Иван Полуянов - Деревенские святцы Страница 21

По вековым преданьям, Гавриил на пахоте с сохой, Дева Мария с лукошком — хлеба сеет…

Свят труд земледельца — вряд ли поэтичнее выразишь сокровенную мысль далеких пращуров!

В третью встречу весны красочные в узорном многоголосье, торжественно величавые песнопения, веснянки и хороводы славили пробуждение природы, радость жизни на земле, обильно политой трудовым потом, суровой, горькой и такой родной, что в горле комок.

По городам и селам велся обычай «отпущения птиц на волю». Покупали на рынках дети и взрослые пташек и растворяли клетки:

Синички-сестрички,Тетки-чечетки,КраснозобыеСнегирюшки,Щеглята-молодцы,Воры-воробьи!Вы по волеПолетайте,Вы на вольнойПоживите,К нам веснуСкорей ведите!

Накануне праздника горожанами посещались тюрьмы для раздачи милостыни заключенным сквозь решетки. И нищенка-побирушка, и царь-государь соблюдали заветы милосердия. Как знать, быть может, неподъемная копейка, медный грош бедняка способны были легче всего достучаться до сердца закоренелого преступника, пробудить душу живу?

В древней Руси перед Благовещеньем держался обычай окуривать можжевельником зимнюю одежду, домашний скарб, сжигать соломенные постели, дабы обезопаситься от тлетворной нечисти, последышей зимы. «Под дымом не сидят», — не топили печей, спать укладывались в холодных горницах, сенях.

Южные, «украинные» местности к Благовещенью разворачивали полевые работы, там справлялся «вдовий тыждень»: пахота, сев на сирот, на вдов (в Поморье вдовьи помочи, естественно, протекали позднее).

Зимобор окружался приметами о весенней страде, о трудовом лете.

Земля… Земля-кормилица, хотелось видеть ее изобильной, щедрой. Лес — полон красного пушного зверя, грибов, ягод; озера, реки — рыбы густо; луга, поскотины — травостой духмян, что коня скрывает. А нива — золотые колосья, а деревня — без бедноты нищей!

Не этими ли, у сердца лелеемыми мечтами порождены некоторые строки месяцесловов?

«В Благовещенье дождь — уродится рожь колосиста, умолотиста».

«Мокрое Благовещенье — на губину, к грибному году».

«Солнышко с утра до вечера — об яровых тужить нечего: благая весть — будет чего поесть».

«В Благовещенье мороз — под кустом овес».

«На крышах снег лежит, в полях лежать ему до Егорья (6 мая)».

«Во что погодой зимобор, во то и Фекла запрядальная (7 октября)».

8 апреля — Отдание праздника Благовещения. Собор Архангела Гавриила.

Благовестником поименован духовными святцами Архангел Гавриил. Устные календари определяют его день несчастливым. «Прясть на Гаврилу — работа не впрок». «Что ни родится на Гаврилу — уродливо, криво». «Из благовестного теляти добро не ждати». «Благовестное яйцо — болтун».

Налицо противоречие с предыдущей датой, одно в них наслаивается на другое: наследие древности, ничего не скажешь, таковы уж крестьянские численники.

Солнце и дождь…

Дождик, дождик, пуще,Дам тебе я гущи.

А бывает и по неделям пурга, ветер валит с ног…

Вечером стояла теплынь, ошалевшие воробьи дрались за пушинки, соломинки — в гнездо волочь; мычали в хлевах коровы, просясь на волю. Утром выгляни-ка в окно — густа изморозная мгла, отяжелели от мохнатого инея деревья.

9 апреля — Матрена.

В устных календарях — настовица, полурепница.

«С Благовещенья впереди сорок заморозков, каленых утренников». Наведывается-таки холод под покровом темноты, жмет стужа сильнее при луне и звездах.

Глубоко промерзают талые пласты за ночь. Бывает, наст выдерживает лошадь, человека и подавно.

Вытаивали остожья, натрушенное с возов сено, солома по обочинам дорог. Вооружившись граблями, впрягшись в салазки, по насту ходили собирать кормину.

Овсянка с куста выпевала с грустинкой в голосе:

— Вези-и… вези-сено-да-не-труси-и-и…

Спасибо, милая, за подсказку, только без тебя знаем, что сейчас и клок сена дорог!

Под пологом хвои, в лесах сугробы, а на холмах, скатах полей черным — черно. Не сегодня-завтра захлопают крыльями, взмывая с проталин, чибисы, каждому знакомые прилетные птицы-настовицы.

Посылала Матрена хозяек в подпол перебирать репу.

Картофель, «чертово яблоко» старины, проник у нас в севооборот с XIX века. По волостям Присухонья репу сеяли даже в лесу, на гарях — участках былых пожарищ. Словом, везде, лишь найдись уголок свободной земли.

