Альвдис Рутиэн - Bce тайны мира Дж. P. Р. Толкина. Симфония Илуватара Страница 33

Современный фэндом отчетливо децентрализован. Группы по 5-10 человек весьма многочисленны, но не стремятся к какому-либо расширению и репрезентации за пределами своего круга. Ho утратив экстравагантность и демонстративность «лихих девяностых», фэндом продолжает жить, переводя и обсуждая Толкина, создавая тексты и рисунки разной степени профессиональности, делая костюмы и доспехи, собираясь на играх и конвентах.

Таков абрис субкультуры. За пределами нашей схемы остались толкинисты, никогда в субкультуру не входившие, – те, кто 1970–1980 годы читали Толкина в оригинале и стояли у зарождения толкинистского движения[118].

Памяти «плаща из занавески»

Традиционные представления об «эльфах в плащах из занавесок» относятся к началу 1990-х годов – и, увы, не изжиты до сих пор. Однако если пятнадцать-двадцать лет назад на улицах больших городов было вполне возможно увидеть юношей и девушек в плащах и с деревянными мечами, то с начала нового века подобное практически невозможно. Это отнюдь не значит, что «толкинистского костюма» больше нет; сменились принципы его создания.

Вряд ли будет ошибочным утверждение, что вся российская культура начала 1990-х годов была демонстративна. Молодежь (а отчасти и старшее поколение) подчеркивало свою принадлежность к тем или иным объединениям, движениям, субкультурам. B значительной степени это было реакцией на обезличенность советского времени.

Для толкинистов середины девяностых демонстративная оригинальность одежды была не просто средством выражения причастности к субкультуре, но и «пощечиной общественному вкусу». Помню характерный диалог 1995-го года: юноша-студент гордо заявлял, что он пришел на лекцию в кольчуге, на что я отвечала, что способна на более экстравагантный поступок: придти в длинном платье читать лекцию. Упоминавшийся выше Хольгер рассказывал, как он на V Международной школе по гравитации и космологии на стенде с обзором своих публикаций разместил три флага: России, Бразилии и Дома Феанора.

Если в девяностые годы эти элементы субкультурного облачения всячески демонстрировались окружающим, то с начала века эта знаковость из внешней практически полностью ушла в скрытую. B этом смысле показательна фраза, высказанная одной из толкинисток (в фэндоме – с 1995 года) во время дискуссии о современном костюме субкультуры: «Вы не распознаете толкиниста, если он правильно маскируется!» Маскировать свою принадлежность к фэндому становится достаточно обычным делом, особенно среди толкинистов за тридцать: фенечки, если их носят, прячутся под длинными рукавами, одежда выбирается так, что она одновременно может выглядеть как «прикид» (ролевой костюм) и как «цивил» (обычная, не эпатирующая). Ho опытный глаз распознает «своего» в любой толпе по характерному несоответствию: простая и удобная одежда будет украшена, например, небольшой и красивой брошью ручной работы, или в лацкан пиджака воткнута декоративная булавка, или – просто другой взгляд, более светлый и осмысленный, чем у большинства окружающих.

Эльфийский менталитет

Несмотря на то, что саморепрезентация толкинистов «мы – эльфы» практически ушла в прошлое, характеристики, которые давались мировосприятию этой части фэндома, отнюдь не устарели.

Двадцатилетние наблюдения сделали нас свидетелями весьма любопытного явления. Если в 90-е годы значительная часть фэндома ощущала себя эльфами и в фэндомской научной публицистике возник ряд работ, не только анализирующих тип мышления «эльфов», но и подспудно доказывающих их право быть такими[119], то сейчас, когда большинство толкинистов уже не называет себя эльфами (гномами, орками, хоббитами и т. д.), характеристики эльфийского менталитета по-прежнему актуальны, это живое явление; и мы возьмем на себя смелость утверждать, что пока такое мировосприятие будет присуще молодежи, увлеченной Толкином, будет жить и фэндом.

Начнем мы с анализа «эльфов» 90-х годов, поскольку тогда это явление было чрезвычайно ярко.

Ключом к ответу на вопрос, почему психически здоровые люди, в большинстве своем – успешное студенчество, именовали себя эльфами, являются работы Л. Леви-Брюля о сопричастии. B своей великолепной книге «Первобытное мышление»[120] он пишет: «В коллективных представлениях первобытного мышления предметы, существа, явления могут непостижимым для нас образом быть одновременно и сами собой, и чем-то иным»[121]. Обратим внимание, что, во-первых, этот тип мировосприятия тем интенсивнее, чем больше он опирается на социум (чем больше команда, тем бурнее в ней переживание Средиземья как реальности), во-вторых, отождествление «непостижимо» только для стороннего наблюдателя, а при взгляде изнутри системы логика отождествления вполне прозрачна. Этот принцип отождествления внешне не похожих друг на друга объектов (отождествления на том основании, что они несут общую символику) Леви-Брюль и называет сопричастием. Он настойчиво подчеркивает, что основа сопричастия – именно эмоциональная сфера.

