Елена Лаврентьева - Повседневная жизнь дворянства пушкинской поры. Приметы и суеверия. Страница 31

Эти три случая были причиной, что я так подробно все здесь описал, и признаюсь откровенно, не имея никаких предрассудков, я и поныне (1843 год) удивляюсь такому стечению обстоятельств, оправдавших на деле все слова ворожеи. Не только сии три незначительные случая, но вся последующая моя жизнь подтвердила слова гаданья и не один раз приходилось мне вспомнить московскую колдунью…{3}

Случай

Хорошо тому служить,

у кого бабушка ворожит.

В царствование Павла, в С.-Петербурге проживала одна бедная вдова-чиновница, обладавшая ученьем гадать над чашкою кофе.

Однажды она приглашена была показать свои фокусы в небогатом дворянском доме, где в числе гостей были два-три офицера. Когда дамы, охотницы до гаданья, удовлетворили свое любопытство, находившийся тут артиллерийский поручик выразил желание знать от ворожеи: «что ожидает его в будущем?» Ворожея налила в чашку кофе, долго глядела в нее, наконец, отворотилась, видимо изумленная чем-то необыкновенным.

— Ну, что? — спрашивает поручик.

Женщина снова посмотрела в кофе и снова отворотилась, молча, с испугом на лице.

Поручик, повторив свой вопрос, прибавил:

— Вы, сударыня, не отлагайте сказать правды; какова бы она ни была, я не струшу.

— Не смею говорить, — робко отвечает сивилла. Офицер настаивает. Наконец, получает ответ, не с испугом:

— Вы будете… вы будете… хотя и не царь, а что-то вроде того…

Компания гостей аплодировала поручику, совершенно растерявшемуся при столь оригинальном предсказании. Скрепя сердце, он тоже рассмеялся, но продолжал мучить любопытством бедную колдунью.

Прошло много лет после этой сцены. Чиновница-ворожея состарилась в нищете и думала уже о другой жизни. В одно утро является в ее квартиру ливрейный лакей и просит пожаловать, вместе с ним, к военному министру, Алексею Андреевичу Аракчееву. Старушка растерялась. Лакей вежливо повторил приглашение и старался успокоить бедняжку. Делать было нечего, старуха собралась и поехала в присланном экипаже.

Войдя в приемную министра, она решительно не знала, о чем ей предстоит объясняться с знатным вельможей. Вскоре повели ее в кабинет графа. Лишь только переступила она порог, сидевший у письменного стола граф сам милостиво заговорил:

— Здравствуй, старая знакомка!

Старуха поклонилась в ожидании дальнейших слов.

— А помните ли, как вы ворожили в доме у таких-то?

— Извините, ваше сиятельство, не могу привести себе на память этого случая.

— Ну, да дело не в том, скажите-ка, имеете ли вы какое-нибудь состояние?

Ободренная ласкою, чиновница созналась в своей крайней бедности, но от просьбы о помощи удержалась.

— Вот что вам предложу, — сказал Аракчеев, — переходите ко мне в дом, получите здесь комнату, стол — и живите себе покойно.

Старуха залилась слезами и готова была упасть в ноги благодетелю.

— Не плачьте, не плачьте! Еще спрошу вас: имеете вы родных?

— Имею, ваше сиятельство, одного только внука, молодого человека, который обучался в горном корпусе, а ныне служит по горной части в Перми.

— Какую он занимает должность?

— Находится, пишет мне, в канцелярии берг… берг-инспектора — извините, не умею назвать…

— Хорошо, я позабочусь и о нем.

Старуха снова начала плакать и благодарить за милости.

Через несколько дней старая ворожея переселилась к благодетелю и поступила под покровительство сожительницы графа, пресловутой Настасьи.

В1822 году пермский берг-инспектор, Андрей Терентьевич Булгаков, получает из Петербурга письмо такого содержания: «В канцелярии Вашей, милостивый государь, состоит на службе практикант горного корпуса Соломирский. Примите участие в судьбе этого молодого человека, я прошу Вас, и дайте ему классную должность, какую он по способностям и поведению заслуживает». Подписано: «граф Аракчеев». Булгаков едва опомнился при виде подписи (так был всем страшен Аракчеев). Соломирский немедленно потребован на лицо и спрошен: каким образом он известен военному министру? Практикант отвечал, что не знает, и что никогда и ни чрез кого не мог быть известен графу Аракчееву.

Здесь кстати сказать, что потомки Соломирского, внука ворожеи, сделались впоследствии богатейшими заводчиками в Пермской губернии. Так им и до настоящего, кажется, времени принадлежат громадные многие большие заводы{4}.

