Берестяная почта столетий - Янин Валентин Лаврентьевич Страница 20

Новгородская летопись под 1193 г. рассказывает о событиях, последовавших за смертью новгородского архиепископа Гавриила. Когда решался вопрос о его преемнике, новгородцы назвали трех кандидатов: Митрофана, Мартирия и Гречина. Новый владыка по новгородской традиции избирался жеребьевкой, и счастливый жребий был вытянут в пользу Мартирия. О Гречине в этом рассказе говорится, что он не впервые выдвигался на пост архиепископа и, значит, так же неудачно для себя участвовал в жеребьевке в 1186 г., когда умер предшественник Гавриила, его родной брат архиепископ Иван-Илия. Гречин в летописи не назван по имени, но само по себе это немаловажно. Надо полагать, что в конце XII в. в Новгороде был только один Гречин, пользующийся столь высоким авторитетом.

Если отождествление адресата записки с Гречином летописного рассказа справедливо, то в авторе грамоты № 502 – Мирославе нужно предполагать лицо, носящее достаточно высокий сан в структуре новгородского общества того времени! Единственный человек по имени Мирослав рубежа XII-XIII вв., который может претендовать на авторство документа, – знаменитый боярин и герой новгородской истории посадник Мирошка (Мирослав) Нездинич.

Мирошка Нездинич был избран на посадничество в 1189 г. Спустя семь лет новгородцы отправили его во главе посольства в Суздаль к могущественному князю Всеволоду Большое Гнездо с требованием прислать в Новгород на княжение сына вместо другого ставленника Всеволода князя Ярослава Владимировича, которого новгородцы возненавидели «злобы ради его». Всеволод схватил Мирошку, что привело к изгнанию из Новгорода князя Ярослава. В плену у Всеволода Мирошка находился до конца 1197 г., «сидев 2 лета за Новгород», и его возвращению, как сообщает летописец, «рады быша Новегороде вси от мала до велика». В 1199 г. Мирошка снова ездил во главе новгородского посольства к Всеволоду за новым князем Святославом Всеволодовичем, добившись удовлетворения новгородских требований. Умер он в 1203 г., приняв перед самой смертью пострижение в монахи в Юрьевом монастыре; в этом монастыре он и был похоронен со всеми почестями.

В приведенных сопоставлениях имеется одно слабое место. А вдруг записка Мирослава Гречину оказалась на раскапываемой усадьбе случайно и не имеет к ней прямого отношения? Кто-либо из посетителей поповского двора бросил ее здесь, или занесло ее с улицы порывом ветра. Тогда и характеристика усадьбы не имеет никакого отношения к личности адресата.

Понятным поэтому оказывается то удовлетворение, которое мы испытали летом 1977 г., когда в том же слое был найден небольшой берестяной ярлык с надписью: «Грипьнъ» – «Гречин». Подобные ярлыки при раскопках уже встречались, они привязывались к разным предметам, если, посылая такой предмет, нужно было обозначить имя получателя. Эта находка окончательно подтвердила принадлежность усадьбы на Черницыной улице в конце XII в. Олисею Гвечину.

Прошло несколько дней после находки ярлыка, получившего в общем счете берестяных грамот номер 546, и на лабораторный стол экспедиции легла грамота № 549, найденная на том же участке. Она начиналась словами: «Покланяние от попа къ Грьциноу». Владелец усадьбы поп Олисей Гречин получил письмо от другого попа, и это вполне естественно. Нужно думать, у попов было немало общих дел, нуждающихся в обсуждении. Какое же дело побудило неизвестного нам по имени попа написать Олисею? Обычное для Олисея, но совершенно неожиданное для нас:

«Поклоняние от попа къ Грьциноу. Напиши ми шестокриленая ангела 2 на довоу икоунокоу, на верьхо деисусоу. И цьлоую тя. А богъ за мездою или лади вься» – «Поклон от попа к Гречину. Напиши мне двух шестокрылых ангелов на две иконки, на верх деисуса. И целую тебя. А бог вознаградит или как договоримся». Здесь одно слово, нуждающееся в объяснении, – «деисус». Так называлась иконописная композиция, помещавшаяся обычно в иконостасе, отделяющем служебную часть церкви от помещения для молящихся.

