Александр Попов - Русский Берлин Страница 38

Около 20 декабря 1922 г.

Общая картина Германии.

Основное впечатление, что Германия, поскольку Берлин может ее представлять, тяжело больна, агонизирует, чахнет. В Берлине есть поле, и на нем — огромное количество новеньких аэропланов. Однако это поле — сплошное кладбище, ибо у всех его аэропланов разбиты моторы. «Культурные» французы ходили и разбивали их молотками. Рабочие, строившие эти машины, плакали — но победителей это, конечно, мало трогало. Одно из двух: или вся Германия надолго превратится под пятой победителей в подобное кладбище, или ее вырвет из цепких лап болезни пролетарская революция.

400 тысяч русских.

Более 400 тысяч русских — в Берлине. Отношение немцев к приезжающим из России самое предупредительное. Нередки случаи, когда комната, стоящая 7–8 тысяч марок, отдается русскому за 11/2 тысячи. Большая часть русской колонии состоит из эмигрантов — в последний год сильно изменивших свое отношение к РСФСР. На одной из берлинских улиц их живет так много, что улица эта теперь шутя называется: Нэпский проспект.

Эмигранты.

Русская эмиграция состоит из нескольких больших групп. Самая объемистая — сменовеховцы. К этим последним принадлежит и Ал. Толстой, собирающийся въехать в Россию… «на полном собрании своих сочинений».

К другой группе принадлежит Иг. Северянин, воспевающий не то белоголовку, не то красноголовку, но вообще нечто водочное. Несмотря на то что вся заваруха в России — по словам Северянина — началась едва ли не по вине Маяковского и Д. Бурлюка, он, увидав Маяковского, пытался броситься ему в объятия и убеждал последнего помочь ему вернуться в Россию…

Третья группа — и в том числе известный теоретик лингвокритической школы В. Шкловский, убежавший из России, с огромной болью переживает разлуку с ней и мечтает вернуться в ее лоно какой угодно ценой.

Самая злобная группа — это те, кто первые годы революции прожил в России, а теперь черносотенствует за границей и вешает на шею советской власти всех собак.

А. Белый… жалуется на перенесенные им в России неудобства и недоедание, как будто Советская Россия специально устраивала неудобства для А. Белого! На одном из собраний в Доме искусств он, председательствуя, не дал говорить Маяковскому в тот момент, когда какой-то хулиган оскорбил русского художника. Белый дипломатично заявил, что он ничего не слышал. Маяковский и за ним почти вся аудитория ушли…

На следующий год вместе с Лилей и Осипом Брик[24] Маяковский летел самолетом в Берлин через Кёнигсберг. В дороге произошел забавный случай, о котором поэт рассказал в предисловии к сборнику «Вещи этого года».

«Аэроплан, летевший за нами с нашими вещами, был снижен мелкой неисправностью под каким-то городом. Чемоданы были вскрыты, и мои рукописи взяты какими-то крупными жандармами какого-то мелкого народа».

Под впечатлением перелета было написано стихотворение «Москва — Кенигсберг». В Германии Маяковский на этот раз провел три месяца — с июля по сентябрь. Сначала около трех недель с компанией отдыхал во Фленсбурге, затем в Нордернее на Северном море.

Во время этой поездки в издательстве «Накануне» был сдан сборник стихов «Вещи этого года». К тому времени в типографии «Лутце и Фогт» (Lutze & Vogt G.m.b.H.) вышел оригинальный сборник стихов (13 произведений) «Для голоса», не просто сверстанный, а сконструированный Эдем Лисицким. Конструктивистский стиль оформления издания очень органично сочетается с ритмикой поэзии Маяковского. Вырезная лесенка-регистр, позволяющая быстро отыскивать нужное стихотворение, делает книгу похожей на небольшой каталог. На вырезах регистра помещены сокращенные названия стихотворений — «Марш», «Кума», «Солнце»… с пиктограммами из кружков и прямоугольников. В книге использованы три цвета: белый (цвет бумаги), красный и черный.

