Сборник статей - Культура и мир Страница 33

В концепции С. М. Соловьева географический фактор выступал активным началом в русской истории, а не простым элементом характеристики природного и географического положения страны. До С. М. Соловьева русские историки ограничивались лишь указанием на географическое положение России, не задаваясь целью определить существо его влияния на развитие общества и государства. Оценивая вклад историка, И. Д. Ковальченко и С. С. Дмитриева справедливо отмечают, что заслуга С. М. Соловьева состоит в более глубоком анализе влияния географического фактора на формирование российского общества, его культуры и, главное, в раскрытии его связей с другими факторами, условиями (См.: Ковальченко, Дмитриева 1988: 27).

Вслед за С. М. Соловьевым учение о влиянии географической среды на формирование общества развивал В. О. Ключевский: «Человеческая личность, людское общество и природа страны, – писал он, – вот те три основные исторические силы, которые строят людское общежитие» (Ключевский 1995: 10). По его мысли, географическая среда есть та историческая данность, которая формирует особенности местной истории (истории России, в частности). В концепции Ключевского Россия выступает колонизирующей страной. Развивая идеи С. М. Соловьева, В. О. Ключевский дает сравнительную характеристику природных условий Европы и Азии, отмечая, что местоположение Европы благоприятствовало успешному социально-экономическому развитию.

Объясняя особенности хода русской истории, хозяйственного уклада и политического строя, психического строя русских, он исходил из своеобразия географической среды и ее влияния на историко-культурные процессы. K географическим факторам, сыгравшим значительную роль в истории русского народа Ключевский относил лес, степь, реки (Ключевский 1995: 48–58).

Будучи прямым учеником В. О. Ключевского и последователем Московской историографической традиции П. Н. Милюков так же отдал должное рассмотрению данной проблемы. Милюков прекрасно знал вопросы русской исторической географии – он читал курсы по истории колонизации и собственно исторической географии. Хотя у него не было отдельных монографических работ по этой тематике, Милюков был известен в научной среде конца XIX в. как один из ведущих специалистов вопроса (Макушина 2001: 31). Милюков считал, что в начале XX в. были накоплены знания, позволяющие обосновать «причинную связь между природой данного месторазвития и поселившимся в нем человеческим обществом» (Милюков 1993: 67). В этот период формировалась новая историческая субдисциплина – антропогеография, основы которой были заложены Ф. Ратцелем. Данные, собираемые исследователе в рамках этой субдисциплины во многом позволили научно доказать влияние географического фактора на развитие общества. В целом позиция Милюкова сводилась к тому, что российская культура является ветвью европейской, но при этом имеет ярко выраженный специфический характер эволюции.

Многие проблемы, которые были подняты русской дореволюционной геосоциологической и историософской мыслью, получили свое развитие в идеях евразийцев – идейно-политического течения возникшего в русской эмиграции в начале 20-х гг. XX в. и в изначальном своем виде просуществовавшего около двух десятилетий (Дугина). Современный этап воззрения идеологии евразийства, нашедший отражение, в частности, в трудах А. Г. Дугина, в настоящем исследовании не затрагивается как нерелевантный теме. Идеология этого движения была впервые обнародована в 1921 г. в манифесте «Исход к Востоку. Предчувствия и свершения». Затем евразийцы начали напористо заявлять о себе во всех центрах русской эмиграции. С 1921 по 1931 гг. вышло в свет более десятка тематических сборников, среди которых «Евразийский временник», «Евразийские хроники», журнал «Версты». Также под их редакцией издавалась газета «Евразия» – еженедельник по вопросам культуры и политики (Париж, 1928–1829).

Во главе евразийства встали историк Г. В. Вернадский, историк-медиевист и философ Л. П. Карсавин, экономист П. Н. Савицкий, искусствовед П. П. Савучинский, филолог Н. С. Трубецкой. На страницах евразийских изданий они излагали свои взгляды на историю, культуру, политику России, обсуждали возможное будущее страны.

Новое течение приобрело огромную популярность в эмигрантской среде, поскольку претендовало на объединительную роль, отличаясь этим как от левых, так и от правых политических группировок, сформировавшихся еще до 1917 г. в России, а также от тех движений, которые сложились после исхода из страны – Сменовеховство, Младороссы, Народно-трудовой союз и др.

