Григорий Базлов - Русские гусли. История и мифология Страница 36

Заиграл «Русского», как учили. Постепенно пошли вариации, «гусли-мысли». И как точно народом названо: "гусли-мысли", действительно, остаются только мысли и гусли.

Когда подумал о «Слове о полку Игореве», про гусляра Баяна, то место, где про соколов и лебедей, про крики лебедей-струн, про удары соколов-пальцев, про представления славян о сотворении мира и устройстве гуслей, появился еще один пунктик в голове, еще один трепет к гуслям.

Про обучение. Есть такое ощущение, наслаждение от постепенного знакомства с гуслями, от прочтения статей, мнений, от видео, старых записей. Информацию хочется получать медленно, растягивая это удовольствие. То же и с игрой — думаешь: вот придешь вечером домой, возьмешь гусли… Загудишь… Приходишь домой, ужинаешь, думаешь: вот поужинаешь, возьмешь гусли… Загудишь… Потом читаешь про гусли, гусляров, и тоже все в ожидании, когда возьмешь гусли и заиграешь. И вот когда наполнишься целиком этим желанием-ожиданием, идешь, берешь гусли, ударяешь по струнам…

Еще хочется сказать, что после этого, после знакомства с гуслями, пришла в голову мысль осознанная, что как будто два мира: один — попсовый, популярный, тот, что в телевизоре, Интернете, в массе и среди людей, ограниченный, обрубленный, пластмассовый какой-то. А есть и другой — настоящий, безграничный, добрый, открытый по-настоящему русский. И этот второй мир, его не найти во всей этой информационной, машинной цивилизации. И это радует, что такое сокровище, оно не опопуляризировано, что нужно его поискать, найти, потрудиться. А потом еще трудиться и трудиться, чтобы его не потерять и открывать дальше».

Живой звук, я посредине между предками и потомками

Если вспомнить наших стариков, у которых играть учились, то там, например, так бывало: они садятся с гуслями и играют, под них плясать надо. То есть я уже не сам себе игрок, не один играю. Мало того, что я с инструментом взаимодействую, но я ещё вдобавок вхожу в контакт с тем, кто пляшет, или с тем, кто поёт. Нет замыкания в себе — нет «медитации». Но с другой стороны, когда я сажусь играть сам себе, что называется «игра для себя» или «гусли — мысли», или пение такое, себе под нос, без слушателя. Так вот, если я сижу и брякаю себе тихонечко, здесь получается, что я вхожу в контакт только с инструментом, и вот это сочетание всего двух аккордов, так называемый «императив»168. То есть, бесконечное повторение какого-либо фрагмента. Этот же принцип и в народной песне, и в ткачестве — когда рисунок многократно повторяется, в резьбе — когда геометрический орнамент постоянно чередуется, будь то в игре на гуслях, это своего рода повторяющаяся молитва. Похоже на то, как на Пасху многократно поют — «Христос Воскресе!»

Очищение. Сергей Иванович Чернышов

Что есть фольклор? Взаимоотношение с окружающей средой. Это хорошо иллюстрирует постоянная, бесконечная смена двух аккордов, она меня вводит, нет, не в транс, потому, что я здесь и сейчас, но я чувствую и не то, чтобы анализирую, я переживаю этот звук, и от него у меня появляется ощущение очищения. Как колокольный звон — говорят, что он все вокруг очищает, даже некоторые микробы погибают — вот для меня это полная аналогия с гуслями. Был такой случай, когда ездили к сету169, Алексей Мехнецов не смог, и я вместо него поехал. И у них там сохранилось небольшое количество инструментов, но нет приёмов игры, и они просили их поучить. Они же там играют, как эстонцы, положив гусли дном на колени, но есть у них фотографии, где сету-мужики играют по-нашему, поставив гусли на колени ребром. А они и говорят: «А ты можешь так сыграть: у нас наигрыш такой был, как колокольный звон?». Очень похоже. И вот когда играю, я начинаю физически ощущать, как вокруг меня лучше стало, чище. Потому, что звук гуслей — он естественный, как лук, где тетива натянута с одного конца до другого. Ты его дергаешь, и тетива сама по себе естественно звучит. Нет никаких дополнительных подставочек или чего-то там ещё. Струна посредством звучания заставляет резонировать деку — деревяшечку, получается естественное звучание, как звук в природе, словно ветер, гром, шум дождя. Поэтому и благотворно действует. И это чувствуется. Кому хочется поярче это почувствовать, можно гусли к животу прижать, кстати, очень полезно беременным, потому что тело само становится как инструмент и звуковая вибрация распространяется по всему телу, уходит внутрь.

