Константин Крылов - Нет времени Страница 37

Рядом со мной сидели какие-то подростки и курили. Обычные такие подростки, даже симпатичные. Вряд ли они что-нибудь понимали.

Вообще, вокруг было много симпатичных людей.

Я был уверен, что в них надо стрелять, пока они не разбегутся. Я надеялся на то, что у ГКЧП достанет мужества это сделать — начать стрелять.

Потому что эти симпатичные люди убивали свою страну. В общем-то, даже не по злобе, а по глупости. Но от такой глупости можно вылечить только пулями.

«Дядька научил мамку зарезать, и папку зарезать, и братика тоже зарезать. Дядька умный был, с бородищей. Я пошёл, зарезал». — «И кто же ты теперь после этого?» — «Беееедный я сиротинушка».

В дальнейшем выяснилось, что среди этой толпы были практически все те люди, с которыми я сейчас нахожусь в деловых, дружеских, и всяких прочих отношениях (включая мою нынешнюю супругу), так что. И тем не менее, я до сих пор думаю, что несколько выстрелов могли изменить отечественную историю в лучшую сторону.

Я тогда ещё не знал, что пройдёт несколько часов, и вполне неизвестные мне (да кто их сейчас помнит?) Володя Боксер и Миша Шнейдер пойдут «брать» комплекс зданий ЦК КПСС на Старой площади.

Быть обманутым не просто неприятно, но и стыдно. Ещё стыднее накосячить так, что плохо станет не только тебе, но и другим. Обманщики это прекрасно понимают и обожают этим пользоваться.

Проглотившему наживку человечку объясняют, что он-де кровью подписался под какой-нибудь гадостью и теперь должен её делать, «как честный человек». «Ты обещал» — говорит обманщик, «ты же у нас честный — иди и делай». При этом почему-то не учитывается, что козыряющее подписанной бумажкой блядво само никаких обещаний не держит и даже не делает вид, что держит. «Я тя, лоха, обул — а ты гнись, гнись». «У меня бумажечка-то — вот она». Если же бумажки нет, в ход идёт обычное блядье присловье: «ты меня замуж взял — сам выбирал».

Точно так же события 1991-го выдают чуть ли не за церковный брак народа российского с ельцинской блядвой и прошмандой, разлучить который теперь может только смерть (понятное дело, народа, а не прошманды — та намерена жить и веселиться, прокучивая имущество покойного супруга). Тогдашние сватьи бабы Бабарихи, сладко певшие народу в уши о прелестях и чистоте невесты, теперь ощериваются гнилыми зубами: "вы выбрали демократию, выбрали рынок, выбрали реформы — теперь не жалуйтесь, не жалуйтесь, терпите и несите эту ношу смиренно, смирненько, смирнёхонько, до гроба. «Вы подписались, вы сделали свой исторический выбор — теперь не жалуйтесь». «Выбрали — несите ответственность».

На самом деле все разговоры об «ответственности» являются точно таким же обманом, заговариванием зубов — для того, чтобы опрометчиво подписавший невыгодный контракт человек не пошёл в суд (земной или высший) и не аннулировал контракт, не послал блядищу по известному адресу и так далее.

Впоследствии многие из тех, кто в ту пору кудеярился в «живом кольце» вокруг бе-де и готовился к сражению с янаевскими супостатами, кое-что поняли. Некоторые, кстати, встретились там же в 1993 году. Иные разорвали контракт с чертоплешью и возненавидели блядищу на престоле позже, но не менее искренне… Другое дело, что это уже было поздно. Но лучше поздно, чем никогда…

Во всяком случае, об этих людях — как говорил Бобр в сказке Льюиса — «возможны два мнения». Но двух мнений быть не может о блядве, которая тогда отнюдь не побежала защищать молодую демократию, а всё больше тсиживалась по огородам — зато теперь вспоминает развесёлые девяностые с причмоками и слюнькой.

Ибо это было её, блядвы, золотое времечко, своя минутка — за которую она, впрочем, успела больше, чем другие успевают за века. Причём дело было нехитрое.

«Беловежье» стало невероятным, чудовищным геополитическим преступлением, по сравнению с которым меркнут абсолютно любые примеры национального предательства, известные в человеческой истории. Для того, чтобы хотя бы описать подобное злодеяние, нужно быть либо историком, либо поэтом, поэтому я лучше промолчу.

