Петр Сорокин - Окрестности Петербурга. Из истории ижорской земли Страница 4

В XVII в., когда территория проживания ижоры вошла в состав Шведского королевства, в одну провинцию объединили Ижорскую и Водскую земли. К существующему названию Ingerinmaa, Ижорская земля, было присоединено еще одно слово – земля, на этот раз шведское – land. Таким образом, она стала называться Ингерманландией. Вот как описывает территорию, на которой Петр Великий основал Санкт-Петербург, А.И. Богданов: «Понеже место сие, на котором построен Град сей, есть оная провинция Ингриа или Ингермоландиа, так проименованная, которая по нашим российским старым летописцам именуемая была Ижерская земля, которая издревле Всероссийской Империи всегда принадлежащая. Положением своим лежит между Синусом (заливом. – П. С.) Финским и Озером Ладожским, сообщается оная Невою Рекою, что начало свое восприемлет в длину от Ладожского Озера и продолжается до Великаго Княжества Эстляндскаго» [Богданов 1997, с. 105].

Рис. 7. Карта археологических древностей средневекового Северо-Запада по В.В. Седову: 1 – курганные моглильники словен новгородских и кривичей; 2 – курганные могильники води и веси; 3 – грунтовые могильники веси; 4 – могильники корелы; 5 – могильники ижоры; 6 – приблизительная граница Новгородской земли

По сравнению с другими прибалтийско-финскими народами, ижора достаточно поздно появляется на исторической сцене. Регион расселения этого племени – Приневье, известный из письменных источников; – на археологической карте Северо-Запада длительное время оставался белым пятном (рис. 7). Большинство исследователей связывают происхождение ижоры с корелой. Тесное родство двух народов; помимо языковой близости и общности в культуре; подтверждается еще и тем; что до последнего времени некоторые представители ижоры продолжали называть себя кореламщ памятуя о своих генетических корнях [Шаскольский 1979]. Корелами их называли первоначально и соседние народы – водь, эстонцы и финны, хотя впоследствии у них появились особое название «ижоры» (эст. isurid, фин. inkeroiset) [Федоров 1983, с. 97]. По мнению большинства исследователей, основанному в первую очередь на лингвистических данных и документальных свидетельствах, ижора выделяется из состава корелы, или протокарельской общности, и появляется в Приневье на рубеже I и II тысячелетий. По одной из версий, она переселилась сюда с севера – с Карельского перешейка, по другой – с востока, из юго-восточного Приладожья. Развернутая гипотеза происхождения ижоры была предложена Д.В. Бубрихом, считавшим, что на рубеже I–II тысячелетий племя корела, сформировавшееся в северо-западном Приладожье, стало активно расселяться в северо-западном и южном направлениях – к северному побережью Ботнии и Белому морю, а также в бассейны рек Невы и Ижоры. Из-за отсутствия экономических связей с основным ядром корелы южная группа постепенно обособилась, и на основе ее диалекта развился ижорский язык. Ученый относил появление ижоры к середине XII в. [Бубрих 1947, с. 32].

Несмотря на письменные свидетельства об ижоре, исследователи давно обратили внимание на отсутствие в бассейне реки Невы средневековых памятников, что в целом подтверждало легенды о пустынности этого края до петровского времени. В отличие от других прибалтийско-финских народов, до недавнего времени археологические памятники ижоры не были известны. В Приневье (в Инкере-Войскорове, Мишкине и в Колтушах) в начале XX столетия были обнаружены только отдельные вещи XII – начала XIII вв. (рис. 8)

Наиболее близки к описываемому региону были «карельские вещи», как их называли по аналогии с находками из могильников на Карельском перешейке, которые обнаружили в 1908 г. в деревне Инкере-Войскорово у церкви на западном берегу реки Ижоры. Здесь найдены два черепа, относившиеся предположительно к мужскому и женскому захоронениям. Отмечалось, что курганной насыпи на этом месте не прослеживалось [Tallgren 1938, р. 102–103, Рябинин 1997, с. 68–69]. Среди найденных украшений были несколько фибул: овально-выпуклая со звериным орнаментом; две фрагментированные круглые выпуклые с изображениями листьев, розеток и пальметок; две орнаментированные подковообразные, изготовленные из серебра, относящиеся к прибалтийско-финскому кругу древностей.

Рис. 8. Ижорские древности, найденные в Войскорове и Мишкине. По Е.А. Рябинину

Другая часть обнаруженных здесь украшений – фрагментированное ромбощитковое височное кольцо, обломок широкопластинчатого браслета с растительным орнаментом и витая шейная гривна – связана, вероятно, с древнерусской культурой. Среди находок были также бусина и обломок широкопластинчатого браслета. К мужскому погребению относятся копье и топор [Рябинин 1997, с. 69]. Других средневековых древностей в бассейне реки Ижоры пока не известно. Случайные находки ижорских вещей из Приневья включали украшения, типичные для прибалтийских финнов, предметы быта и вооружения, происходившие, вероятно, из разрушенных погребений ижоры. Но самих погребальных памятников, так же как и поселений, долгое время обнаружить не удавалось.

