Петр Киле - Опыты по эстетике классических эпох. [Статьи и эссе] Страница 4

Ныне для меня прояснивается до полной очевидности: в мифе об Орфее и Эвридике греки воссоздали историю рождения трагедии и театра. Она имеет отчетливо разработанную драматическую фабулу. Странно, что Ницше в своем эссе о рождении трагедии из духа музыки, о примирении дионисийского и аполлонического начал в аттической трагедии не упоминает Орфея, учредителя празднеств в честь Диониса, певца и музыканта, воплощение духа музыки.

Орфей, можно сказать, прототип первых трагиков - Эсхила, Софокла, Еврипида, которые несомненно очень близко к сердцу принимали его судьбу, особенно в юности.

В основе конфликта трагического мифа об Орфее, стало быть, и трагедии «Орфей и Эвридика», по сути, бога Диониса и Орфея, проступают перемены в миросозерцании греков, обративших свой взор от потустороннего и темного, от мира подземных богов первобытных племен на светлый мир олимпийских богов, воспетых Гомером.

В Прологе мы видим Диониса, долговязого и неловкого в движеньях, с тирсом, увитым плющом, в руке в сопровождении Силена и сатиров с тимпанами и флейтами.

Дионис заговаривает о себе и Орфее, который учредил в его честь празднества, однако славит и других богов, что ему не нравится. Силен смеется, мол, как же Орфею не славить Эрота и Афродиту, если он влюблен в Эвридику. Дионис впадает в гнев: влюблен и не хочет знать других женщин и не является на празднества в его честь?! Пусть Орфей явится с повинной и приведет Эвридику на всеобщее веселье! Обиженный титанами и Герой, доношенный в бедре Зевса, Дионис нередко впадает в безумие, что преодолевал, похоже, через празднества, получившие названия вакханалий, превратившиеся впоследствии, в Средние века, в шабаш ведьм.

Вакханалии, надо сказать, преследовались властью как непотребство и возвеличивание одного бога с утверждением новой веры, по нынешним понятиям, как нечто вроде секты, о чем свидетельствует трагедия Еврипида «Вакханки». В ней правитель города Пенфей преследует Диониса и лишается головы от рук собственной матери, примкнувшей к вакханкам, поскольку последние, предаваясь веселью, могут впасть в безумие, по наущенью бога.

Таким образом, угроза Диониса в отношении Орфея и Эвридики реальна. Между тем у фракийского царя Эагра появляются три знатные женщины, прекрасные, как богини. Это музы. Тут явно не обошлось без тайного вмешательства Аполлона с его всеведеньем. Царь Эагр узнает в одной из женщин девушку, в которую был влюблен в юности, но он уже стар, а она по-прежнему юна и прекрасна. Это Каллиопа. Тут-то прояснивается, что Орфей - сын Каллиопы и Эагра. Где он? Возможно,  там на предгорье, где собираются вакханки.

Мы же видим Орфея и Эвридику у пещеры нимф; он в белом хитоне, она в пурпурной тунике; им кажется, время остановилось, день все длится, они в вечно настоящем. Мы узнаем поэтическую историю любви, выделившей их как среди людей, так и нимф. Эвридика боится за Орфея, прослышав о гневе Диониса. Они прощаются.

На склоне горы с нагроможденьем скал и лужайками, чащей кустов и рощами над долиной реки, впадающей вдали в море, три музы, царь Эагр со спутниками наблюдают за нимфами и сатирами, которые ниже, как бы в глубине амфитеатра, поют и пляшут вокруг Эвридики. На Хор нимф откликаются Хор муз, Хор лягушек, Хор насекомых, Хор пернатых... В вечерней тишине над долиной проносится и песня Орфея о Эвридике.

Утро. На луг, усыпанный цветами, выходит Эвридика в сопровождении нимф; они собирают цветы, сплетая венки. На луг выбегают  сатиры с флейтами и тимпанами, а с ними Дионис под видом юноши, друга Орфея, по имени Аристей (бога пчел и меда). Он преследует Эвридику, нимфы заступаются за нее, сатиры рассекают круг нимф, и все бегут по лугу в беспорядке, Дионис - за Эвридикой; она забегает в чащу, где дремлют змеи, не потревожив их покоя, но Дионис вваливается, и Эвридика вскрикивает. Она умирает от яда.

