Юрий Рябинин - История московских кладбищ. Под кровом вечной тишины Страница 3

Курганов древних москвичей особенно много найдено в Рузском, Звенигородском, Волоколамском, Дмитровском, Подольском уездах. На территории современной Москвы Богданов обнаружил и раскопал несколько групп курганов. О сетуньских курганах, в частности, он так писал: «…Курганы лежат близ самой деревни Сетуни на земле г. Орлова, дозволившего раскопку. Курганы лежат группою (более 20); они поросли леском…».

Вообще, курганы в Москве находились повсюду, вплоть до территории Кремля, но преимущественно все-таки на правом берегу Москвы-реки. Причем, как правило, они располагались именно у самой реки, пусть даже такой небольшой как Сетунь. Богданов обращает внимание на то, что язычники «выбирали для своего кладбища место близкое к реке, возвышенное, обыкновенно представляющее большой кругозор; почти со всякой местности, занятой курганами, представляется обширный и очень красивый вид». По этой примете теперь можно почти наверно предположить, где именно в Москве были курганы, исчезнувшие еще до начала научного изучения в России древних захоронений. Они вполне могли быть и на всех семи московских холмах, в том числе на Боровицком, в Старом Ваганькове, на Швивой горке, на Воробьевых горах, и на месте нынешних монастырей, которые тоже устраивали по тому же принципу — откуда краше вид, — Даниловского, Симонова, Андроникова, и в других местах. До нашего времени курганы вятичей сохранились в Черемушках, Зюзине, Филях, Царицыне, Орехове-Борисове, Ясеневе, Братееве.

Еще во второй половине XIX века местные жители относились к курганам со священным трепетом, как к остаткам загадочной, неведомой им и потому пугающей цивилизации. Насколько почтительным было отношение православных к захоронениям язычников, можно судить хотя бы по такой детали: в селе Черкизове, что на Клязьме, по народному поверью, под одним из курганов был похоронен древний князь с мечом и с сокровищами, но как ни нуждались местные мужички, так никто из них за многие годы соседства с этим вероятным кладом и не отважился попытаться достать его из-под земли. Раскопал курган только Богданов. Никаких драгоценностей, ни хотя бы меча он там не обнаружил. В другом месте, когда он принялся раскапывать курган, крестьяне хотели его даже избить, полагая, что он, потревожив могильники древних людей, навлечет на деревню гнев их богов. Выйдет им через это натуральное светопреставленье! Хорошо, в конфликт вовремя вмешался какой-то волостной авторитет, знакомый с грамотой, и втолковал землякам, что люди «занимаются наукой».

Распространившееся на Руси христианство совершенно переменило тип погребения умерших. Кладбище при церкви вытеснило курганные могильники. Но древние москвичи — вятичи — не принимали христианства дольше других восточнославянских племен. На московской земле курганы кое-где появлялись еще и в конце XIII века. Хотя в последние столетия вятичи чаще всего закапывали своих умерших под курганы, уже не сжигая их. Столпы с урнами вдоль дорог исчезли еще раньше.

В 1963–1965 годах при раскопках в Кремле, вблизи Успенского собора, было обнаружено древнейшее в Москве христианское кладбище, самые ранние могилы которого, как установили археологи, относятся к XII веку. На месте собора тогда находилась церковь Димитрия Солунского. Построена она была, как принято считать, в 1177 году на костях москвичей, погибших от набега рязанского князя Глеба в союзе с половецкой ордой. Вначале Димитриевская церковь была деревянной, но затем ее перестроили в камне. И, как полагается по христианскому обычаю, при ней стали хоронить новопреставленных: ближе к церкви, или в самой церкви, знатных и богатых, как можно судить по найденным там золотым и серебряным предметам, с краю — всякую чернь недостаточную в «вечных» берестяных гробах.

С этих пор в Москве хоронили в основном при церквах: строится где-нибудь новая церковь, и вокруг нее скоро появляется погост. Эти приходские кладбища народ называл нивами Божиими.