Фронтиспис книги — композиция в виде окружности с треугольником, кругом, квадратом и буквам ЛЮБ — является посвящением Лиле Юрьевне Брик (Л. Ю. Б.), возлюбленной Маяковского. Если прочитать надпись против часовой стрелки, получается «ЛЮБЛЮ». Книга стала одним из лучших образцов русского авангарда в книгоиздании.

У Москвы для издания сборника не было ни желания, ни денег. Поэтому при поддержке представителя Наркомпроса З. Г Гринберга его отпечатали в Берлине. С этим связано появление на одной из первых страниц книги грифа «Р. С. Ф. С. Р. Государственное издательство. Берлин, 1923». Москва на это разрешение не давала. Тираж книги составил не менее двух тысяч экземпляров.

В первой половине сентября поэт выступал на Лейпцигерштрассе недалеко от Потсдамерплац.

«На сцене Маяковский был один, — писал потом в воспоминаниях Вадим Андреев, — и весь вечер… заполнил чтением своих стихов и разговорами с аудиторией, стараясь сломать неприязнь, что ему не всегда удавалось. Он начал свое выступление словами: «Прежде чем напасть на Советский Союз, надо вам послушать, как у нас пишут. Так вот — слушайте», — и он превосходно прочел замечательный рассказ Бабеля «Соль» Впечатление от этого рассказа было огромное. После сравнительно недолгого чтения… произведений… начались разговоры с аудиторией. Кто-то крикнул — почему вы больше не надеваете желтой кофты? Маяковский ответил сразу, не задумываясь:

— Вы хотите сказать, что я на революции заработал пиджак?

В зале засмеялись. Маяковский улыбнулся и, переменив тон, очень серьезно начал объяснять, что всему свое время — было время кофтам, а теперь вот пиджакам, так как советская литература занята теперь гораздо более серьезным делом, чем дразненьем буржуев».

Потом Маяковский побывал в Берлине весной 1924 г. Ехал, как писали в газетах, «проездом в Америку», но не сложилось с визами. Он провел в городе около двух недель: выступал на собраниях писателей, художников и артистов, на вечерах, организованных Германским отделением Всероссийского союза работников печати и Объединением русских студентов в Германии. На встрече с сотрудниками издательства «Литература и политика» говорил, что «хотел бы иметь возможность прочесть в оригинале» стихотворения экспрессионистов Бехера, Толлера или Мюзама и сатиру дадаиста Вальтера Меринга. Творческим результатом поездки стало стихотворение «Два Берлина».

АвтоКурфюрстендаммом катая,удивляясь,раззеваю глаза —Германиясовсем не такая,как былагод назад.На первый взглядобщий вид:в Германии не скулят.Немец —сыт.Раньшедоллар —лучище яркий,теперь«принимаем только марки».По городунемецшествует гордо,а раньшев испугетек, как вода,от этой самойот марки твердойдажеулыбкакак мрамор тверда.В сомненьягляжуна сытые лица я.Зачем жетогда —что ни шаг —полиция!Слоняюсьи трусьпо рабочему Норду,Нуждахудобойврывается в глаз.Толки:«Вольфы…покончили с голоду…Семьей…в каморке…открыли газ…Поймут,поймут и глупые дети,Еслиздесьхоть версту пробрели,что долженотсюдародиться третий —третий родиться —Красный Берлин.Пробьется,какие рогатки ни выставь,прорветсясквозь штык,сквозь тюремный засов.Первая весть:за коммунистовподанотри миллиона голосов.

Последний раз, на пути в Париж к Татьяне Яковлевой.[25] Владимир Маяковский побывал в Берлине в феврале в 1929 г. На этот раз он провел там всего четыре дня. Успел, наконец, заключить договор с издательством «Малик» на издание пьес и прозы на немецком языке (до этого здесь считали, что Маяковский не поддается переводу), выступил в одной из аудиторий в Газенхейде.

«На вечере вместе с друзьями Маяковского, писателями и литературно искушенной публикой присутствовали и многочисленные рабочие. Маяковский читал свои стихи по-русски, не беспокоясь о том, что лишь немногие в зале понимали по-русски. Но воздействие его динамической личности было так огромно, что слушатели были захвачены этим непонятным для них, но верно почувствованным исполнением. И когда в заключение он кинул в зале своим звучным, богатым, глубоким голосом «Левый марш» — все в зале встали».