Александр Донцов - Феномен зависти. Homo invidens? Страница 3

В наш разговор, вы заметили, тихонько проникло заглавное слово «зависть». Понятно, почему тихонько: «Люди часто похваляются самыми преступными страстями, но в зависти, страсти робкой и стыдливой, никто не смеет признаться» («Максимы», 27). Поскольку мы беседуем доверительно, с глазу на глаз, давайте, положа руку на сердце, признаемся: это чувство хотя бы единожды посещало и нас. И уж совсем незачем скрывать, когда мы сами добивались чего-то значимого или просто везло, кое-кто из окружающих поглядывал с завистью. Упомянутый Ларошфуко даже полагает: «Зло, которое мы причиняем, навлекает на нас меньше ненависти и преследований, чем наши достоинства» («Максимы», 29). Впрочем, «Максимы» впервые изданы в 1665 году. «Истории о греко-персидских войнах» завершены Геродотом в 428 г. до н. э., т. е. за две тысячи лет до публикации прославившего герцога произведения. Описывая выдающиеся деяния эллинов и варваров в период 550–479 гг. до н. э., искренне веря в сверхъестественный порядок вещей, высшую справедливость, воздающую каждому по заслугам, отец истории отметил, что «зависть изначально присуща человеческой натуре».

Если Геродот и Ларошфуко не ошиблись и зависть действительно извечна и всеобща, у нее появляется шанс попасть в число отличительных признаков рода людского. Дело за малым – выяснить, что она такое. Что значит «завидовать»? Есть ли разновидности зависти? Как она рождается? Сколь долго живет? Чему завидуют люди? Кому? Как далеко способны зайти, охваченные этой страстью? Можно ли ее одолеть? Зависть – эмоция и вызванное ею поведение – истощает или обогащает внутренний мир человека? Почему люди чаще завидуют живущим в юдоли печали, чем ушедшим в лучший мир? Почему религиозная этика много столетий квалифицирует зависть как «смертный грех»? И даже воинствующие атеисты и агностики стыдятся в ней признаться? Почему мы так опасаемся зависти окружающих? Есть ли у зависти антипод? Нечто, прямо противоположное ей? Вопросы множились, и в поисках ответов я, естественно, попытался найти все объясняющую книгу. Нашел несколько, интересных и разных[9]. Прочел и почувствовал терзания Агафьи Тихоновны из гоголевской «Женитьбы»: «Право, такое затруднение – выбор!.. Никанор Иванович недурен, хотя, конечно, худощав; Иван Кузьмич тоже недурен. Да если сказать правду, Иван Павлович тоже хоть и толст, а ведь очень видный мужчина. Прошу покорно, как тут быть? Балтазар Балтазарович опять мужчина с достоинствами… Если бы губы Никанора Ивановича да приставить к носу Ивана Кузьмича, да взять сколько-нибудь развязности, какая у Балтазара Балтазарыча, да, пожалуй, прибавить к этому еще дородности Ивана Павловича – я бы тогда тотчас же решилась». Не обнаружив исчерпывающих ответов в каком-либо одном изученном труде, решил реализовать мечту Агафьи – написать собственный, использовав понравившееся у предшественников. Если вы вдруг понадеялись, уважаемый читатель, что я вознамерился предложить вашему вниманию завершенную психологическую теорию зависти, вы ошиблись. Не уверен, во-первых, что это возможно, а во-вторых, что хватит сил скрупулезно анатомировать подобное свойство человеческой натуры. Еще одна причина моей академической скромности – многолетний педагогический опыт. Сколь бы обстоятелен и последователен я ни был на лекции, экзаменационные воспоминания студентов о ее содержании чаще всего представляли калейдоскоп наиболее ярких деталей. Решил не противиться природе человеческого восприятия. Калейдоскоп, кстати, – любимая игрушка моего детства. Если вы постарше, читатель, наверняка помните эту картонную или пластиковую трубочку, вращая которую можно наблюдать причудливые узоры, образуемые перекатывающимися цветными стеклышками.

Поиграем? Я предложу вашему вниманию несколько, на мой взгляд, ярких и значимых стекляшек – элементов того, что разузнал о зависти, а вы попытайтесь составить любезную своему уму и сердцу картинку. Примите во внимание, пожалуйста: калейдоскоп не пазл. Предложенные «элементы», как их ни перемещай, не образуют единственно верного изображения. Выстроил я их в удобном для собственного и, надеюсь, вашего разумения порядке, но на нем отнюдь не настаиваю. Если содержание какой-либо из глав вас, паче чаяния, не затронет, другая может оказаться любопытной: они связаны, но относительно независимы. Еще одно. Я старался, уважаемый читатель, быть занимательным и не злоупотреблять специальными терминами. Если издержки психологического образования все же дали о себе знать, будьте снисходительны. Одновременно не взыщите, если мои вылазки на территорию философии, культурологии, филологии, мифологии, искусствоведения и иных человековедческих наук показались дилетантскими. Для досконального освоения этих дисциплин времени не было, а обойтись без обращения к ним счел невозможным.