Эта ситуация резко контрастировала с изучением соседних прибалтийско-финских племен – корелы, води, эстов и веси, могильники которых к этому времени были хорошо изучены на территориях Карельского перешейка, Ижорского плато, Эстонии и юго-восточного Приладожья. Высказывались разные мнения по поводу «археологической неуловимости ижоры». Известный историк русского Северо-Запада И.П. Шаскольский в 1979 г. писал по этому поводу: «… археология Ижорской земли в I тысячелетии и. э., археология территории Ленинграда и его ближайших окрестностей в I тысячелетии и. э. и в I тысячелетии до и. э. – белое пятно на археологической карте», и отсутствие здесь находок особенно парадоксально в условиях постоянных земляных работ по строительству города и окрестностей, которые ведутся здесь более 270 лет [Шаскольский 1979, с. 44–46]. Другой известный исследователь, археолог Е.А. Рябинин, занимавшийся изучением ижорских древностей, напротив, объяснял их редкость тем, что следы пребывания ижоры были уничтожены при строительстве Петербурга в XVIII–XIX вв. [Рябинин 1997, с. 71–72].

Вне всякого сомнения, основание Санкт-Петербурга и развитие его агломерации, охватившей значительные территории в нижнем Приневье, привело к существенному стиранию следов древней ижорской культуры. Другой причиной стало то, что археологическое изучение бассейна Невы по целому ряду причин носило крайне ограниченный характер. В условиях отсутствия на этих землях видимых археологических памятников – курганов и городищ, известных в сопредельных регионах, здесь не проводилось систематических исследований. Возможно, свою роль сыграли и устоявшиеся в общественном сознании с петровских времен стереотипы представлений о том, что Петербург построен в необитаемой болотистой и мало пригодной для проживания местности.

Как показали исследования последнего десятилетия, сложность выявления памятников ижоры объясняется особенностями системы расселения и погребальной обрядности этого народа. На территории бассейна Невы, в самом Санкт-Петербурге и его окрестностях с 2001 г. обнаружено и исследовано несколько новых средневековых археологических памятников XII–XVII вв. Наибольшая концентрация их прослежена в междуречье рек Мги и Тосны в их среднем течении, на поросших лесом камовых возвышенностях (рис. 9, см. с. I вклейки) [Сорокин 2006; Сорокин 2008; Сорокин, Певнева 2014]. В последние годы могильники средневекового времени XIII–XVII вв. были найдены и в среднем течении реки Славянки, в деревнях Покровская и Порицы, относящихся к периоду христианизации ижорского населения Приневья.

Культура ижоры в целом сходна с культурами соседних прибалтийско-финских народов, однако имеет свои особенности. Основная часть древностей, обнаруженных в Приневье и происходящих преимущественно из захоронений, относится к XII–XIII вв., то есть ко времени первых упоминаний ижоры в исторических документах. Лишь отдельные находки могут быть отнесены к более раннему времени – ΧΙ-ΧΙΙ вв. Захоронения ижоры находились вблизи рек, ручьев или озер, на склонах и на краю всхолмлений. Это были захоронения на горизонте (поверхности земли) в каменных оградках, связанных между собой, перекрытых невысокими насыпями. Захоронения, судя по сохранившимся деталям одежды и украшениям, сопровождались богатым погребальным инвентарем, в составе которого были вооружение, орудия труда, бытовые вещи. В большинстве захоронений найдены керамические сосуды, ставившиеся у ног, и ножи на поясе. Оружие (мечи, топоры, копья, сулицы и стрелы), а также косы-горбуши, бронзовые и железные котлы, кресала и огнива были характерны для мужских захоронений. Женские погребения сопровождались богатыми наборами украшений с прибалтийско-финскими овально-выпуклыми и подковообразными фибулами. Они носились женщинами попарно на плечах для скрепления двух полотнищ платья и соединялись между собой спиралевидными и крестообразными цепедержателями с цепочками. В составе убора были зооморфные подвески в виде коньков и уточек, браслеты, перстни, спиралеобразные проволочные пронизки, нашивавшиеся на одежду, бусы из бронзы, стекла и полудрагоценных камней. Незначительные размеры могильников, включавших около 10 захоронений, позволяют связывать их с небольшими семейными (родовыми) общинами, хоронившими в одном месте представителей нескольких поколений (рис. 10, 11 (см. с. I вклейки)).