Леонид Гомберг - Дорога на Ханаан Страница 39

Следует, пожалуй, обратить внимание на происхождение и первые шаги к власти этого монарха, отраженные в легендах той поры. Согласно данным этих источников он был садовником и виночерпием у одного из царей Киша. В одном из стихотворных преданий Саргон рассказывает о себе: «Мать моя была бедна, отца я не ведал, брат моей матери обитал в горах. Зачала меня мать, родила меня в тайне, положила в тростниковую корзину, вход замазала смолой и пустила по реке».[84] Очевидная параллель с «биографией» Моисея!

Саргон оккупировал южную Месопотамию, с успехом воевал в Сирии, и, возможно, даже в Малой Азии. Новая держава называлась теперь Царством Шумера и Аккада и простиралась «от Южного моря до Северного», т. е. от Персидского залива до Средиземного моря. Если это и было преувеличением, то весьма близким к истине.

Кажется, только «Страна гутиев», находившаяся на северо-востоке, единственная из прилегающих к Аккаду областей, не подчинялась теперь аккадским царям. Но именно эта загадочная страна как раз и располагалась на территориях, входивших в комплекс культур «от Кавказа до Луристана», где господствовали «кочевники-металлурги», по некоторым данным создавшие несколько тысячелетий назад первые культурные комплексы на территории Эрец Исраэль.

Как указывает Борис Мойшезон, в Шумерском царском списке более или менее реальная хронология начинается с перечня аккадских царей, предшествующие части списка хаотичны и полны фантастических чисел. Скорее всего, доаккадские летописные своды попали к авторам «списков» в беспорядочной, почти разрушенной форме. Это, по мнению исследователя, говорит о масштабах переворота, произошедшего в Шумере в начале аккадского периода.

Но вот еще один, куда более значащий факт: с началом власти аккадских правителей исчезают арменоидные скульптурные портреты в захоронениях и барельефах, превалировавшие в предыдущий период. Это может означать только то, что в правящем слое Шумера произошли разительные изменения. Прежняя элита с ярко выраженной арменоидностью была, скорее всего, частично физически истреблена, частично изгнана из страны.

Имеются и документальные свидетельства этих трагических потрясений. В одном из текстов, найденных в знаменитой библиотеке ассирийского царя Ашшурбанапала VII века до н. э. содержится свидетельство о победе Саргона над Лугальзаггиси и пятьюдесятью шумерскими вождями в битве при Уруке. Разрушив город, он, по словам источника, привел пленного царя в цепях «к воротам Энлиля», то есть, другими словами, вероятно, принес его в жертву одному из центральных богов шумеро-аккадского пантеона.

«Интересен также по своему натурализму, – пишет выдающийся русский ученый Б. А. Тураев, – найденный в Лагаше кусок победного барельефа с частью надписи какого-то царя Аккада, вероятно, Саргона. Здесь в горизонтальных поясах были представлены сцены сражений, в которых действующими являются с обеих сторон семиты[85]».[86]

Исследователь предполагает, что на барельефе, возможно, изображено подавление бунта.

Спрашивается: где же старая шумерская знать могла найти приют? Вероятно, на северо-востоке, в западном Иране, в том самом регионе, с которым она была тесно связана с давних времен, о чем свидетельствует сходство керамики. А металлургия Луристана, по мнению некоторых исследователей, вообще почти не отличалась от шумерской. Возможно, именно в тех краях в силу давних связей обосновалась бывшая шумерская «арменоидная» аристократия.

Считается, что подлинный расцвет Аккада наступил при внуке Саргона Нарамсине (2290–2254 гг. до н. э.). Титул «царь четырех стран света», присоединявшийся к имени Саргона лишь изредка, при Нарамсине становится постоянной частью титулатуры монарха, подчеркивающей его претензии на мировое господство. Нарамсин завоевал Мари, дошел до гор Армении и Курдистана на севере, а на юге – до страны Маган, которую отождествляют с Египтом.

Однако уже при Нарамсине Аккаду пришлось столкнуться с серьезными проблемами. Войско царя вынуждено было вступить в бой с армией кочевников страны Умман-Манда, находившейся где-то в северных горах. Вряд ли пришельцы говорили на одном из языков семитской группы, как, впрочем, и первые арменоиды. И вообще что-то сильно отличало их от аккадцев, какие-то несомненные расовые особенности. Во всяком случае, Нарамсин и его окружение видели в них не просто врагов, а именно чужаков. Борис Мойшезон указывает на один из сохранившихся документов, так называемый «Эпос о Нарамсине», где о физическом облике этих пришлых кочевников сказано: «люди с лицами воронов», что, по его мнению, соответствует традиционному описанию арменоидов.