Хор муз воспроизводит происшедшее, с явлением Орфея, который безутешен и решает уйти из жизни. Каллиопа впервые видит сына, не в силах остановить его, она бросается вслед за ним с горы. Орфей не разбился насмерть, он, благодаря участию муз в его судьбе, живым попадает в аид. И у нас есть возможность увидеть воочию загробный мир с тенями, душами умерших, с их голосами, - песня Орфея словно возвращает их к жизни, что пугает Плутона, и на совете богов принимают решение вернуть Эвридику к жизни - с условием, чтобы Орфей, уходя из аида, а за ним будет следовать Эвридика, что бы ни случилось, не оглянулся. Этот эпизод, вероятно, как самый патетический, остановленный миг рока, воспроизводится на вазах и барельефах чаще всего.

Гермес выводит Орфея из аида у его охотничьего домика и оставляет их со словами: «У дома вы. Ты узнаешь места?»

            О р ф е йЕще бы нет. О, свет! О, красотаЗемная! Лес, и небо голубое,И даль морская, - о, какое чудо!Ты видишь, Эвридика?       Э в р и д и к а        (как эхо)                                     Эвридика?           О р ф е й     (останавливаясь)Лишь эхо. Я один? Где Эвридика?Не смей взглянуть назад - условье помни.        Э в р и д и к аЯ вижу льва; он скачет за тобоюПрыжками, как на крыльях, о, Орфей!          О р ф е йДа, это же Дионис! Лишь виденье!Не бойся за меня! Иди за мною.       Э в р и д и к аОрфей! Исторгни лиры звук! Орфей!Несется за тобою свора гончих,Как в яви. И откуда взялись? Нет!Растерзан он на части!         О р ф е й                                         Эвридика!       Э в р и д и к аБез рук, без ног, без тела - головаУпала в реку и поет. Орфей!

Орфей оглядывается, тень Эвридики с плачем исчезает.

Это трогает, как в мелодрамах, и запоминается, но трагическое еще не проступило до конца. Мы оказываемся на вакханалии с участием уже не нимф, а женщин; здесь и царь Эагр со спутниками, который прознал, что среди вакханок и его жена, не говоря о сыне. Силен принимает царя за Диониса, а Эагр - Диониса за сына, у Силена в глазах двоится. Дионис впадает в гнев, Орфей видит, что в опасности жизнь его отца и выходит к вакханкам, которые бросаются на него, впадая в безумие, и видение Эвридики происходит на самом деле: поэт растерзан, голова его упала в реку, а песня его разносится по долине.

         Г о л о с  О р ф е я      Я слышу, как во сне,      Свой голос в тишине.  Непоправимое случилось,  Как никому еще не снилось.  Как ужас смерти превозмочь,      Когда и день, как ночь,  И нет ни рук, ни ног, ни тела,  В кровавых брызгах отлетела           И голова,      А все поет слова:      Нет ничего чудесней,  Как жизни, отзвучавшей песней!

Музы собрали останки Орфея, а голова его, говорят, уплыла по морю до острова Лесбос, где обрела покой. Веер ярких лучей падает с неба, и сам бог света является у пещеры нимф, прием, как называли в древности, «бог на машине». Аполлон решает положить конец безумию, что несет Дионис через мистерии в лесах, подняв таинства на подмостки.

В Эпилоге выходит на сцену Дионис с воспоминаниями об Орфее и застывает в виде изваяния как бог театра.

С тех пор именно театральные представления греки воспринимали как празднества в честь Диониса.

Самосознание человека в сфере культуры

 Мысль Фридриха Ницше о пессимизме греков при их веселости и жизнелюбии приобретает совершенно иной характер или иную природу с осознанием расцвета искусств и мысли в Афинах V-IV веков до н.э. как ренессансных явлений, с обращением от сакрального к человеку, что и есть основная черта ренессансных эпох и что, правда, приводит к отчаянью в связи с обостренным восприятием как жизни, всех ее радостей, так и смерти.

Это еще не пессимизм, ибо отчаянье преодолевается через творчество, которое обещает бессмертие, как и героическая смерть на войне за родину. Самосознание личности, помимо полиса, помимо богов, с открытием природы, космоса, человека как абсолютной эстетической действительности, вечно новой и вечно юной, приводит к вплеску всех ее сущностных сил, каковые сродни творческой силе природы с ее жизнетворчеством. Такова сущность новой жизни, когда установившиеся формы и устремления претерпевают изменения, в чем-то разрушительные и в чем-то созидательные. Здесь важен импульс к жизнетворчеству и творчеству, продуктивность его. Ренессансный импульс, какой возник в Афинах V-IV веков до н.э., оказался, хотя и кратковременным, в высшей степени плодотворным в развитии человеческой цивилизации и культуры через Рим и эпоху Возрождения.