Николай Ямской - Легенды московского застолья. Заметки о вкусной, не очень вкусной, здоровой и не совсем здоровой, но все равно удивительно интересной жизни Страница 24

На этом та часть нашего рассказа, что посвящена старейшим московским ресторанам, закончена. И тем, кто нашел в себе силы ее преодолеть, хотелось бы вручить в виде бонуса якобы безнадежно утерянную рецептуру оливье.

Итак, сначала реплика Я.И. Магидова о соусе: «Чем легендарный Люсьен Оливье заправлял свое фирменное блюдо? Соусом провансаль! А потом по капле вливал прованское масло и добавлял уксус с лимонной кислотой».

Теперь о рецепте приготовления самого салата. Раскрыл его мне — а я передаю тебе, мой терпеливый читатель, — тоже уже упомянутый С.И. Протопопов.

«Сегодня, — посетовал Сергей Иванович, — чуть ли не любой салат с говядиной называют оливье. С рыбой, с ветчиной, даже с колбасой — все оливье. Это безобразие. Настоящей основой такого салата была дичь. А точнее — рябчики. Причем господин Оливье приготавливал их особым образом. Ведь он рябчиков не отваривал, как сейчас поступают, подменив эту дичь домашней курицей, а жарил.

При этом, перед тем как поместить заготовку в духовку, ее поверхность обязательно покрывали тонким слоем шпика, чтобы при жарке он таял, плавился и впитывался. Никакую кожицу в салате не использовали. В дело шли только филейчики. И нарезали их не кубиками, как сейчас, а мелкими ломтиками, которые заправляли провансалем».

Наконец, о завершающей стадии. «В полученную смесь добавляли картофель. Его, между прочим, опять же не кубиками «штамповали», а специальным образом вырезали шариками — ну, вроде орешков. На приготовленную таким образом первооснову сверху накладывался новый слой из мяса рябчиков, который тоже поливался провансалем. Далее следовал слой огурцов — лучше всего корнишонов. Но можно и соленых — только их обязательно нужно очистить не только от семян, но и от кожицы. За огурцовым следовало еще два ряда, попеременно состоящих из слоя яиц и рябчиков. Венчали все блюдо — еще одна заливка провансалем и процесс украшения. Сейчас по всякому поводу, а чаще всего вообще без оного норовят сделать главным элементом кулинарного декора икру. Да только в старину к ней не прибегали. Тогда оливье украшался оливками, семгой и яйцом. В центре пристраивались пучочки салата, которые обкладывались нарезкой из свежих огурчиков. По бокам (двумя или четырьмя горками) укладывался ланспих — крепкое, нарезанное мелкими кубиками желе от заливных из судака или курицы.

Кстати, о курице! В салате оливье — это единственно допустимая замена исчезнувшим рябчикам. Главное, что в него не должны попадать ни куриный жир, ни куриная кожа. И ни в коем случае не превращать птичье мясо в месиво. Только шинковать ломтиками!»

Удачи! И приятного аппетита!

P.S. Уже завершив рассказ о дореволюционных московских ресторанах, даже младшему из которых уже, считай, перевалило за сто, невольно поймал себя на мысли, что в разговоре о той же «Праге» или «Национале» советского периода очень уж часто тема застолья переплетается с упоминаниями о деятельности наружки и подслушки. Но что делать?

Такова была специфика этого периода в истории страны. И не в данной книге обсуждать, почему, например, получилось так, что самые лучшие, самые престижные и наиболее посещаемые в столице СССР предприятия общественного питания то и дело скрытно превращали в некие своеобразные садки, где соответствующим службам было удобно выявлять как действительное, так и мнимое общественное зло.

Глава 4

«Советское значит шампанское»

Собраться и хорошо посидеть за дружественным, хорошо накрытым столом люди любили всегда, порой даже в самую, казалось, неблагоприятную для подобного времяпрепровождения пору. Об этом же говорит история самых популярных из рожденных в советское время ресторанов. Ведь самый первый и крупный из них — «Москва» — появился в стенах одноименной гостиницы на Манежной в 1935-м. То есть как раз в тот год, когда, выступая на Первом всесоюзном совещании стахановцев — передовиков социалистического производства, товарищ Сталин, лукаво улыбаясь в усы, объявил: «Жить стало лучше, жить стало веселей». Именно под эту, мгновенно ставшую крылатой сентенцию в стране уже набирал свой страшный разгон Большой террор конца 1930-х. А пик его, в свою очередь, самым удивительным образом совпал с настоящим бумом в сфере столичного общественного питания. Что ни месяц в столице открывалось или новое кафе, или ресторан, которые моментально заполнялись жизнерадостными посетителями. В самом 1937 году на переименованной в улицу Горького Тверской распахнул двери и сразу же стал исключительно посещаем ресторан грузинской кухни «Арагви». Так что жизнь в столичном центре искрилась и бурлила — ну, совсем в стиле широко популярного тогда танго «Брызги шампанского».