За все, что здесь написано, отвечаю, разумеется, я. Но удовлетворенность разговором зависит от обоих собеседников. Очень рассчитываю на вашу, читатель, любознательность и доброжелательность. Если мой расчет оправдается, вам будет интересно и не захочется прервать нашу беседу, вспомните добрым словом тех, кто мне помогал. Жену, Дарью Донцову, написавшую мне в назидание полторы сотни романов, пока я вынашивал план создания эпохального произведения. Дочь, Марию Донцову, и ее мужа Юрия Субботина. Сына, Дмитрия Донцова, и его супругу Маргариту. Дети безропотно и даже с энтузиазмом разыскивали нужный мне материал, помогали с переводом иностранных статей и просто регулярно интересовались ходом работы. Мне очень помогла профессиональная и дружеская поддержка доктора психологических наук профессора Елены Борисовны Перелыгиной. Спасибо доктору психологических наук Инне Борисовне Бовиной, существенно обогатившей перечень проанализированных мною источников. Наконец, не могу не поблагодарить наших мопсов и величественного черного кота Сан Саныча. Когда рвалась мысль и нападало уныние, они живо возвращали хорошее настроение и работоспособность.

1. Слова: семантика

Начать разговор о зависти с разбора этого слова – его значения, происхождения, контекстов и вариантов употребления – подвигли два обстоятельства. Во-первых, уважительное отношение к слову как таковому, привитое в раннем детстве мамой – учительницей русского языка. Сколько себя помню, дома все слова – и мудреные, и заурядные – внятно произносились и четко определялись, иногда с помощью больших толстых книг. Видимо, тогда-то и родилась моя почтительная страсть к словарям, вызывающая улыбки близких. Слово «зависть», несомненно, входит в состав общеупотребительной лексики. Спросите у знакомых, почему некто испытывает к ним неприязнь? Что вы услышите в ответ? Правильно: «Зависть». Наберите это слово в любой поисковой системе Интернета. Итог – астрономическое количество упоминаний. Любители официальной статистики могут воспользоваться «Частотным словарем русского языка»[10]. Что же означает это столь популярное, оказывается, слово? Специально задуматься над этим побуждает и то, что, во-вторых, предпринятые в последние десятилетия интереснейшие лингвистические исследования языковой картины внутреннего мира человека[11] проблематику зависти – увы – обошли стороной.

Попытаюсь восполнить этот пробел. Сразу предупрежу: не ждите филологической дотошности. Меня, как, полагаю, и вас, читатель, интересуют не столько тонкости строения, сколько смысловое содержание этого слова как своеобразного инструмента, используемого человеком в анализе собственных переживаний или чувств и поведения окружающих. Не переоцениваю ли я роль слова как средства повседневного психологического познания? Уверен, нет. Задумывались ли вы, доколе нечто, происходящее с нами и в нас – или в других людях – тревожит и не дает уснуть? Ответ чрезвычайно прост: покуда это непонятное нечто мы не сможем… назвать. Проверьте и убедитесь: именно называние срывает покров тайны с собственных и чужих душевных волнений и приносит первое облегчение взбудораженному сердцу. Как иначе объяснить повсеместную страсть к обсуждению эмоций? К этой страсти я еще вернусь, пока же замечу, после первоначальной словесной категоризации пытливый ум, возможно, разглядит, что Федот, оказывается, не вполне тот или совсем не тот. Возникнут новые загадки, и поиск названия возобновится.

Перечень признанных авторитетов, доказавших, слово – базовый элемент не только коммуникации, но и человеческого мышления, занял бы слишком много места. И хотя древние римляне настойчиво не рекомендовали jurare in verba magistri, т. е. клясться словами учителя, все же вспомню слова А.Н. Леонтьева и А.Р. Лурии – двух своих знаменитых педагогов, – услышанные в далекие студенческие годы. Завороженно следя за изящным танцем удивительно длинных пальцев Алексея Николаевича, мы дружными кивками отвечали на его памятное «Понятно?». Что же нам – якобы – было понятно? Что речь и мышление сплетены в тугой узел «речемыслия»[12]; что именно язык является «субстратом» – одно из любимых словечек декана, основателя факультета психологии Московского университета – мышления и сознания[13]; что слово – носитель отраженной и обобщенной человеческой практики[14]. Другой классик мировой психологии, Александр Романович Лурия, эмоционально внедрявший в наши юные головы основы нейропсихологии – дверная ручка университетской аудитории после начала занятий, как правило, протыкалась ножкой стула от проникновения опаздывающих, – настойчиво подчеркивал, что «ни одна сложная форма психической деятельности человека не протекает без прямого или косвенного участия речи…» и это «заставляет нас несколько изменить обычные представления о речи как одной из частных форм психической деятельности и наряду с речевыми процессами в узком смысле этого слова различать и общую речевую организацию психических процессов»[15].