Поэтому — только одно замечание. Беловежское предательство не было однократным актом, как представляют себе это дело многие, пишущие сейчас о том, как три пьяных кретина уничтожили Страну. О нет, это было бы слишком хорошо. Беловежье — это был именно что процесс, а ещё точнее — стиль. Например, заключение похабнейшего (куда там Брестскому миру) «большого договора» с так называемой «украиной» было актом национального предательства, сравнимого с «беловежьем» если не по масштабу, то по стилю уж точно. Но и вся внешнеполитическая деятельность Эрефии строилась и строится по образу и подобию того акта, который её, Эрефию, и породил — то есть Беловежских соглашений. Впрочем, как и внутриполитическая — чего только стоит «берите суверенитета сколько влезет» или вооружение Чечни. Это всё было мерзко, подло, бессмысленно — но очень узнаваемо.

Экономическую, социальную и геополитическую доктрину ельцинского правительства можно определить одним словом — кутёж.

Бляди, как известно, к деньгам как таковым равнодушны. Они любят не деньги, а удовольствия, а среди удовольствий они больше всего любят кутежи, когда за один вечер просаживается состояние. Причём само сознание того, что по ветру идёт овеществлённый человеческий труд сотен и тысяч людей, только добавляет желанного перчика. «Вот мы как гуляем».

Сейчас очень сложно понять, какими рациональными соображениями руководствовались, скажем, Козырев, «мистер Yes», или тот же Бакатин, сдавая американцам советскую агентуру или идя на невиданные в мировой истории унижения и капитуляции. Даже если признать всех этих людей прямыми агентами Вашингтона, и то подобное поведение выглядит странноватым. Агент такого уровня, разумеется, сдаёт что надо — но при этом понимает, что делу надо придавать законный вид и толк, красиво оформлять бумажки, не светить мордкой и соблюдать принятый в таких делах политес. Здесь же сами пиндосы-победители только рот разевали: да что это они творят?! Когда тот же Бакатин передавал им схемы прослушки посольства, товарищи из вашингтонского обкома были близки к кондратию: «так же не делают». Ан нет — сделали и ещё фуфыркнули на весь свет: «вот как мы могём».

На самом деле весь кайф «молодых реформаторов» состоял именно в том, чтобы всё доставшееся им на фу-фу спустить с шиком. Пустить по ветру одну из величайших стран мира, жизнь и труд сотен миллионов людей — о, таких экспириенсов не знали и римские цезари. Нерон, подпаливший Рим, Герострат, пустивший красного петуха в храм Артемиды, султан, сжигающий Александрийку — всё это были какие-то пигмеи, черви, мураши на фоне пьяного рычащего ублюдка и его гоп-компашки, захватившей власть и куражащейся всласть.

Наступила полная сбыча блядских мечт, апофеоз местечкового шика: «хрусты летели и летели», страну выносило в трубу с потрохами. Пьяные бляди сидели «на набережной» и швыряли в воду золотые слитки, наслаждаясь бултыхом. Иностранные аквалангисты и местные ныряльщики таскали золото, едва успевая уворачиваться от очередных бултыхов. Кой-кого задавило, но большинство ушло, шатаясь под тяжестью злата и адамантиов.

В этом смысле нет никакой, решительно никакой разницы между очередным «перенацеливанием ракет» или «сдачей рубежей» — и, скажем, ельцинским пьяным рыганием в телекамеры, его похабным «шта-а?» или струёй старческой мочи, орошающей колесо самолёта. Всё это был блядский кутёж и кураж, обязательно с «выходками» и танцами на столах.[146]

Ясен пень, оно не отменяло дикого страха «реформаторов» перед возможным — в те годы ещё возможным — возмездием, «за пицунду и на кукан». Но это только придавало прыти: необходимо было полностью, до конца уничтожить мощь и величие страны, как можно скорее выморить или вытолкать толковых людей, как можно скорее сделать из «Верхней Вольты с ракетами» просто Верхнюю Вольту.

Поставленной цели они достигли.

Войну в центре Москвы, ведущуюся органом исполнительной власти против органа законодательной власти, я комментировать не буду — не из сентиментальных каких-нибудь соображений, а потому, что это не даёт «прибавления смысла» к уже сказанному. Точно так же, не имеет смысла комментировать «конституцию», «приватизацию», «залоговые аукционы», «веерные отключения» и прочую бесовщину.

Не буду я комментировать и национальную политику ельцинских. Сказать, что она была антирусской, значит не сказать ничего, а начнёшь описывать детальки и подробности геноцида русского населения Эрефии — получится очень толстая и очень чёрная книга, за каждую страничку которой всех причастных к этим делам следовало бы как минимум повесить.[147] Но — не будем и об этом, «что уж теперь-то». Поговорим лучше о чём-нибудь более возвышенном, духовном, теоретическом.