Нина Эптон - Любовь и французы Страница 28

Маргарита тем не менее одобряет брак, хотя в ее описании он выглядит не очень привлекательно: «Люди должны подчиняться воле Господа, невзирая на звание, богатство или удовольствие, но, любя добродетельной любовью, с согласия своих родственников, они должны желать жить в браке, как повелели Бог и природа. И хотя в этой жизни невозможно совсем избежать страданий, но брак позволит людям прожить жизнь так, чтобы после не пришлось раскаиваться».

Женщины в те дни многого не просили. Ни одна из них не протестовала против владычества мужчин. Все, чего они хотели,— это «не оказаться брошенными и не подвергаться дурному обращению»{85}. Однако женщинам приходилось мириться с мужьями, которые им достались, и Маргарита советовала им не впадать в отчаяние, пока они в течение долгого времени не испробуют все средства, чтобы исправить своих спутников жизни, так как «каждый день — это двадцать четыре часа, и настроение мужчины может измениться в любой из них».

Но одному мужчине — своему царственному брату — Маргарита всегда была готова прощать его слабости. В одной из новелл Гептамерона описана его любовная интрижка с женой судебного пристава, которую он встретил на свадьбе. Дом, где жила эта дама, примыкал к монастырю, и Франциск счел, что через монастырскую ограду лежит наиболее безопасный путь в спальню возлюбленной. Уходя ранним утром от своей красотки, король — из осторожности, на случай, если его кто-нибудь заметил — входил помолиться в часовню, и таким образом монахи привыкли видеть его у заутрени. Это произвело такое впечатление на аббата, что он сказал Маргарите, как прекрасно, по его мнению, «видеть короля, пожертвовавшего своим отдыхом и развлечениями», чтобы прийти послушать с монахами утреннюю мессу. «Принцесса не знала, что и думать. Ее брат был человеком богобоязненным и глубоко верующим, хотя и светским, но она никогда бы не подумала, что он способен на такого рода проявления благочестия». Когда она заговорила с ним об этом, Франциск расхохотался и рассказал ей все как есть. Маргарита похвалила его осмотрительность, ибо, как она писала в Гептамероне, «немного найдется таких знатных господ, которые, насладившись женщиной, заботятся о том, чтобы избежать публичного скандала или не запятнать ее чести».

Женщины, хорошо знавшие, как снисходительно король смотрит на их грешки, время от времени просили монарха уладить их семейные проблемы. Жена сеньора де ла Фуркрери, например, в своем прошении излагала его величеству обстоятельства, вынудившие ее отомстить за себя своему развратному мужу, который выдал свою любовницу, Марион Бершери, замуж за одного из своих слуг, с тем чтобы она постоянно была к его услугам. Озлобленная жена приказала одному из собственных слуг избить девушку и отрезала ей нос.

Для мужчин было довольно обычным делом похваляться благосклонностью и «тайными щедротами» женщин. Мы знаем, что говорил по этому поводу Монтень. Он абсолютно не одобрял этой послеобеденной привычки, предавая ее проклятию как «слишком большое унижение, которое свидетельствует о душевной низости; столь жестоко допускать, чтобы люди столь неблагодарные, столь нескромные и столь легкомысленные пускались на охоту за этими нежными, изысканными, восхитительными наслаждениями, травили и преследовали их!»

В этой связи можно вспомнить историю о дворянине, который, накануне преодолев сомнения дамы, проснулся рано утром в сильном волнении. «Ты недоволен, любимый?» — с тревогой спросила женщина. «Доволен, конечно же доволен,— отвечал «любимый»,— так доволен, что хотел бы, чтобы сейчас уже пора было вставать с постели — тогда бы я мог пойти и рассказать об этом всем!»

Легкомысленные жены дорого платили за свои развлечения, если не проявляли должной осмотрительности. Уцачным примером может служить скандал с женой лейтенанта Шатле. Эта дама в один прекрасный день в четыре часа пополудни сбежала с господином Эньяном де Сен-Месменом и его младшим братом (который, пока дама спала со старшим, делил постель с ее горничной), прихватив почти все драгоценности и столовое серебро. Этот двойной роман продолжался три месяца, после чего дама имела наглость вернуться в столицу, где ее ждал суд. Согласно приговору, она должна была в присутствии двух свидетелей просить прощения у мужа. Затем ее должны были препроводить в монастырь Корде-льерок, высечь, обрить голову и облачить в монашескую одежду. Там даме надлежало оставаться в течение трех лет (в это время муж, если хотел, мог навещать ее и вступать с ней в любовные отношения). Настоятельница обязана была «применять дисциплину», то есть бить узницу три раза в месяц. Что же касается обоих братьев Сен-Месмен, то они никакого наказания не понесли! Дама написала Франциску I, и монарх, отличавшийся галантностью и широтой взглядов, отдал приказ о ее освобождении.

