Николай Стороженко - Предшественники Шекспира Страница 40

Въ 1576 году, когда великое драматическое движеніе только что началось, прибылъ въ Лондонъ бывшій студентъ оксфордскаго университета, Стефанъ Госсонъ. Не имѣя никакихъ опредѣленныхъ средствъ къ жизни, талантливый юноша обратился туда, куда смѣло обращались всѣ талантливые бѣдняки, гдѣ принималась съ распростертыми объятіями всякая новая сила, словомъ — онъ вступилъ въ сношенія съ однимъ изъ только что основанныхъ лондонскихъ театровъ и предложилъ свои услуги въ качествѣ актера и драматурга. Предложенія его были приняты, и въ продолженіе двухъ лѣтъ онъ поставилъ на сцену нѣсколько изъ своихъ піесъ, (Captain Mario, Catilina, Praise at Parting), изъ которыхъ, впрочемъ ни одна не дошла до насъ. Два года спустя Госсонъ навсегда распростился со сценой и съ тѣхъ поръ сдѣлался заклятымъ врагомъ театральныхъ представленій. Изъ одного мѣста его Школы Злоупотребленій можно, пожалуй, вывести заключеніе, что причиной его разрыва съ театрами были простые денежные счеты 243). Но мы оставляемъ эти мелочи реалистамъ. Все что тутъ мы знаемъ о Госсонѣ заставляетъ насъ предполагать, что тутъ были причины посерьезнѣе, что каррьера актера и драматическаго писателя едва-ли могла быть когда нибудь по сердцу человѣку, который въ двадцать лѣтъ смотрѣлъ на жизнь какъ на юдоль скорби и считалъ всѣ ея блага ничтожными и суетными 244). Самъ Госсонъ объясняетъ своей разрывъ съ театрами тѣмъ, что онъ не могъ быть спокойнымъ зрителемъ совершающихся тамъ безчинствъ (Plays Confuted, London 1582. The First Action), но несомнѣнно, что тутъ дѣло не обошлось безъ вліянія пуританскихъ проповѣдниковъ, которые съ необыкновеннымъ искусствомъ умѣли дѣйствовать на натуры, подобныя Госсону, воспламеняя ихъ религіозную экзальтацію. Какъ бы то ни было, но осенью 1579 года появилось въ свѣтъ сочиненіе бывшаго драматурга Школа Злоупотребленій (The Schoole of Abuse), направленное противъ театральныхъ представленій и проникнутое суровыми воззрѣніями пуританской морали. Ригоризмъ автора доходитъ до того, что онъ безъ всякаго колебанія соединяетъ въ одномъ общемъ осужденіи всѣ изящныя искусства и называетъ актеровъ, поэтовъ и музыкантовъ гусеницами общества 245). Замѣчательно, что въ защиту своихъ воззрѣній Госсонъ не приводитъ, подобно Норсбруку и другимъ пуританскимъ проповѣдникамъ, текстовъ изъ Св. писанія и не прикрывается авторитетомъ отцовъ церкви; въ принципѣ онъ даже допускаетъ искусство, но безусловно осуждаетъ всѣ уклоненія отъ истинныхъ цѣлей искусства, а съ его пуританской точки зрѣнія художественныя цѣли всегда должны подчиняться цѣлямъ нравственнымъ. Онъ напр. допускаетъ поэзію и музыку, но только въ томъ случаѣ, когда онѣ не служатъ одному удовольствію, но также приносятъ нравственную пользу. По его словамъ, истинное назначеніе древней поэзіи состояло въ томъ, что она воспѣвала на торжественныхъ пирахъ, подъ акомпанементъ музыки, подвиги знаменитыхъ полководцевъ, мудрые совѣты и добродѣтельную жизнь предковъ; при этомъ роли распредѣлялись такъ, что на долю музыки приходилось своей мелодіей отвлекать слушателей отъ частаго прикладыванія губъ къ чашѣ, между тѣмъ какъ поэзія въ свою очередь должна была вдохновлять ихъ къ совершенію благодѣтельныхъ для народа подвиговъ. (The Schoole of Abuse, ed. by Arber. p. 25). Переходя вслѣдъ за этимъ къ театру, авторъ прежде всего оговаривается, что онъ не думаетъ считать каждаго посвятившаго себя драматическому искусству потеряннымъ человѣкомъ: "мнѣ, говоритъ онъ, очень хорошо извѣстно, что нѣкоторые изъ актеровъ — люди трезвые, скромные и ученые, честные домовладѣльцы и пользующіеся хорошей репутаціей граждане, хотя въ послѣднее время невыносимое чванство ихъ спутниковъ (я разумѣю наемниковъ, которымъ они платятъ жалованье) сдѣлало то, что объ нихъ начинаютъ уже дурно поговаривать. Подобно тому, какъ нѣкоторые актеры чужды злоупотребленій, такъ и нѣкоторыя изъ ихъ піесъ не заслуживаютъ ни малѣйшаго упрека. Впрочемъ этихъ послѣднихъ такъ мало, что ихъ легко сосчитать". Затѣмъ, назвавъ нѣсколько нравственныхъ и благонамѣренныхъ піесъ, къ которымъ онъ причисляетъ и свою піесу Catiline's Conspiracies, Госсонъ дѣлаетъ слѣдующій выводъ: "Эти піесы — прекрасныя піесы, лучшія изъ драмъ, когда либо игранныхъ здѣсь; онѣ достойны быть пропѣты музами и разыграны самимъ Росціемъ, но все таки я скажу, что онѣ годятся не для всякаго и что ихъ не слѣдуетъ играть публично. Если же кто спроситъ меня: какъ, вы сами, писавшій комедіи въ прежнее время, теперь такъ яростно нападаете на нихъ — я отвѣчу: согрѣшилъ и очень жалѣю о своей ошибкѣ; только тотъ уйдетъ далеко, кто не оборачивается назадъ; лучше поздно, чѣмъ никогда" (ibid p. 41). Госсонъ заключаетъ свой памфлетъ обращеніемъ къ лорду-мэру, прося его, какъ хозяина города, обратить вниманіе на безчинства, существующія въ лондонскихъ театрахъ, а если можно, то и совсѣмъ уничтожить театральныя представленія, подающія постоянный поводъ къ этимъ безчинствамъ. Не смотря на сравнительно умѣренный тонъ, въ которомъ написано все сочиненіе, оно произвело сильный переполохъ въ театральномъ мірѣ 246), Госсонъ разсказываетъ (The Ephemerides of Phialo, 1579), что актеры даже собирались убить его. Нападки Госсона пріобрѣли особое значеніе въ силу того обстоятельства, что самъ онъ былъ прежде актеромъ и драматическимъ писателемъ и стало быть зналъ дѣло не по однимъ только слухамъ. Такихъ нападеній нельзя было оставлять безъ возраженій, и актеры рѣшились отвѣчать. Они обратились за помощью ко многимъ литераторамъ, и одинъ изъ нихъ Томасъ Лоджъ, бывшій товарищъ Госсона по оксфордскому университету, обѣщалъ написать систематическій отвѣтъ Госсону. Но время было горячее; ждать было некогда, и пока Лоджъ готовилъ свое возраженіе, актеры наскоро сами смастерили памфлетъ противъ Госсона Straunge Newes out of Affrick 247), немедленно вызвавшій со стороны послѣдняго Апологію Школы Злоупотребленій (An Apologie of the Schoole of Abuse), приложенную къ его Ephemerides of Phialo. (Ноябрь 1579 года). Госсонъ начинаетъ съ обвиненія своихъ противниковъ въ томъ, что они его не совсѣмъ поняли. "Поэты, музыканты и актеры — говоритъ онъ — всѣ считаютъ себя одинаково оскорбленными мною. Первые думаютъ, что я совсѣмъ изгоняю поэзію; вторые — что я осуждаю музыку; третьи — что я отнимаю у человѣка всѣ его развлеченія; но всякій кто со вниманіемъ прочелъ мою книгу, безъ сомнѣнія замѣтилъ, что я осуждаю только злоупотребленія связанныя съ существованіемъ этихъ искусствъ. Вѣдь если врачъ, пользуя больнаго, по неосторожности причинитъ ему смерть, то мы можемъ обвинять врача, но не науку". Послѣ этого вступленія можно; повидимому, ожидать, что Госсонъ возьметъ часть своихъ обвиненій назадъ. И дѣйствительно, онъ это дѣлаетъ относительно поэзіи и музыки, но за то съ удвоенною яростію накидывается на театральныя представленія. "Я убѣжденъ — говоритъ онъ — что если бы актеры нѣсколько поразмыслили надъ своей дѣятельностью, они сами не замедлили бы признать себя негоднѣйшими и опаснѣйшими членами общества. Воръ отнимаетъ у насъ кошелекъ силой; актеры же очищаютъ его съ нашего согласія; тотъ обираетъ насъ тайно; эти же грабятъ явно; тотъ ошеломляетъ насъ ударами; эти — веселыми шутками; тотъ уязвляетъ тѣло, а эти — душу. О Богъ, о люди, о небо, о земля, о времена, о нравы! Воръ по крайней мѣрѣ въ концѣ концовъ попадается и терпитъ за свои злодѣянія; эти же съ гордымъ видомъ безнаказанно прогуливаются подъ самымъ носомъ у честныхъ людей. Понятія такъ перепутались въ нашей головѣ, что мы называемъ убійцей того, кто проливаетъ нашу кровь и шутомъ того, кто наноситъ смертельныя раны нашей совѣсти; мы зовемъ бойней то мѣсто, гдѣ умерщвляютъ животныхъ, но то, что по истинѣ можетъ быть названо бойней христіанскихъ душъ, мы называемъ развлеченіемъ. Пусть же не думаютъ, что я, ратуя противъ театровъ, въ тоже время ратую противъ всякихъ развлеченій. Въ жизни есть много невинныхъ удовольствій, но только театръ не принадлежитъ къ ихъ числу" 248).

