Фрэнк Броутон - История диджеев Страница 26

Началась кампания против Левина. Фанаты «Казино» накололи значки с надписью «ЛЕВИН, УХОДИ!». В одну из суббот двое из них прошествовали по «Мекке», неся внушительного размера плакат с тем же лозунгом.

Сегодя даже сам Левин кое о чем сожалеет. «Можете записать мои слова: мы зашли слишком далеко, — решительно заявляет он. — Движение северного соула было очень особенным. Мы начали с Carstairs и Марвина Холмса (Marvin Holmes) — столь же редких, но более современных. Затем ставили Tavares и Crown Heights Affair, даже Kool & the Gang. В итоге получилось так, что мы уже не могли предложить ничего эксклюзивного. Нам следовало вовремя остановиться, ведь своими действиями мы раскололи сцену надвое».

Большую долю вдохновения Левин черпал из частых визитов в нью-йоркские андеграундные гей-клубы. В таких местах, как Infinity и12 West, он обнаружил, что ранние диско-мелодии способны передать танцполу не меньше энергии, чем любой северный стомпер.

Помимо особой чуткости Левина (который позднее сделал вторую карьеру как родоначальник хай-энерджи — быстрого варианта диско с явными чертами северного соула), упомянутому расколу способствовали и другие факторы. Поскольку «Казино» работало всю ночь, можно с уверенностью предположить, что его танцоры пьянели сильнее посетителей «Мекки». Кроме того, уиганский зал был значительно больше. Как объясняет Кев Робертс, размер заведения играл очень важную роль: «Для такого просторного танцпола годились только пластинки со зверским темпом». Как часто случается в мире танцевальной музыки, Уиган подчинялся желаниям танцующих, пробуждаемых наркотиками.

Когда музыка изменилась, посетители «Мекки» перешли к заметно более урбанистическому стилю одежды и оказались ближе к моде, чем их уиганские товарищи. Как отметил клаббер и диджей Норман Джей (Norman Jay), побывавший там в конце семидесятых, их прикид выглядел бы вполне уместным в Лондоне.

Между прочим, можно провести интересные параллели между расколом северного соула и эволюцией джангла/драм-н-бэйса, происходившей много лет спустя. В начале девяностых, когда массы двинулись в клубы, способствуя распространению в них не столь неистовой музыки, «крепкие орешки» рэйв-сцены продолжали отрываться в собственном, практически никому другому не интересном мире. Рэйв-музыка, подобно уиганским стомперам, становилась все быстрее и жестче, а иногда даже казалась пародией на саму себя (без сомнения, такое ускорение поддерживалось изменением наркотических пристрастий). Ирония заключается в том, что благодаря такой крайней «охранительской» позиции родился джангл, а затем — драм-н-бэйс.

В случае с северным соулом добрые плоды принесли прогрессисты, а не традиционалисты. Сегодня в это трудно поверить, но многие считали Кёртиса и Левина еретиками и париями. И все же именно они подарили северному соулу будущее, не дав превратиться в окаменелость.

Новое звучание, зревшее в Blackpool Mecca, сначала определялось такими песнями, как ‘It Really Hurts Me Girl’ группы Carstairs, в которой, по словам Левина, сохранялось «чувство северного соула, но в сочетании с легким шаффл-ритмом»[61]. Но по-настоящему четко перемены обозначились, когда на вертушки попала другая пластинка.

«Мне кажется, что ‘I Love Music’ от группы O’Jays действительно открыла двери новым синглам, — считает Кев Робертс. — Она подготовила почву для таких вещей, как ‘Heaven Must Be Missing An Angel’, настоящего монстра северного соула, и ‘Young Hearts Run Free’, тоже отлично подошедшей северной тусовке».

Пластинку O’Jays Левину дал Робертс, который к тому времени покинул Wigan Casino из-за ссоры с Рассом Уинстэнли и благоразумно отправился в Нью-Йорк на крыльях компании Sir Freddy Lakers’ Skytrain[62](всего 59 фунтов в один конец!), чтобы поохотиться за дисками. Каким-то образом он умудрился заполучить пробный экземпляр из рук нью-йоркского «джока» Тони Джои (Tony Gioe), который, в свою очередь, раздобыл его непосредственно у продюсера Кенни Гэмбла (Kenny Gamble).

Успех этого диско-урагана от лейбла Philly на танцполе «Мекки» убедил Левина окончательно расстаться с оставшимися традициями.