«Нарамсин вообще сомневался в принадлежности его врагов к человеческому роду, – пишет Б. Мойшезон. – Царь приказал поймать одного из воинов противника и проверить, есть ли у него кровь. Такого рода сомнения тоже ассоциируются с ненавистью именно к „арменоидам“, которых и современные вдохновители вражды к евреям или к армянам представляют холодно-расчетливыми, бездушными и потому как бы „лишенными крови“ существами».[87] Исследователь указывает, что имя вождя кочевников из «Эпоса о Нарамсине» Анубанини совпадает с именем царя луллубеев, сохранившимся в наскальной надписи, высеченной на аккадском языке в честь победы Нарамсина. Упоминания о стране Луллу встречаются в ассирийских и хеттских документах II тысячелетия до н. э. в паре «хабиру» – «луллахи», то есть соотносятся с хабиру, социумом (или, что маловероятно, этносом), с которым часто связывают предков евреев.

Видимо, еще при Нарамсине началась новая волна проникновения западно-семитских племен в Месопотамию. При его сыне царе Шаркалишарри («царе всех царей») это давление еще усилилось. Кроме того, наметилась серьезная опасность с северо-востока, со стороны племен гутиев. Около 2200 года до н. э. Двуречье оказалось под властью завоевателей, которые, впрочем, продержались недолго, всего около семидесяти лет… Б. Тураев приводит текст древней надписи вполне в духе «Эпоса о Нарамсине» о разгроме гутийского царя Тирикана – «гутия, дракона горы, врага богов, унесшего в горы царство Шумера, наполнившего Шумер враждой, похитившего у супруга супругу, у родителей их детей…»[88] Можно, таким образом, видеть в гутийском нашествии своеобразный реванш старой шумерской элиты.

Есть основания полагать, что на протяжении XXIII века до н. э. северные кочевники продвинулись через Месопотамию и Сирию к Леванту и даже вступили в конфликт с Египтом, приложив руку к крушению Древнего царства. При этом они вступили во взаимодействие с западно-семитскими племенами, передав им свои материально-культурные достижения и, одновременно, начав осваивать их язык. «…Во второй половине гутийского периода, – пишет Борис Мойшезон, – царские имена становятся семитскими и как будто даже западно-семитскими. Это согласуется как с одновременной войной „Амурру“ и „Гутиум“ против царя Шаркалишарри, так и с фиксируемым археологами фактом остановки волны кочевников из Ирана в Израиле и смежных областях (т. е. в стране „Амурру“). По крайней мере, часть вторгшихся кочевников должна была тогда начать переходить на семитские языки и пользоваться семитскими именами».[89]

С воцарением III династии Ура в 2132 году до н. э. давление семитских племен усилилось. Впрочем, еще с XXIII века до н. э. в шумерских документах появляется слово «марту», которое соответствует более позднему аккадскому «амурру» и обозначает просто «запад» или «люди с запада». Так называли кочевое племя погонщиков ослов, которое появилось в Месопотамии из Сирийской пустыни, кое-где подчинившее себе местное население и установившее свои династии. В Мари, например, они составляли большую часть населения. В более позднее время ассирийцы называли «Амурру» весь сирийско-палестинский регион. На языке амореев, предке западно-семитских языков, говорили в XX веке до н. э. в Мари, а в XVIII – в Вавилоне.

Под натиском племен амурру пало централизованное государство, созданное царями III династии Ура Ур-Намму и Шульги. На территории Двуречья вновь образовалось множество мелких царств, боровших между собой за гегемонию в регионе. Так продолжалось около двух столетий, пока в 1895 году до н. э. одна из аморейских династий не обосновалась в небольшом поселении Вавилон на берегу Евфрата.

Вероятно, в самом конце III тысячелетия до н. э. на севере Месопотамии на основе заселивших ее племен амурру и «кочевников-металлургов» начала складываться особая этно-языковая общность, получившая название Арам. Там строятся города с хорошо известными библейскими названиями Нахор и Харан. В этом процессе, вне всякого сомнения, принимают участие и предки Авраама.

Не случайно Терах, когда над семьей нависла опасность, стремится укрыться на земле Арама, с которой у него были давние связи. Об этом, как мы уже говорили, свидетельствуют документы из архивов Мари, в которых обнаружены топонимы, соответствующие личным именам клана Тераха. Вряд ли основателем города Нахора стал брат Аврама, пришедший в Арам вместе с семьей Тераха или, как считают некоторые исследователи, немного раньше ее. Скорее всего, город был старинной вотчиной их деда, отца Тераха, Нахора-старшего, в честь которого, судя по всему, и был назван брат Аврама. Логика событий подсказывает: семья Тераха возвращается в Харан, чтобы скрыться от преследования в своих «родовых землях», откуда в силу каких-то обстоятельств они в свое время вынуждены были уйти. Возможно, присутствия Тераха в Уре потребовала его служба при дворе царя Нимрода-Хаммурапи. Прочную связь израильтян с Арамом фиксируют широко известные слова из Второзакония, ставшие частью иудейской молитвы: «Арамейцем-скитальцем был отец мой и спустился в Египет, и проживал там с немногими людьми, и стал там народом великим, сильным и многочисленным…» (Дв. 26;5).