Итак, Олисей Гречин – не только поп, но и художник-иконописец, который писал иконы за плату, но мог позволить себе писать их и безвозмездно. Что это было для него не случайным занятием, показали следующие берестяные находки.

Грамота № 553 была написана на двух сторонах случайного листа бересты – обрезанного по краям днища небольшого лукошка. На одной стороне обычное поминание: «Лука, Иоанн, Кюрил, Стефано, София, Мануила, Мария, Феларь, Мария, Мария, Василий, Иоанн…» На другой стороне иным почерком написан еще один ряд имен, но расположены они колонками – так, как обычно писали на иконах по сторонам изображений святых.

Если бы в центре этой надписи не было инициалов Христа, можно было бы предположить, что это тоже поминание, только несколько манерно написанное. Но в поминаниях записывались имена людей, о здравии или за упокой души которых надлежало молиться, а не имя бога. Поэтому объяснить надпись оборотной стороны берестяной грамоты № 553 возможно только одним способом. Олисей Гречин, получив как поп поминальную записку для прочтения ее во время богослужения, уже как художник на ее обороте записал композицию заказанной ему иконы. Нужно было написать в центре иконы Христа, а по сторонам его попарно Анну и Григория, Феодосия и Захария. По-видимому, это все святые, одноименные членам семьи заказчика, ангелы-хранители живших в конце XII в. людей, которых звали Анна, Григорий, Феодосии и Захария.

Затем последовала находка грамоты № 558, написанной той же рукой, что и грамота № 546. Она начиналась словами: «От попа от Минь ко Грьциноу» -«От попа Мины к Гречину». В грамоте № 546 поп не назвал себя по имени; оказывается, его звали Миной. «А боуди семо ко Петровоу дьни съ икоунами усьтримо»- «Будь здесь с иконами к Петрову дню, не мешкая». Трудно сказать, идет ли здесь речь о тех же самых иконах, о которых мы знаем из грамоты № 546, но это снова письмо, адресованное художнику.

Если берестяные грамоты открыли нам имя неизвестного ранее художника и тождество его с видным священником, известным по летописному сообщению, то весь остальной комплекс находок его усадьбы убедил в том, что занятия живописью были у него не случайным, второстепенным увлечением, а второй профессией.

В комплекс находок, во-первых, входит не меньше десяти заготовок для маленьких икон. На некоторых из них сохранились следы краски. Значит, в земле оказались не только заготовки, но и остатки уже написанных иконок. Во-вторых, на усадьбе найдено множество небольших кусочков янтаря, таких, какие не могли быть остатками производства ювелира или сырьем для изготовления украшений. Спекшиеся массы янтарных кусочков обнаруживались в глиняных горшках, к которым они прикипели, и в холщевых свертках. Такой янтарь мог быть пригоден только для художника. С добавлением янтаря варилась олифа, которой покрывали поверхность живописи сразу после того, как икона была написана. Но янтарь добавляли в масло, а масло – оливковое или конопляное – привозили издалека, из южных районов Руси и из Крыма. Значит, кроме самого янтаря на усадьбе художника должны были оказаться и осколки глиняной тары, в которой с юга везли в Новгород масло. Действительно, на усадьбе Гречина обломки амфор южного типа - именно они служили основной тарой для транспортировки с юга масла – обнаруживались в изобилии. Найдены были здесь и кусочки краски, запас пережженного привозного камня – возможно, малахита, – который перетирался на краску, а также маленькие сосуды для краски. Все эти предметы концентрировались в развале большого деревянного дома явно производственного назначения, в котором можно угадывать здание иконописной мастерской.

Иконописание на усадьбе Гречина дополнялось связанными с ним ремеслами. Были найдены многочисленные обрезки тонкой листовой бронзы, из которой изготовлялись нарядные орнаментированные оклады для икон, и обломки самих окладов. Чтобы обрезки меди не пропадали без пользы, здесь же было налажено и производство из них бубенчиков, все стадии изготовления которых можно наблюдать и изучать на материалах раскопок.

Итак, впервые археология вошла в соприкосновение с искусством живописи. До сих пор мы имели дело с боярами и купцами, со священниками и ростовщиками, с ремесленниками разных профессий и крестьянами, с рыболовами и охотниками, но никогда еще береста не приводила нас во двор художника, творца высокого искусства, создателя художественной славы Новгорода. Мы узнали его имя, не отмеченное в истории русского искусства.