Инструмент замечательный: начинаешь играть, и одно и то же повторяется бесконечно, как краткая молитва. Как «Господи помилуй!» Я с каждой строкой, с каждым аккордом вспоминаю своих предков. Во мне возникает их память, тех предков, которые это играли и пели до меня. Сколько раз этот наигрыш был сыгран, сколько раз один человек, сколько другой, столетиями, поколениями повторялось и то, что они вкладывали в этот музыкальный отрывок, и то, каким смыслом наполняли. На уровне чувства это воспринимается и понимается гусляром. Чувствуешь, что входишь в резонанс с прошлым и будущим. У меня несколько лет назад возникло такое ощущение во время игры, что я как струна, как столб между прошлым-корнями и будущим-кроной, которая в небо уходит. Сзади родители, впереди дети. И ты, как маленький промежуток на струне посередине её, но если ты дёргаешь струну, то звучит-то она вся, вместе с прошлым и будущим, предками и потомками и с тобой. Звук улетает в будущее, но исходит из какой-то седой древности, и чувствуешь, что он сквозь тебя проходит. И ты не сам от себя, не сочиняешь мелодию, а просто берёшь её вне времени, откуда-то от предков, встраиваешься в неё и через себя пропускаешь.

Несколько лет назад со мной был такой случай: девушки плясали «кружка», хороводик, по шажку тихонечко двигались по кругу, а играл мой ученик, и так всё совпало, что вдруг я увидел, что всё поплыло, как на карусели, смазалось Я сначала не понял, а потом осознал, что мы все 7 человек вошли в резонанс. Как раз вот в этот столб и вошли вместе, все вместе в резонансе находясь. Это не какая-то мистика, а просто мы «зазвенели» как струны вместе.

Если инструмент плохо будет строить, не будет «звенеть», то будет ощущение, что инструмент плохой. А как настроишь правильное созвучие, когда происходит по природному звуку, то доска начинает «звенеть», любая доска. И ты чувствуешь, что обертона начинают звенеть и «столб» появляется.

Как же это не священный инструмент, если его не выпустить из рук!? Я вот сажусь, беру этот инструмент, и просто не отойти, потому что у этой музыки есть начало, но нет конца — опять императив. Начало есть всегда, ты начал — первый удар есть, а дальше всё по кругу, и окончания нет. Дёрнул не три, а одну струну — уже рисунок появился, на фоне повторяющегося музыкального полотна появляется узор. Казалось бы, что там есть? А вот эти вот микроэлементы — это и есть вариативность в рамках традиции. Когда наличие основы позволяет идти дальше, а вариативность позволяет изменяться под ситуацию, под условия жизни и разнообразить то, что мы делаем: музыку, ткачество, боевое дело наше или ремесло какое-нибудь. То есть, это развитие, но сама основа традиции, это смена этих основных двух аккордов.

Солнце и Луна

Известный гусляр, наш современник Андрей Байкалец (настоящее имя: Андрей Дмитриевич Кравченко) как-то рассказывал о том, что когда на гуслях извлекается аккорд — мажор (тоника), все пальцы поднимаются вверх, то это солнечный звук: руки словно взлетают вверх — к солнцу. Когда кисть руки опускается вниз, извлекая минорное созвучие (субдоминанта), то это лунный звук. Таким образом, игра на гуслях традиционным способом — это всегда, то воспарение ввысь — к солнцу, за солнечным (мажорным) звуком, то нырок к луне за звуком лунным. Были ли эти его выводы наблюдением, порожденным опытом и знанием традиции, или ему об этом рассказал кто-то из старых учителей, теперь не узнать. 17 сентября 2008 года Андрей Байкалец ушел из жизни.

Согласно описанной мифологической схеме, инструмент, а с ними и гусляр, вписываются в большую космогоническую натурфилософскую конструкцию, в которой сверху находится солнце, снизу луна, а исполнитель посередине. При этом он выглядит уже не как обыкновенный музыкант, а как чудесный игрок, ткущий музыку из переплетений солнечных и лунных звуков. Прежде мы уже говорили о мифологическом тождестве в русской традиции образа волны, лебедя и струны. На скалах Онежского озера есть замечательный петроглиф, который словно иллюстрирует это мифологическое положение. На граните изображен плывущий лебедь, подобно струне под пальцами гусляра: с одой стороны у него солнце, а с другой месяц.

Кривда и правда

Примечательно, что в исторических воспоминаниях и в непрерывной народной традиции гусли воспринимались как инструмент, являющий собою стройную натурфилософскую модель мироздания. И как не избегай этого факта, то там, то тут мы сталкиваемся с ситуациями, когда на примере гуслей, как на модели, описываются очень сложные космогонические вещи. В мифопоэтической традиции гусли были устойчиво связанны с представлениями о космосе, мире и человеке. Эта связь совершенно согласуется с ранними представлениями философов о соотношении макрокосма — микрокосма. Гусли — модель первобытного космоса. Законы устройства гуслей подобны законам устройства вселенной. Но не только на внешнюю сторону бытия распространяется восприятие через призму образа гуслей. Сама душа человека и тонкие внутренние душевные движения описываются при помощи образа игры на гуслях уже в православной аскетике, в обучении молитве Иисусовой. Неслучайно, что и представление о правильно настроенных и расстроенных гуслях соотносится с русскими этико-философскими образами Кривды и Правды. Расстроенный (по Кривде) инструмент делает гусли (подобно целому миру) отталкивающими, не способными к творчеству, удалённым от Бога.