Петр Киле - Ренессанс в России  Книга эссе Страница 37

Лермонтов в стихотворении “Родина” отразил изменившееся умонастроение части уцелевшей, не впавшей в официоз, дворянской интеллигенции, но времени ей уже не дано. В 40-е годы XIX века уже окончательно проступает новая историческая ситуация, когда среди читающей публики начинает явно преобладать разночинная интеллигенция и купечество, и первой знаковой фигурой нового времени оказывается дворянин, начинающий в литературе как разночинец. Это Н.А.Некрасов (1821–1877).

Наступает классическая эпоха русской литературы, а также живописи, театра и музыки после классико-романтической эпохи, пушкинской, с выработкой нового гуманизма.

Классическая эпоха и новый гуманизм

Деспотизм отца, мелкопоместного дворянина, страстно увлекавшегося псовой охотой, вызвал у сына резкое неприятие действительности, основанной на крепостничестве. Не закончив гимназии в Ярославле, — видимо, отец о том не заботился, даже не вносил своевременно платы за обучение, имея в виду определить его в Дворянский полк, — семнадцатилетний Некрасов уезжает в Петербург с тетрадкой стихов и с намерением, против воли отца, поступить в университет.

И несколько лет бедствует страшно, готовясь к экзаменам, и дважды проваливается на них. Он перебивается кое-как заработками литературного поденщика, с помощью друзей, бедных, как он, выпускает свой первый сборник “Мечты и звуки”, который не раскупается совершенно; интереса к поэзии у публики нет, да и публика другая, ее состав изменился, что вскоре поймет молодой поэт, и он пишет всевозможные очерки злободневного содержания и даже водевили. А в стихах его, словно сотканных из диссонансов самой жизни, прозвучала еще небывалая в поэзии тема скорби и сострадания к человеку и народу.

В неведомой глуши, в деревне полудикойЯ рос средь буйных дикарей,И мне дала судьба, по милости великой,В руководители псарей.Вокруг меня кипел разврат волною грязной,Боролись страсти нищеты,И на душу мою той жизни безобразнойЛожились грубые черты.

Это из воспоминаний детства, а вот из поры, когда юный поэт, оказавшись в столице, на Сенной подрабатывал у неграмотных крестьян сочинением необходимых для них бумаг.

Вчерашний день, часу в шестом,Зашел я на Сенную;Там били женщину кнутом,Крестьянку молодую.Ни звука из ее груди,Лишь бич свистел, играя…И Музе я сказал: “Гляди!Сестра твоя родная!”

Многие стихотворения поэта тяжело читать и не только по теме, но и по складу, столь отличному от лирики, легкой поэзии предыдущей эпохи, и кажется, что грубая проза жизни убивает ее поэзию, но убить не может. Поэтика Некрасова соткана из правды жизни, как ее понимали и передвижники, и русский театр с явлением Островского, и русские композиторы, прежде всего представители Могучей кучки. И недаром одно из лучших стихотворений поэта “Тройка” зазвучала как народная песня, заключая в себе все богатство содержания нового гуманизма русского искусства и русской мысли.

Что ты жадно глядишь на дорогуВ стороне от веселых подруг?Знать, забило сердечко тревогу —Всё лицо твое вспыхнуло вдруг.

И зачем ты бежишь торопливоЗа промчавшейся тройкой вослед?..На тебя, подбоченясь красиво,Загляделся проезжий корнет.

Здесь и далее — в десять строф — воспроизводится вся картина жизни на просторах России во времени — в ее радостях, в ее красоте и бедах, что нашло свое воплощение во многих созданиях русской литературы, живописи и музыки и что как бы на мгновенье оживает в песне.

Не нагнать тебе бешеной тройки:Кони крепки, и сыты, и бойки, —И ямщик под хмельком, и к другойМчится вихрем корнет молодой…

Некрасов, которого всячески поддерживает Белинский, ведший по ту пору отдел критики в “Отечественных записках”, выпускает ряд литературных сборников, в частности, “Петербургский сборник”(1846), в котором было опубликовано первое произведение М.Ф.Достоевского “Бедные люди”, а также статьи Герцена и Белинского. Сборник имел исключительный успех, что определило дальнейшую издательскую деятельность Некрасова.