Однако монастырь монастырю рознь. Нравы, царившие в обителях Монмартра и Пуасси, были весьма свободными (так повелось еще со времен Вийона), и Генрих IV так приятно проводил время с очаровательными юными аббатисами, когда осаждал Париж во время гражданской войны, что знаменитый проповедник заявлял, будто король «переспал с нашей Святой Матерью Церковью и наставил рога Всевышнему». (В следующем столетии проповеди стали более возвышенными.)

В эпоху царствования Генриха IV, продолжавшегося до 1610 года, когда Король-Повеса погиб от руки убийцы, принятые при дворах государей из дома Валуа тонкости сменились гасконскими gauloiseries[98]. Маргарита Валуа (первая супруга, с которой Генрих развелся в 1599 году, так как она была не способна подарить ему наследника) не была святой, но и Генрих был трудновыносимым мужем. В своих Мемуарах Маргарита описывает, как однажды ночью она пришла ему на помощь после того, как король более часа был в обмороке — результат излишеств, которым он предавался с очередной возлюбленной; позднее, в Пиренеях, ей пришлось помогать при родах своей юной фрейлине, Фоссез,— это также была работа ее супруга. Несмотря на меры, принятые с целью замять дело (Маргарита отправила придворных на охоту и поместила Фоссез в комнате рядом с ее собственной), все были прекрасно осведомлены о том, что произошло в их отсутствие.

Женщины скрывали страсть, пылавшую в них, но, как отмечала поэтесса Луиза Лабе, у них не было возможностей «прогонять одну любовь, чтобы заменить ее другой», как это делали мужчины, хотя Сафредан в Гептамероне уверяет своих шокированных слушательниц, что ему случалось знавать нескольких знатных дам, у которых было по три любовника: «один — для чести, другой — для выгоды, а третий — для удовольствия».{86} Им приходилось соблюдать осторожность. Мужья подчас мстили женам со зверской жестокостью. Маргарита описывает случай, имевший место на самом деле, когда муж убил соперника, а затем развесил его кости в шкафу, где неверная супруга изо дня в день созерцала их. Ей коротко остригли волосы, она должна была вести затворническую жизнь и пить из кубка, сделанного из черепа ее убитого кавалера. Проезжий дворянин, прослышав о несчастной женщине, попросил позволения поговорить с ней и умолял мужа проявить милосердие. Король также вмешался; дама, похоже, в конце концов получила прощение, и у этой пары было много детей.

«Верите ли вы, что любовь женщины хоть сколько-нибудь благоразумнее, нежели любовь мужчины?» — восклицала Луиза Лабе, чьи любовные сонеты принадлежали к наиболее страстным из всех, написанных в то столетие. Эта женщина любила столь же сладострастно, сколь и Маргарита Валуа. Послушайте ее мольбу о все более и более страстных лобзаниях:

Целуй меня, целуй еще, сильней,

Нежней и крепче будет пусть лобзанье,

И от меня получишь в воздаянье

Четырехкратный дар любви моей.

Увы! Ты стонешь? Вот, возьми скорей

Нежнейших десять, чтоб унять страданье!

Нам страсть уста сливает в ликованье,

Не зная ни поводьев, ни цепей.

Еще в 1532 году писательница Жанна Флор в своих Contes аmоuгеuх[99] провозгласила, что любовь «приносит радость, это — закон природы, стоящий над всеми условностями и соглашениями». Она решительно осуждала неравные браки: «Самая приятная вещь и самое большое счастье в этом мире — признавать равноправие юношеской любви». Писатель конца века Франсуа ле Пулькр в своих Passetemps[100], вышедших в свет в 1597 году, выражает мнение, что стоило бы перенять у древних римлян обычай развода по обоюдному согласию либо по односторонней инициативе мужа или жены, ибо «нет более мучительных цепей, нежели те, которыми сковывают двух не любящих друг друга людей, вынуждая их жить вместе до самой смерти». Монтень также высказывал похожие идеи, однако эти три борца за свободу были в меньшинстве, и их усилия остались незамеченными. Жанна Флор, в отличие от своей последовательницы Жорж Санд, жившей в девятнадцатом веке, не оказала влияния на умы соотечественников.