«В тот момент, когда публика приняла ‘I Love Music’, Иэн поставил крест на северном соуле, — подтверждает Робертс. — Он с головой погрузился в диско. В некоторых кругах слушателей оно сработало, и он привлек новую аудиторию. Но часть напористых тем, которые он ставил, была встречена любителями северного соула холодно».

Пока «Мекка» решительно двигалась вперед, смешивая самые разные ингредиенты — от Philly International до Funkadelic, — Уиган отчаянно крутил все более жуткие поп-стомперы, например, ‘Theme From Joe 90’ в исполнении оркестра Рона Грэйнера (Ron Grainer) и ‘Hawaii 5–0’ группы Ventures. Ричард Сёрлинг делал все возможное, чтобы сохранить хоть какое-то достоинство при отборе музыки, но один в поле не воин. Казалось, что северный соул пародирует сам себя. Наблюдать это было горько.

Клитхорпс

В 1976 году на арене появился третий игрок из линкольнширского прибрежного города Клитхорпс, где тоже звучал соул золотого века. Супружеская пара родом из Сканторпа — Колин и Мэри Чэпмен (Champan) — открыла заведение на некогда популярном восточнобережном курорте, где устраивались самые разные мероприятия: от концертов Лео Сэйера (Leo Sayer) до летних шоу сестер Нолан (Nolan). При сильном ветре клуб Pier[63]звучно скрипел. Когда же в него набивалось несколько сот танцоров северного соула, он скрипел еще громче. Хозяева наняли команду в основном из местных диск-жокеев, таких как Поук (Poke) и Крис Скотт (Chris Scott), а также из нескольких ветеранов, в том числе Иэна Девирста, которые вместе выковали звучание, явившееся, по сути, сплавом того, что было характерно для «Казино» и «Мекки».

«Это, наверное, один из лучших и самых загадочных клубов, — полагает Девирст. — Я обычно приходил в «Причал» около четырех утра, и примерно мили за полторы слышал звук: стомп, стомп, стомп. Народ танцевал. Это было что-то невероятное. Подходишь к этому месту над морем и слышишь только ТОПОТ, грохочущий в тысячу раз сильнее, чем обычно».

Очень помог Дэйв Годин. Иэн Левин был вне себя от злости. «Успех пришел к Клитхорпсу благодаря вниманию Дейва Година, — говорит он. — Хотя музыка там была получше, чем в Уигане».

Джонатан Вудлифф рассказывает о своем путешествии туда во времена соула. Выдалась ледяная зимняя ночь. Ветер мел снег с Северного моря почти параллельно земле. «Я помню, как вдалеке открылась дверь, — говорит он, — и из помещения повалил пар, пахнущий тальком Brut. Внутри звучала ‘So Is The Sun’ группы World Column. Всякий раз, когда я слышу эту песню, вспоминаю тот момент и тот запах». Быть может, не случайно в наши дни в «Причале» время от времени проходят дикие хардкор-рэйвы.

Рождение трейнспоттера [64]

Самым важным вкладом северного соула в диджейское ремесло следует признать идею вкуса, то есть умения разбираться в тонкостях стиля. Раньше это оставалось прерогативой коллекционеров классической музыки, а также некоторых любителей джаза и блюза. До расцвета соула танцевальная музыка в основном сводилась к исполнению текущих хитов. Поскольку северный соул питался раритетами, он привнес в профессию диджея элемент археологии. Перед диджеем открылся новый творческий путь, ведь он стал музыкальным исследователем, проповедником безвестности, словом — «трейнспоттером»!

В клубах Catacombs и Twisted Wheel диджей начал осознавать, что раритетность его личных пластинок — дополнительное средство придать выступлению индивидуальности.

Сегодня понятие раритета подразумевает не столько старинные драгоценности, сколько сокровища помешанных на техно зануд, собирающих демозаписи двенадцатилетних гениев или мелких лейблов, частенько располагающихся в каком-нибудь канадском гараже, однако престиж малодоступности, поднятый на щит северным соулом, навсегда пропитал танцевальную музыку.

Клабберы с готовностью отправлялись за сотни миль, мечтая услышать диковинный диск. На плакатах печатались списки малоизвестных вещей, попавших в музыкальное меню той или иной вечеринки, а диджей мог внезапно прославиться, раздобыв и поставив одну единственную, но зато желанную сорокапятку.

«Чем больше пластинок, выпущенных крошечными лос-анджелесскими, детройтскими или чикагскими лейблами, приобретали диджеи, тем больше людей съезжалось из Глостера, Шотландии и Йоркшира, чтобы их послушать, ведь другой возможности для этого у них не было», — объясняет Левин.