Александр Попов - Русский Берлин Страница 4

Пребывание Петра за границей нередко походило на стихийное бедствие. Он не отличался тонкостью в обращении, мало считался с местными порядками и вел себя так, как просила того его широкая русская душа, подчиняясь сиюминутным порывам и действуя сообразно его привычками и настроению. Петр чувствовал себя хозяином всегда и везде, хотя и конфузился в торжественной и официальной обстановке. И чтобы скрыть смущение, становился еще более груб и развязен.

Любопытное описание одного из эпизодов пребывания Петра в Берлине в 1719 г. оставила прусская принцесса Вильгельмина, старшая сестра Фридриха Великого. Читая ее воспоминания, надо иметь в виду, что описанные события происходили, когда автору было 10 лет. Отметим также, что и по таким впечатлениям маленькой девочки в Западной Европе формировалось мнение о России и ее вождях.

Впервые записки на русском языке были опубликованы в журнале истории и истории литературы «Голос минувшаго» в сентябре 1913 г. Текст приводится в оригинальном написании, с сокращениями.

«В 1719 г. в Берлин приехал царь Петр. Его пребывание у нас так сильно смахивает на анекдот, что заслуживает, чтобы я его описала в моих мемуарах. Петр очень любил путешествовать и направлялся к нам из Голландии. Так как он не любил большого общества и не терпел торжественных приемов, он попросил, чтобы король распорядился отвести для него помещение в увеселительном замке королевы, расположенном в предместье Берлина. Королеву это мало обрадовало, так как замок был лишь недавно выстроен, а кроме того, она положила много забот и затрат, чтобы побогаче и покрасивее убрать его. Там была великолепная коллекция фарфора, на стенах повсюду висели дорогия зеркала, и дом стал, действительно, походить на сокровище, откуда и произошло его название (замок Monbijou/Монбижу — «Моя драгоценность» Сейчас на этом месте на Ораниенбургерштрассе устроен одноименный парк. Замок был разрушен во время Второй мировой войны. — Примеч. авт.)… Чтобы уберечь вещи от порчи, которую русские гости производили повсюду, куда бы они ни приехали, королева приказала вывезти из дома всю дорогую мебель и те из украшений, которыя легко могли разбиться. Царь, его жена и весь их двор приехали в Берлин по реке, и были встречены королем и королевой на берегу: Король помог царице сойти; как только царь ступил на землю, он крепко пожал королю руку и сказал: «Я рад видеть вас, брат Фридрих/» Потом он подошел к королеве и хотел было обнять ее, но она оттолкнула его. Царица представила… герцога и герцогиню Мекленбургских, приехавших вместе с ними, а также и сопровождавших их 400 дам, из которых состояла ея свита, собственно говоря, все оне были горничными, кухарками и прачками, каждая из них имела на руках богато одетого младенца и на вопрос, чей это ребенок, отвечала, отвешивая низкий поклон, как это принято в России, что это дитя у нея от царя… Я увидела этих гостей… на следующий день, когда они пришли к королеве; королева решила принять их в зале, где обыкновенно бывали большие приемы; она встретила их чуть ли не у входа во дворец, где расположена стража, и, взяв царицу за левую руку, повела ее в этот аудиенц-зал. За ними следовали король вместе с царем. Как только царь меня увидел, он тотчас же узнал меня, так как мы виделись уже пять лет тому назад. Он взял меня на руки и исцарапал поцелуями все мое лицо. Я била его по щекам и старалась изо всех сил вырваться из его рук, говоря, что терпеть не могу нежностей и что его поцелуи меня оскорбляют. При этих словах он громко расхохотался. Потом он стал беседовать со мной; меня еще накануне заставили выучить все, что я должна была сказалть ему. Я говорила о его флоте, о его победах, и это привело его в восторг; он несколько раз повторил, что охотно отдал бы одну из своих провинций в обмен на такого ребенка, как я. Царица тоже приласкала меня… Царь был человек высокого роста и красивой наружности, черты его лица носили печалть суровости и внушали страх. На нем было простое матросское платье. Его супруга плохо говорила по-немецки и едва-едва понимала, что королева говорила ей; она подозвала к себе свою шутиху, княгиню Голицыну, чтобы поболтать с нею по-русски. Наконец все уселись за стол; царь занял место возле королевы. Как известно, в детстве его пытались отравить, отчего его нервная система отличалась… легкой возбудимослтью… За столом он… так усиленно начал размахивать (ножом) перед королевой, что последняя перепугалась и хотела вскочить с места. Царь начал ее успокаивать, уверяя, что не причинит ей вреда; при этом он взял ее за руку и так крепко пожал, что королева взмолилась о пощаде. На это Петр, громко смеясь, заметил, что ея кости нежней, чем у его Катерины. После ужина должен был состояться бал, но царь, как только встали из-за стола, тайком улизнул и прошел пешком до самого Monbijou. На следующий день ему показали все достопримечательности Берлина и, между прочим, собрание медалей и античных статуэток. Среди них была одна самая ценная в очень непристойной позе. Как мне потом стало известно, такими статуэтками в Древнем Риме украшали комнаты новобрачных. Царь очень любовался ею и вдруг приказал царице поцеловать ее. Она не захотела; тогда он разсвирепел и крикнул ей на ломаном немецком языке: «Ты головой заплатишь за свой отказ!» Как видно, он собирался казнить ее, если она ослушается его. Царица в испуге поцеловала статуэтку. Царь, нисколько не церемонясь, выпросил у короля как эту статуэтку, так и несколько других. Ему также понравился дорогой шкап из чернаго дерева, за который король Фридрих I заплатил огромныя деньги, и он увез его с собой в Петербург ко всеобщему отчаянию. Наконец, через два дня… этот… двор покинул Берлин. Королева поспешила в Monbijou, где все выглядело словно после разрушения Иерусалима. Никогда ничего подобного не было видано!»