Он выкупает у Плетнева созданный Пушкиным “Современник”, куда переходит Белинский, и журнал становится сосредоточием лучших литературных сил России. Некрасов вновь открывает для широкой публики Тютчева, стихотворения которого впервые опубликовал в “Современнике” еще Пушкин, привлекает к сотрудничеству Фета, и первый открывает неведомого автора, приславшего с Кавказа рукопись повести “Детство”, с письмом, подписанным инициалами Л.Н. “…Я с нетерпением ожидаю Вашего приговора. Он или поощрит меня к продолжению любимых занятий, или заставит сжечь все начатое. 3 июля 1852 г.” Это был молодой, 23 лет, Лев Толстой, который нам кажется, всегда был великим старцем, горячо поддержанный Некрасовым.

В 1854 году редактор “Современника” поручает отдел критики и библиографии молодому критику Чернышевскому, который был последователем Белинского, умершего в 1848 году, словом, того направления, что Некрасов понимал как магистральную линию развития русской литературы и мысли и что находил живейший отклик у читающей публики.

Влияние идей Чернышевского на молодежь отозвалось на его судьбе. 7 июля 1862 года Чернышевский был заключен в Петропавловскую крепость, где он успеет до ссылки в Сибирь написать роман “Что делать?” Под жесточайшей цензурой “Современник” просуществовал до 1866 года, когда он был закрыт, так сказать, без повода — за направление, по сути, со времен Белинского и Чернышевского, на идеях которых выросло не одно поколение русской интеллигенции.

Как пример здесь будет уместно сказать несколько слов о В.В.Стасове (1824–1906), личности в высшей степени знаменательной и именно для ренессансной эпохи. Сын известного архитектора, выпусник Училища правоведения, привилегированного учебного заведения, серьезно учившийся игре на фортепиано, знаток языков и искусства, проведший три года во Флоренции в качестве секретаря богача и мецената А.Н.Демидова князя Сан-Донато ради изучения искусства, с 1856 года возглавивший художественное отделение Публичной библиотеки, Стасов был и остался до конца жизни горячим последователем Белинского и Чернышевского, воплощая по сути умонастроение демократической интеллигенции от 40-х годов до рубежа столетий. “С детских лет, — вспоминал Стасов, — начал я любить произведения искусства совершенно горячей любовью. Картины, гравюры и рисунки были мне приятнее всего, что я знал, даже больше музыки, которую я всегда горячо любил”.

Так непосредственно отразился в формировании юноши высокий эстетизм ренессансной эпохи в России; но любовь к живописи и музыке могла оказаться всего лишь любительством, если бы не другая доминанта — любовь к свободе и к просвещению народа, это основное свойство русской интеллигенции, это пламенное чувство, возбужденное как лирикой Пушкина и Лермонтова, их трагическими судьбами, что он непосредственно пережил, так и литературно-критической деятельностью Белинского.

“Белинский же был, — вспоминал Стасов, — решительно нашим настоящим воспитателем. Никакие классы, курсы, писания сочинений, экзамены и все прочее не сделали столько для нашего образования и развития, как один Белинский со своими ежемесячными статьями. Мы в этом не различались от остальной России того времени. Громадное значение Белинского относилось, конечно, никак не до одной литературной части: он прочищал нам глаза, он воспитывал характеры, он рубил рукою силача патриархальные предрассудки, которыми жила сплошь до него вся Россия, он издали приготавливал то здоровое и могучее интеллектуальное движение, которое окрепло и поднялось четверть века позже. Мы все — прямые его воспитанники”.

В данном случае, дело не в идеях, тех же славянофилов или западников, нам важно отметить: таков вообще характер ренессансной эпохи, эпохи взлета мысли и искусства, — и при таком взгляде все явления русской жизни предстают в новых, грандиозных масштабах.

Вот с каким кредо Стасов обращается к художникам: “Только то и искусство, великое, нужное и священное, которое не лжет и не фантазирует, которое не старинными игрушками тешится, а во все глаза смотрит на то, что везде вокруг нас совершается, и, позабыв прежнее барское деление сюжетов на высокие и низкие, пылающей грудью прижимается ко всему тому, где есть поэзия, мысль и жизнь”.

Здесь выражен отказ от классицизма, да и романтизма, культивируемых Академией художеств, но сказать, что Стасов выступает за реализм, — мало; он ратует за искусство “великое, нужное и священное”, “дело света, истины и красоты”. Он выражает тот же порыв к свободе и к жизни, что и группа учащихся Академии во главе с Крамским, которая в 1863 году потребовала право писать дипломную работу не на одну и ту же тему, а свободно, по усмотрению каждого; получив же отказ, молодые художники покинули стены Академии и, оставшись без всяких прав и средств к существованию, организовали Артель художников, словно бы в ответ на вопрос “Что делать?” Чернышевского.