Но только странным, где-то на грани беззаботности и истерики, было это веселье. Потому что звон хрустальных бокалов, ароматы прекрасной еды и раскаты бравурной музыки в только что открытых ресторанах самым противоестественным образом уживались с тотальной прослушкой, массовыми арестами и прочими неоспоримо страшными знаками большой народной беды.

Отчасти то же самое, но в несколько смягченной форме повторилось в послевоенной Москве конца 1940-х — начала 1950-х годов. Мир балансировал на грани холодной и 3-й «горячей» войны. Советская власть сражалась с «тлетворным влиянием Запада» и прессовала «безродных космополитов». А в столице публика радостно осваивала площадки новых своих фаворитов — рестораны «Арарат», «Узбекистан», а также открывшийся в одноименной гостинице ресторан «Пекин».

«Москва». Сыр ностальгический, со слезой

Сегодня, когда вместо снесенной в 2002 году гостиницы «Москва» на Манежную площадь глядит ее одноименная реконструкция, почему-то первым делом вспоминается сыр когда-то очень распространенного сорта «Советский». В одноименном ресторане еще той, образца 1935 года «Москвы» его подавали свежайшим, со слезой. И сегодня уже можно с уверенностью сказать — ностальгической.

Будем реалистами! Никакой монополией на этот опять же чистый, как слеза ребенка, продукт ресторан в прежнем здании гостиницы «Москва» конечно же не обладал. Просто благодаря «Столичной» нашу расположенную тогда ближе всех к Кремлю гостиницу знали «в лицо» в самых отдаленных уголках планеты. Ибо каждый взявший в руки бутылку этой самой лучшей советской водки невольно бросал взгляд на ее фирменную этикетку. А на ней красовалось изображение знакомого, глядящего на Манежную площадь гостиничного фасада. Понятно, что совсем уж отвлечь своим содержанием от содержимого такой рисунок не мог. Однако ж своим добротным, социалистической выделки реализмом все же взгляд на себе задерживал.

Еще бы! Ведь автором был художник Андрей Иогансон — сын самого Бориса Владимировича Иогансона, Героя Социалистического Труда, действительного члена и президента Академии художеств СССР.

В той исчезнувшей в конце XX века с карты мира стране Иогансон-старший был более всего известен монументальными полотнами типа «Выступление В.И. Ленина на Третьем съезде комсомола». Чтобы «наваять» таких размеров картины, ему приходилось привлекать целую бригаду помощников-живописцев. Его сыну, получившему заказ всего-навсего на этикетку, «подмалевщики» не требовались. Но коллектив товарищей все равно помог. Так, во всяком случае, утверждается в байке, которую приписывают уже Игорю — третьему художнику в династии Иогансонов и внуку корифея крупноформатной советской живописи. Проблема заключалась в том, что время шло, а исполнитель заказа все никак не мог найти для этикетки нужный образ. На что, как-то завалившись с друзьями в «Националь», и посетовал. В ответ кто-то из присутствующих за столом ткнул пальцем в сторону окна, за которым виделась Манежная с выходящим на нее южным фасадом гостиницы «Москва».

«А почему бы и нет?» — подумал Андрей. И тут же на бумажной салфетке набросал силуэт. Осталось только перевести на эскиз.

И хотя дальнейший процесс внедрения протекал интимно, результат превзошел все ожидания. Новая этикетка оказалась продукту к лицу. А изображенное на ней — будучи несомненно близким к жизни по форме — вполне отвечало народным чаяниям и по содержанию.

Словом, Иогансона-старшего реалистическая по стилю работа сына должна была бы удовлетворить. А уж как радовались почетные завсегдатаи изображению на этикетке, и вовсе трудно передать. Едва взглянув, они сразу же стучали по ней пальцем: «Смотри-ка — вот окна нашего ресторана!» В отличие от других эти окна действительно были приметны своей удлиненностью, поскольку просторный ресторанный зал занимал сразу второй и третий этажи.