КАЗАКИ В БЕРЛИНЕ

Логика Семилетней войны (1756–1763) привела в конце сентября 1760 г. к Берлину несколько сотен донских казаков из 20-тысячного корпуса генерала Чернышева. Россия в этом конфликте воевала вместе с Австрией, Францией, Саксонией и Швецией против Пруссии и Великобритании. Любопытный факт: командовал казаками немец генерал Готлиб Генрих Тотлебен, когда-то живший в Берлине и принятый в царствование императрицы Елизаветы Петровны на русскую службу.

На предложение сдаться Берлин поначалу ответил отказом. Овладеть Галльскими и Котбусскими ворота русским с ходу не удалось, после чего начался обстрел города, который продлился несколько дней. Был сильно поврежден дворец Шёнхаузен. Однако, узнав о приближении австрийцев, опасаясь их больше, чем русских, и понимая, что с прибытием к осаждавшим подмоги город неминуемо будет взят штурмом, берлинцы решили капитулировать. При этом принц Вюртембергский, руководивший обороной, получил возможность уйти с войсками, не сдавая стрелкового оружия, к Шпандау. Так город избежал решающего штурма. Из военных трофеев русские взяли около 150 орудий, почти 20 тысяч ружей, несколько складов боеприпасов. Впоследствии Тотлебен был обвинен в сговоре с пруссаками, поскольку переговоры об уходе из города принц Вюртембергский вел с ним, а не с Чернышевым. К тому же в своем рапорте императрице Елизавете Тотлебен писал:…«кстати, к чести берлинцев следует отметить, что они необычайно сердечны».

Заняв Берлин, русские не тронули местного населения и его имущества, но Чернышев взял с города солидную контрибуцию. Тем временем к Берлину подошли австрийцы вместе с примкнувшими к ним саксонцами. Войдя в город, они, в отличие от русских, вволю его пограбили, хотя Чернышев поделился с союзниками трофеями и контрибуцией. В свою очередь берлинцы за достойное поведение русских, которые старались ограждать местных жителей от грабежей и насилия, предложили 10 тысяч талеров в подарок военному коменданту Бахману, еще одному немцу на русской службе. Тот не принял подношение, заявив, что лучшей наградой для него было провести несколько дней в Берлине. Зная о положении дел в бранденбургской столице, французский писатель Вольтер сообщал в Петербург графу И. Шувалову, фавориту Елизаветы: «Ваши войска в Берлине производят самое благоприятное впечатление». Единственные, кто пострадал от русских, были некоторые берлинские газетчики, которые писали о русских «очень дерзко, обидно и лживо». Их прогнали сквозь строй.

Тем временем Фридрих двинулк Берлину 70-тысячную армию. Узнав об этом, русские покинули город и ушли в направлении Франкфурта, забрав с собой ключ от Берлина, который потом был передан на вечное хранение в Казанский собор Санкт-Петербурга.

В военном отношении взятие Берлина не имело большого значения, но возымело громкий политический резонанс. Все европейские столицы облетела фраза, брошенная графом Шуваловым: «Из Берлина до Петербурга не дотянуться, но из Петербурга до Берлина достать всегда можно».