля вальса», написавшего знаменитый вальс «Голубой Дунай» и ещё массу другой очаровательной музыки, и Дворжака — удивительного, почти по-детски непосредственного чешского композитора, которого Брамс, собственно, и прославил. (Брамс даже просматривал новые произведения Дворжака перед отправкой в типографию, чтобы там не было ошибок, когда Дворжак был в отъезде и не мог этого сделать сам, — вот какую любезность композитор может оказать другому композитору.) Что же касается самого Брамса, то в пятьдесят семь лет он решил, что уже написал своё последнее сочинение и пришла пора уйти на покой. К счастью, потом его снова посетило вдохновение и Брамс не смог ему воспротивиться. Отчасти в этом был виноват один превосходный кларнетист, для которого Брамс сочинил четыре больших произведения. Существует также несколько удивительных поздних фортепианных пьес Брамса, исследующих новые миры, и его последнее значительное сочинение «Четыре строгих напева», каждый из которых посвящён теме смерти. Не самая весёлая музыка, но мудрая и прекрасная.

Во многом старомодный и консервативный, Брамс тем не менее восторженно относился к некоторым новым изобретениям, например к электрическому освещению и фотографии. (Однако он не любил велосипеды: считал их слишком быстрыми и слишком шумными!) Он даже испробовал одно изобретение — это было примитивное звукозаписывающее устройство, созданное великим Томасом Эдисоном. Оно сохранилось до сих пор и представляет собой восковой цилиндр (очень древняя разновидность музыкального диска), на котором сперва кто-то что-то невнятно бормочет, а потом вдруг раздаётся высокий голос, который говорит: «Я доктор Брамс! Иоганнес Брамс!» (Во всяком случае, так слышится. Довольно трудно точно определить, что говорится или кто говорит.) Затем раздаётся шипение и скрежет и звучит расстроенное фортепиано, расслышать которое можно лишь отчасти. По-видимому, это Брамс играет свой «Венгерский танец № 1». Музыки почти не слышно, но всё равно запись зачаровывает.

8. Смерть Клары Шуман в 1896 году стала для Брамса тяжёлым ударом. Он потерял своего самого близкого друга и, наверное, чувствовал, что вскоре последует за Кларой. Мало того: спеша на похороны, он дважды сел не на тот поезд, из-за чего добирался до места более сорока часов и в конце концов прибыл, измученный и отчаявшийся, когда похороны уже начались.

Другой его старинный друг, Йозеф Иоахим (тот самый, что познакомил его с Шуманами), пережил Брамса, но их дружба зачахла много раньше. Брамса всегда раздражало то, что Иоахим вечно озабочен искренностью его отношения: действительно ли Брамс его любит. Ежам не нравится, когда им задают подобные вопросы! Однако полный разрыв произошёл, когда Иоахим хотел получить развод, а госпожа Иоахим была против, и Брамс встал на её сторону. Брамс и Иоахим не разговаривали друг с другом несколько лет, тем не менее последний продолжал исполнять музыку Брамса. В конце концов Брамс нарушил молчание, написав двойной концерт для скрипки, виолончели и оркестра. В нём содержалось несколько маленьких посланий Иоахиму — цитировались одна из его самых любимых пьес, несколько раз использовался музыкальный девиз Иоахима «F.A.E.» (что расшифровывается как «Frei Aber Einsam» — «Свободный, но одинокий»), а звуковые перебранки между скрипкой и виолончелью завершались весёлым (музыкальным) примирением. Иоахим не смог устоять, и они возобновили дружбу, хотя теперь, пожалуй, были не столь близки, как раньше. Иоахим, возможно, порой бывал невыносим, но ведь и Брамс тоже! Когда у Иоахима родился сын, Брамс написал ему «поздравительное» письмо, в котором высказал сожаление, что теперь слишком поздно желать малышу наивысшего счастья — а именно вообще не родиться на свет. Нечего сказать, чудный способ нести радость и веселье…