Применительно к 90-м годам можно уверенно говорить о том, что и чрезвычайно высокий эмоциональный фон общества в целом, и открытие фэнтези как явления культуры, и, наконец, исключительность мира Толкина на общем фоне фантастической литературы (эффект «узнавания») – все это и привело к тому, что ощущение co-причастия себя мира Толкина у молодежи оказалось столь мощным.

При этом носитель субкультуры отнюдь не страдал «раздвоением личности», как не страдает им и архаический человек. Сферы бытовой жизни и ритуального взаимодействия были и остаются разграниченными. Иными словами, «эльф» в повседневной жизни прекрасно отличал старую лыжу от полосы металла, но при переходе в символическую (эмоциональную) область начинал воспринимать свой меч как стальной, распространяя на него все требования и запреты, характерные для обращения с холодным оружием.

Ho как только человек начинает логически осмысливать свои идеи и образы, он перестает быть «эльфом», то есть включение рационального анализа приводит к разрушению сопричастия, базирующего на эмоциональном восприятии.

Таковы причины того, что сотни юношей и девушек называли себя персонажами книг Толкина или иными жителями Средиземья.

Ho мы пока не приблизились к ответу на вопрос, почему именно эльфы.

Дадим слово представителям фэндома[122].

«А эльфы – они другие: у них более широкое восприятие Мира». «Эльф – это существо, для которого весь окружающий мир, во-первых, живой (не существует так называемой “косной материи” лишенной сознания), во-вторых, всесвязный, в-третьих, постоянно развивающийся. Чувствующему откроется музыка камней и деревьев, истории, рассказанные ветром и землей. Все, что ты делаешь в своей жизни, должно служить цели возвышения красоты мира. Все, что ты делаешь, говоришь или даже чувствуешь, непосредственно влияет на мир. Ты открыт для мира и мир открыт для тебя. Собственно, именно в этом корни знаменитой эльфийской магии: если ты связан со всем окружающим миллионами нитей, то касание этих нитей может целенаправленно менять окружающее. Конечно, такой взгляд на мир имеет некоторые неудобства, например, очень сильно ранит нарушение гармонии, насаждение искусственности… Ho есть в этом и свои плюсы: всегда можно найти повод для радости там, где другие просто прошли бы мимо, не заметив, да и со здоровьем некоторые штучки можно проделывать, не для себя, так для других. A уж про состояние подлинного душевного спокойствия и говорить не приходится – никакие религии с психотерапевтами не нужны».

Эта развернутая цитата как нельзя более точно описывает мировосприятие, именуемое эльфийским. Легко видеть, что такое целостное и гармоничное восприятия мира вполне возможно без отождествления себя с героями книг Толкина.

B связи с этим нельзя не процитировать статью Тинувиэль и Хольгера «Есть ли эльфы среди нас, или о психологических основах эльфийского мировосприятия»[123]. Авторы предлагают «дать людям в реальном мире название эльфов как символ определенных личностных характеристик, обусловленных влиянием тех же архетипов, которые отражены в литературных образах эльфов». Главное отличие эльфов от людей они видят в том, что «в то время как у людей восприятие левополушарное, “технологическое” “реалистическое” неинтуитивное, то восприятие эльфов основано на правом полушарии, то есть оно прежде всего – интуитивное, основанное не на инструкциях, а на образах, фантазиях, прозрениях». Последнее утверждение нам представляется неточным. Достаточно сказать, что авторы статьи опровергают его своей биографией[124]. Мы полагаем, что противопоставление «эльфийского» и «человеческого» мышления идет не по степени технологичности/интуитивности, но именно по степени знаковости, символизации. Естественнонаучный и художественный склад ума нисколько не противоречат друг другу; они суть две стороны одной медали – высокоразвитого интеллекта, который вместе с символизацией мира и дает «эльфийский менталитет». Этому не противоречит утверждение Тинувиэль и Хольгера, что «технологией эльфы занимаются по необходимости, то есть они живут для того, чтобы творить, а не для того, чтобы обеспечивать себя средствами существования». И к эльфам, описанным Толкином, и к «эльфам» фэндома вполне применимо утверждение Тинувиэль и Хольгера, что «для них ценен мир сам по себе… они понимают, относительность многих “абсолютных” истин, суетность многих устремлений, второстепенность материальных благ». Толкинистская субкультура действительно характеризуется сравнительным безразличием к материальному миру. Это не декларированное противопоставление, как у хиппи, это именно отсутствия сопричастия материальным ценностям. Главной ценностью субкультуры является творчество (в любом проявлении; см. об этом в нашей ранней статье «Рыцари Духа»)[125]. O том же пишут Тинувиэль и Хольгер: «для эльфов, как правило, характерна положительная пассионарность. Почему она не может быть отрицательной? Потому что настоящие эльфы последовательны в своем творчестве, тогда как отрицательная пассионарность – это безволие, нежелание развиваться, познавать, творить, это просто аморфное созерцание окружающего мира без желания что-либо делать».