С капустой, огурцами, морковью, луком, чесноком репа долго составляла русский овощной стол, употреблялась для начинки выпечных изделий, в качестве гарнира к мясным блюдам, к рыбе. Никто ее, как теперь картофель, не возвышал до «второго хлеба», наоборот — «капуста да репа брюху не крепа».

А ее любили, что ни говори: «Шибу шибком, вырастет дубком, заолешничком». «В землю крошки, из земли лепешки…» Репка, все репка, ядрена и крепка! Девицу, славнуху на выданье, деревня ласково кликала «репушкой»!

В картину движения времен года настовица вносила живописную черточку: «Щука хвостом лед разбивает». Близок ледоход, с ним половодье и нерест рыб. Остряки подтрунивали: «Гола Матрена для всех страшна». О разливах намек, мол, «полую воду никому не унять», «без рук, без ног в гору лезет».

То-то горячи настали денечки у нас в Богоявленской волости и окрест! «От безделья руки виснут, губы киснут»: из 8 тысяч человек населения волости до пахоты в межсезонье 1339 человек занимались местными, 212 — отхожими промыслами (данные 1911 года). Изготовляли резные и расписные прялки, сельскохозяйственный инвентарь, домашнюю утварь. Лес рубили, охотились. Гнали деготь и смолу. Смола нужна, побольше смолы! Исстари в Дмитриеве, Копылове, Бобровском строились лодьи, барки. Подчас на них же земляки плавали до Великого Устюга, Архангельска, к Тотьме, Вологде.

Много северян трудилось на воде, добывая копейку прокормить семьи, вложить ее в хозяйство. Печора, Мезень, Вычегда, озера Белое, Воже, Ладога, потом Мариинская водная система, Северо-Двинский канал требовали в навигацию бурлаков, лоцманов, грузчиков. Конечно, размах не тот, что на Волге, которая одних бурлаков принимала около полумиллиона, пока не были освоены паровые суда. Однако путь через Вологду, по Сухоне, Двине в XVII веке не зря иноземцы считали Великим речным путем Московии.

Прежде Присухонье оглашалось визгом пил, перестуком топоров, горели остры под канами смолы, стояли ряды барж, готовые к спуску на воду.

Горы бревен, плоты над кручами, по берегам речек, изготовленные для плава, а лошади везут и везут сосновые, еловые кряжи.

12 апреля — Иоанн Лествичник.

В устных календарях — остатняя вечеринка или отвально, простины Беломюръя.

Отмечая день преподобного Иоанна Лествичника, пекли из теста лестнички: восходить на небо в жизни загробной, вечной.

Веровали деды-прадеды, что земное бытие наше — дар Божий, потому жив ем, чтобы душа трудилась без урыву. Содей жизнь постоянным творчеством, уда б ни определила тебя судьба.

«Отвально», «простины», обряд проводов рыбацких артелей на Мурман, на есенние промыслы, не обязательно приурочивался к этому дню. Отправляясь рыбаки на путину, смотря по погоде, с Евдокии- плющихи до Вешнего Николы (22 мая).

Девушки отъезжающим парням устраивали «остатнюю вечеринку» — с весельем напоказ, подарками кисетов, наволочек и прочего рукоделья, с тайными слезами в темных сенцах.

«Отвально» собирало в избу родню рыбака. Под божницей горит лампада, тол скатерти накрытого стола загнут в знак доброго возвращения, стоит хлеб с солью.

Коротко «отвально». Речи стариков, звон стаканов, напутствия — и разом молчанье. Наглухо закрываются окна, двери, вьюшки печей, ворота. Каждый (наедине с сокровенными думами, с тревогой на сердце: чего там Бог судит, свидимся еще либо нет?

Поднесла родня рыбаку гостинцы к попутью доброму, помолились, отец с матерью благословили сына иконой, и вот плач, вот жена о пол хлещется.

Выпив напоследок с мужиками чару отвальную, спускается рыбак с крыльца, держа на руках самое малое свое дитя, к саням с поклажей.

Лошадь выводили к проезжей дороге. Снова чокались стаканами, бил промышленник поклоны на четыре стороны, прощаясь с родным посадом. Чего уж, «ловцы рыбные — люди гиблые».

Проводив обоз версты на две, при возвращении ломали женщины ветки: сосен, дома втыкали над воротами, в сенях. О, зеленели хвоей избы Нюхчи, Кеми, Сороки, Карельского берега!

13 апреля — канун пролетья.

Солнце во все небо. Ведреная погода, слепит сияние полей, покатые холмы словно полымем объяты. В низинах безумолчен ропот мутных потоков.

Приспел пролог лета красного, о нем дальше сказ.