С принятием христианства одной из основ существования русского общества на много веков становится приход, или община. И такое значение прихода, в сущности, сохранялось до начала ХХ века. Приход являлся промежуточным социальным звеном между семьей и народом в целом. Вся жизнь человека, от крещения до погребения, проходила на виду у прихода и при участии прихода. Спор о том, чего больше было в общинном существовании — полезного или вредного, — не окончен и по сей день. Противники общины указывают на присущие ей признаки тоталитаризма — постоянный контроль всех над всеми, вмешательство «старшин» по своему усмотрению в личную жизнь всякого отдельного общника и т. д. Но, вместе с тем, община имела и бесспорное преимущество: все были в ответе за каждого и каждый за всех. Это называлось в старину круговой порукой. Впоследствии это понятие употреблялось лишь в отрицательном смысле, в значении взаимного укрывательства своими своих в неблаговидных делах. Но вот как понимал сам народ сущность круговой поруки и вообще значение общины (мира): с миру по нитке — голому рубаха; в мире жить — с миром жить; что мир порядил, то Бог рассудил; коли все миром вздохнут и до царя дойдут.

Смерть это, как правило, труднейшее испытание для родственников покойного. В наше время человек, потерявший близкого, чаще всего остается со своим горем один на один. И все заботы, связанные с погребением, он также обыкновенно несет самостоятельно, без чьей-либо помощи. Это уже в послеобщинный период появился довольно зловещий обычай откладывать какие-то средства «на смерть». В общинном же существовании в этом не было никакой необходимости. Смерть в семье у кого-то из прихожан касалась всего прихода и была всеобщей приходской заботой. Среди членов общины были распределены абсолютно все погребальные обязанности: кто-то выделывал на весь приход гробы, кто-то копал могилу, кто-то омывал и обряжал покойного. Имелись в приходе и свои плакальщицы и вопленицы, передававшие из поколения в поколение драгоценный фольклорный материал — всякие причитания и заплачки. А, предав покойного земле, поминали его опять же всем приходом — «в складчину». Верно тогда говорили: с миром и беда не убыток.

А еще говорили: на миру и смерть красна. Это выражение содержит глубокий смысл. Красна смерть, т. е. пригожа, угодна, потребна, блага. Кроме всего сказанного выше о преимуществах смерти «на миру», она была еще «красна» для близких умершего тем, что он — умерший, — покинув дом, в известном смысле не покидал родного прихода. Он так и оставался «с миром». Веками русские люди жили буквально при отеческих гробах. Теперь выбраться на кладбище, скажем, куда-нибудь в Домодедово, в Щербинку, в Митино, равносильно дальнему путешествию. Для пожилого, немощного человека это проблема весьма трудоемкая, а порою и неразрешимая. В прежние же времена понятия «выбраться на кладбище» просто не могло быть. Куда выбираться? — если могила близкого находится возле самого дома. А крест на ней виден из окна. И, разумеется, чувство, что покойный близкий находится где-то совсем рядом, не могло не умерять страданий от горестной потери. Вот еще, что давала община человеку, — «красну смерть», то есть меньшие страдания живых по умершему.

Приходские кладбища существовали по всей Москве, начиная с самого Кремля. В Кремле, кроме того, в 1898 году обнаружилось огромное братское захоронение. Когда на бровке холма рыли котлован для памятника Александру II, землекопы наткнулись на целый пласт изрубленных скелетов. Предположительно здесь были захоронены жертвы (или часть жертв) нашествия на Москву хана Тохтамыша в 1382 году. Всех москвичей тогда татары извели числом 24 тысячи душ.

Приходское кладбище при соборе Василия Блаженного сохранялись еще в начале XIX века. Оно упоминается в путеводителе «По Москве»: «В 1817 г. он (Васильевский собор, — Ю. Р.) возобновлен и реставрирован по-старому, причем соборное кладбище было закрыто, дома, окружавшие его снесены…» Заметим, что Васильевское кладбище на Красной площади, по выражению авторов этого почтенного сочинения о Москве, было только «закрыто», но отнюдь не уничтожено, как можно понять. Ликвидировали окончательно его, по всей видимости, еще позже.

Когда сносили в 1950-е годы Зарядье, в котором в разное время существовало много приходов, захоронения там попадались решительно повсюду.

В центре Москвы, в Большом Власьевском, находится церковь Успения Богородицы на Могильцах. Храм этот построен в 1791–1806 годах. Но вообще приход здесь существует с 1560-го. И при нем было кладбище, на котором хоронили, между прочим, московских стрельцов. В частности здесь, на Могильцах, были похоронены стрелецкие полковники Зубов и Лёвшин. Полк Зубова стоял в XVII веке неподалеку отсюда — в стрелецкой слободе, вблизи нынешних Зубовской площади и Зубовского бульвара, по имени стрелецкого головы и получивших впоследствии свои названия. А по имени полковника Лёвшина были названы Большой и Малый Левшинские переулки.