В настоящее время вновь возник огромный интерес к евразийской концепции, обусловленный прежде всего, с меняющимися геополитическими условиями и формированием многополярного мира.

Именно в евразийском учении наиболее полно и целостно было разработано понятие географического фактора, которое объединяло в себе климат, почву, плодородие, плотность населения и т. д. В их интерпретации культура – объемный феномен, включавший множество элементов, а не только сферу духовной жизни. Этим и объясняется их интерес к географической среде, этническому составу населения, особенностям экономико-политического развития России. Евразийцы уделяли большое внимание выявлению внутрисистемных связей между этническими, геополитическими, и историко-культурными факторами.

Центральным пунктом евразийских культурно-исторических концепций является идея «месторазвития», согласно которой социально-историческая среда и географическое окружение сливаются воедино. С этой позиции всемирная история предстает как система «месторазвития», которым присущи свои определенные формы культуры, независимо от национального состава и этнического происхождения народов, проживающих там. Именно данные рассуждения евразийцев и позволяют им сделать вывод о том, что Россия-Евразия представляет собою уникальный географический и культурный мир, отличающийся от всех цивилизаций и имеющий свою специфическую культурно-историческую перспективу.

Впервые термин «месторазвитие» появляется в работе П. Н. Савицкого «Геополитика», где его значение интерпретируется как «общежитие широко порядка», складывающиеся на основе «генетических вековечных связей» между растительными, животными и минеральными царствами, с одной стороны, и человеком, его бытом и духовным миром – с другой. «Взаимное приспособление живых существ друг к другу… в тесной связи с внешними географическими условиями, – писал П. Н. Савицкий, – создает … свой порядок, свою гармонию, свою устойчивость», «…широкое – общежитие живых существ, взаимно приспособленных друг к другу и к окружающей среде и ее к себе приспособивших, понимается нами под выдвигаемой в этих строках категорией “месторазвитие”» (Савицкий 1997: 283).

Данная «категория» получает свое дальнейшее определение у Г. В. Вернадского, дополняемого представлением об историческом времени. «Под месторазвитием человеческих обществ, – указывал он, – мы понимаем определенную географическую среду, которая налагает печать своих особенностей на человеческие общежития, развивающиеся в этой среде. Социально-историческая среда и географическая обстановка сливаются в некое единое целое, взаимно влияя друг на друга. В разные исторические периоды и при разных степенях культуры человеческих обществ различная совокупность социально-исторических и географических признаков образуют различные месторазвития в пределах одной и той же географической территории. Таким образом, может быть установлена система сменяющихся типов «месторазвития» (Вернадский 2000: 26–27).

Из этой развернутой дефиниции отчетливо видны характерные доминанты культурологического мышления евразийцев: упор на идею системной целостности социально-исторической и географической сред и культурно-историческая колонизация человеческих обществ, распределенных во времени относительно одной и той же территории.

Выдвинутое евразийцами определение «месторазвития» отнюдь не являлось беспрецедентным. Оно в значительной степени согласуется с понятием «Lebensraum» (букв. «жизненное пространство»), введенным в науку немецким исследователем, антропогеографом и геополитиком Ф. Ратцелем, стоявшим у истоков зарождения таких направлений в науке как антропогеография и геополитика. Русский антропогеограф Л. Д. Синицкий так оценивал вклад Ф. Ратцеля в науку: «Ф. Ратцель, зоолог, географ, и этнограф, принципиально повлиявший на развитие этих дисциплин… Всего больше антропогеография обязана Ф. Ратцелю, давшему и имя, и первый очерк науки» (цит. по: Синицкий 1915: 7). Это понятие и стоящая за ним концепция были призваны теоретически обосновать характерную для германской политической географии, а затем и геополитики идею «кровь и почва» – где германская кровь, там и германская земля. В понимании Ф. Ратцеля народ, приживающий в течение долгих столетий на одной и той же земле, преобразует в соответствии со своей культурой. «Культура часто изменяет страну в гораздо большей степени, – писал он, – чем природные условия, человек производит изменения известной страны просто уже одним своим присутствием, и он это делает не только там, где он поселяется, но даже и там, где он просто останавливается и движется…» (Ратцель 1905: 682.).