Пуританскія тирады Госсона, въ настоящее время способныя возбудить развѣ только улыбку въ читателѣ, въ то время представляли изъ себя реальную силу, потому что въ нихъ выражался взглядъ цѣлой вліятельной партіи, захватившей въ свои руки городское управленіе и всячески старавшейся представить театръ въ глазахъ правительства учрежденіемъ опаснымъ и безнравственнымъ, постояннымъ источникомъ всѣхъ городскихъ безпорядковъ и безчинствъ. Послѣ этого понятно, съ какимъ нетерпѣніемъ актеры ждали отвѣта Лоджа, который долженъ былъ снять съ театровъ пятно, наложенное на нихъ рукою недобросовѣстнаго противника.

Наконецъ въ началѣ 1580 г. давно ожидаемая Защита Поэзіи, Музыки и Театралиныхъ Представленій появилась въ свѣтъ 249). — Въ отвѣтѣ своемъ Лоджъ держится того же порядка, котораго держался обвинитель; сначала онъ защищаетъ отъ нападеній Госсона поэзію, потомъ музыку и наконецъ театральныя представленія; разумѣется для нашей цѣли важна только послѣдняя часть, гдѣ Лоджъ распространяется о нравственномъ значеніи театра. Здѣсь Лоджъ побиваетъ Госсона его собственнымъ оружіемъ и доказываетъ, что если въ какомъ либо отношеніи театры заслуживаютъ похвалы, то именно въ томъ, что въ нихъ предаются осмѣянію человѣческіе пороки, ибо что такое комедія, какъ не наставница жизни, зеркало нравовъ, изображеніе истины 250)? Безъ сомнѣнія, Теренцій не рѣшился бы назвать богача по имени и выставить на всеобщій позоръ его жадность и жестокое обращеніе съ дѣтьми, но онъ могъ заклеймить его подъ именемъ Демеаса. Равнымъ образомъ онъ не могъ назвать по именамъ развратныхъ молодыхъ людей его времени, но онъ имъ представилъ ихъ собственный портретъ въ образѣ Панфила. Хотите вы познакомиться съ паразитомъ? Взгляните на Давуса. Хотите видѣть придворнаго льстеца? Взгляните на Гнато. — Если бы въ наше время были сатирическіе поэты, которые въ своихъ комедіяхъ осмѣивали бы современные пороки, воплощая ихъ въ комическіе образы, то я увѣренъ, что этимъ путемъ мы могли бы избавиться отъ многихъ изъ вашей братіи. Лоджъ не удивляется, что Госсонъ, ослѣпленный своей неразумной ненавистью къ театрамъ, упустилъ изъ виду ихъ нравственное значеніе. По его мнѣнію, все зависитъ отъ взгляда, съ которымъ мы подходимъ къ извѣстному предмету. "Изъ одного и того же цвѣтка мудрый вмѣстѣ съ пчелой можетъ извлечь медъ, а невѣжда вмѣстѣ съ паукомъ — ядъ. Конечно, съ одной стороны люди умные, понимающіе сущность трагедіи и комедіи, всегда будутъ хвалить ихъ, но съ другой стороны вполнѣ извинительно невѣждѣ бранить то, чего онъ не въ состояніи понять". Затѣмъ, сказавши нѣсколько словъ о значеніи театральныхъ представленій въ Римѣ, гдѣ ни одно общественное торжество не обходилось безъ комедіи, Лоджъ переходитъ къ Англіи. Конечно — говоритъ онъ — мы не нуждаемся въ Росціяхъ и не ощущаемъ большаго недостатка въ людяхъ, занимающихся ремесломъ Теренція, но во всякомъ случаѣ наши драматурги стоятъ гораздо ниже, чѣмъ стояли древніе поэты; вслѣдствіе этого они должны подчинять свой талантъ вкусу публики, но такъ какъ всякая публика любитъ подражанія, то я совершенно согласенъ съ тѣмъ, что поэтъ долженъ брать изъ жизни такіе сюжеты, которые, представляя собой точное отраженіе жизни, были бы въ тоже время побужденіемъ къ добродѣтели. Читатель видитъ, что въ своемъ взглядѣ на искусство Лоджъ не далеко ушелъ отъ Госсона, что, подобно этому послѣднему, онъ готовъ былъ подчинить художественныя задачи задачамъ нравственнымъ. Но нельзя не сознаться, что въ борьбѣ съ пуританами, этотъ способъ защиты былъ самый раціональный, потому что онъ отнималъ у противниковъ то оружіе, которымъ они такъ хорошо умѣли агитировать общественное мнѣніе.