Андрей Михайлович не упоминает о дочери Анастасии, родившейся в 1821 году и умершей несколько месяцев спустя. О таком ребенке нечего было бы и говорить, если бы ее мимолетное существование не отметилось одним загадочным случаем. В этом году Андрей Михайлович провел с семейством часть лета на южном берегу, и на возвратном пути, в одной из немецких колоний, расстался с своей семьею, отправившись в служебные разъезды; а Елена Павловна с детьми поехала обратно в Екатеринослав. Андрей Михайлович уехал немного прежде, а вслед за ним Елена Павловна, сев в экипаж с детьми, готовилась тотчас же ехать, как к ней подошла колонистка, жена старшины колонии, и, пожелав счастливого пути, взглянула на ребенка, спавшего на руках Елены Павловны, и вдруг спросила: «Надолго ли уехал ваш муж?» — «Месяца на полтора», — сказала Елена Павловна. Немка с сожалением в голосе и как бы в раздумий проговорила: «Как жаль, что он больше не увидит этого прекрасного ребенка» — «Почему?» — с удивлением спросила Елена Павловна. — «Он его уже не застанет», — объявила колонистка и быстро отошла от экипажа. Слова эти очень встревожили Елену Павловну, но ребенок был совершенно здоров и не возбуждал никаких опасений. Дорогу совершили благополучно и слова немки, приписываемые какому-то бреду, были бы забыты, если бы за неделю до возвращения Андрея Михайловича девочка не заболела простудным коклюшем, который в два-три дня свел ее в могилу. Андрей Михайлович не застал ее. Елену Павловну долго мучила мысль: почему колонистка могла это знать? И когда, спустя два года, муж этой колонистки, как старшина колонии, приехал в Екатеринослав к Андрею Михайловичу по делам, Елена Павловна спросила его о том. Но колонист, видимо смутившись, уклонился от ответа. Да, вероятно, и не мог этого объяснить{5}.

Отправивши на покой веселую компанию, дядя (А. И. Кучин. — Е. Л.) еще долго продержал нас в кабинете, насвистывал марши, рассказывал о сражениях, в которых участвовал, об Алексее Петровиче Ермолове. Между прочим, рассказал одно странное событие, случившееся с Алексеем Петровичем в его молодости, слышанное им от него самого. Если бы это рассказал не дядя, известный своей правдивостию, я бы не поверила.

Как необъяснимую странность, вписываю этот рассказ в мои воспоминания.

«Алексей Петрович Ермолов, будучи только что произведен в офицеры, взял отпуск и поехал в деревню к матери. Это было зимою. Ночью, не доезжая нескольких верст до своего имения, он был застигнут такой сильной метелью, что принужден был остановиться в небольшой деревушке. В крайней избе светил огонек, они к ней подъехали и постучались в окно, просясь переночевать. Спустя несколько минут, им отворили ворота, и путники въехали в крытый двор. Хозяин ввел их в избу. Изба была просторна и чиста. Перед широкими, новыми лавками стоял липовый стол; в правом углу перед образами в посеребренных венцах теплилась лампадка, — на столе горела сальная свеча в железном подсвечнике. Наружность хозяина поразила Алексея Петровича. Перед ним стоял высокий, бодрый старик с окладистой бородой и величавым видом. В голубых глазах его светился ум и была какая-то влекущая сила. Денщик внес самовар, погребец с чаем и ром; Алексей Петрович, раскутавшись, расположился на лавке и, когда самовар был готов, пригласил хозяина напиться вместе чаю. Разговаривая с хозяином, Ермолов дивился его здравому уму и чарующему взгляду. Когда разговор коснулся таинственных явлений, Алексей Петрович сказал, что ничему такому не верит и что все можно объяснить просто; тогда хозяин предложил ему показать одно явление, которое он едва ли объяснит себе. Алексей Петрович согласился. Старик принес ведро воды, вылил ее в котелок, зажег по его краям три восковые свечки, проговорил над водой какие-то слова и велел Ермолову смотреть в воду, думая о том, что желает видеть, сам же стал спрашивать, что ему представляется. "Вода мутится, — отвечал Алексей Петрович, — точно облака ходят по ней; теперь вижу наш деревенский дом, комнату матери, мать лежит на кровати, на столике горит свеча, перед матерью стоит горничная, по-видимому, принимает приказ; горничная вышла, мать снимает с руки кольцо, кладет на столик".

— Хотите, чтобы это кольцо было у вас? — спросил старик.