Елена Лаврентьева - Повседневная жизнь дворянства пушкинской поры. Приметы и суеверия. Страница 41

Я благоговею перед Сиденгамом, когда он говорит мне, что человек состоит из двух человеков: внутреннего и внешнего[39]. Внутренней силе принадлежат желания, инстинкт, суждение; внешняя же сила действует без предварительных намерений. Внутренняя сила получает впечатления, принимает мысли мои, управляет ими, соображает и превращает меня в существо действительно мыслящее. Неизвестно, где находится эта сила, в мозговом ли органе, или в нервной системе, но тем не менее она существует; из взаимного согласия и вспомоществования этих двух человеков происходит умный, мудрый и рассудительный человек. За столкновением же их сил и направлений необходимо следуют беспорядок и сумасбродство.

Эти два человека могут понимать друг друга даже и во время сна. Часто человеку в таком состоянии приходили самые верные и блестящие мысли: были адвокаты, которые во сне обдумывали порученные им дела; проповедники, приводившие в порядок главнейшие пункты своих проповедей; геометры, решавшие самые трудные задачи. Вольтер рассказывает о четверостишии, написанном им во время сна…

Знаменитый арабский врач Авиценна занимался во сне самыми трудными вопросами и часто в таком состоянии находил их решение.

Кондильяк, трудясь над своим Курсом, часто принужден был перед сном оставлять неоконченную работу. Проснувшись, не один раз случалось ему найти ее в уме совершенно готовою.

Должно ли удивляться после всего этого уверенности древних в том, что боги принимают участие в снах? Они так рассуждали: я ощущаю, мыслю независимо от моей воли; я думаю без желания думать, вижу без желания видеть, действую без желания действовать: следовательно, во мне действует божество.

Стараясь проникнуть в волю богов, в снах стали искать соотношений с предметами, нас занимающими. Составились целые методы для истолкования снов; явились тысячи снотолкователей, которые за известную сумму денег брались передать вам волю неба. Многие древние писатели собрали эти методы; но до нас дошли только записки Артемидора и Синезия. Артемидор жил при Антонине Благочестивом и прославился своими знаниями по этой части. Вот несколько его замечаний:

Видеть во сне падение горы, значит изгнание; лишение зрения — близкую потерю сына или дочери; смерть — брак, потому что брак есть смерть для удовольствий и счастия; цветы означают благополучие; сокровища — горе и заботы и т. д.

По мнению Галиена, здоровье и сны находятся в самом близком соотношении.

Огонь означает желчь; дым — черную желчь; вода и лед мокроту. Гиппократ имел также свои предсказания и объяснения.

По несчастию, большая часть толкователей не согласны между собою. Одни полагают, что должно толковать сны сообразно с представляемыми ими образами; другие утверждают, что должно принимать их в противную сторону. То же самое разногласие и в отношении обстоятельств времени и места. По мнению Плутарха, осенние сны не имеют никакой важности, потому что осень — время хлебосольства, и все сны бывают тогда следствием дурного пищеварения.

Один немецкий доктор, Адриан Ионге, собрал в нескольких латинских строфах все способы снотолкований. По словам этого доктора, видеть во сне чистую воду означает спокойствие ума и сердца; разлитие реки — скорое изгнание; конфекты, пирожное, мороженое и вообще все сладкое и приятное на вкус предвещает горе, а слезы, напротив, радость. Латук — предвестник тяжкой болезни; золото, серебро, сокровища означают бедность и нищету, и пр.

Никто так умно не смеялся над снами, как Цицерон, Ксенофан и эпикурейцы, сравнивавшие человека, который видит сны, с пьяницею или сумасшедшим. Они спрашивают, что бы стали делать с этими людьми, если бы они, по пробуждении, сохранили сумасбродные мысли, которые имели во время сна. В таком случае всю Вселенную должно бы было превратить в домы умалишенных. Думают, что боги, говорят они, избирают время нашего спокойствия для сообщения с нами; если это правда, то каково же им каждую ночь являться ко всякому из нас с советами! Если бы боги хотели говорить с нами тайно, то зачем бы им было избирать для того ночь? Разве не могли бы они говорить с нами во время дня?[40]

Если бы боги занимались нашими снами, продолжают они, то неужели не было бы в них более порядка и здравого смысла? Неужели боги отягощают наш желудок тяжестью своего тела, пугают нас страшною образиною задушающего нас медведя или кошки? Неужели боги виноваты в том, что во время сна мы лишаемся свободы дышать и двигаться? Не доказано ли, что человеку со спокойным умом и исправным желудком никогда ничего не снится? Всякой сон есть следствие дурного пищеварения и беспокойного духа. Наконец, если допустить, что боги или гении посылают нам сны, то необходимо также допустить, что они же посылают сны собакам, кошкам и птицам?

Не унизительно ли для человеческого разума, что до сих пор существуют еще толкователи снов? Не смешно ли, что пишутся и продаются книги для объяснения сновидений? И, наконец, не смешнее ли и не унизительнее ли, что находятся люди, которые покупают эти книги?..{18}

Глава XVIII

«Когда какое-нибудь предзнаменование угрожало несчастием, мы трепетали от ожидания…»{1}

Как скоро снег сошел, мы поехали все вместе поклониться могилам бабушки и Надежды Васильевны, похороненной с ней рядом.

Явился на кладбище священник, давно уже знакомый со всем семейством, и моя тетка попросила его, по обыкновению, отслужить панихиду. Мы вошли в церковь, и служба началась. Вдруг священник, поминая усопших, назвал «боярыню Марию и девицу Веру». Во второй раз он повторил ту же ошибку. Тогда я подошла и заметила ему вполголоса, что он сбивается в именах. «Вам это послышалось, — сказал он, — как мне их не знать» и в третий раз громко произнес: «упокой, господи, души усопших раб твоих, боярыни Марии и девицы Веры». Мы невольно переглянулись, но Вера Васильевна продолжала молиться, не оборачивая головы и как будто ничего не замечая.

Это обстоятельство, неоспоримо ничтожное, если на него взглянуть серьезно, очень, однако, смутило нас, и мы возвратились домой в глубоком безмолвии.

Дня через два Вера Васильевна позвала меня в свою комнату и затворила за мной дверь.

— Послушай, Катя, — сказала она, — я чувствую, что недолго наживу. Здоровье мое слабеет, и намедни меня уже отпели на панихиде… Я хочу писать свою духовную…{2}

…Священник во время обедни, на ектений, ошибся и вместо того, чтобы помолиться «о здравии» княгини Кочубей, он помянул ее «за упокой». Она, разумеется, как всегда, находилась в церкви, и можно себе представить, какое неприятное впечатление эта ошибка произвела на женщину уже старую и необыкновенно чванную. Что же касается Строганова, то он просто рассвирепел. Едва обедня кончилась, он вбежал в алтарь и бросился на священника; этот обмер от страха и выбежал в боковую дверь вон из церкви; Строганов схватил стоявшую в углу трость священника и бросился его догонять. Никогда мне не забыть, как священник, подбирая рукой полы своей добротной шелковой рясы, отчаянно перескакивал клумбы и плетни, а за ним Строганов в генеральском мундире гнался, потрясая тростью и приговаривая: «Не уйдешь, такой-сякой, не уйдешь»{3}.

…мать Дельвига узнала о его смерти из «Северной пчелы». Она надеялась, что в этом извещении говорилось не об ее сыне, основываясь на том, что в извещении Дельвиг был назван надворным советником, а его семейство не знало о производстве его в этот чин. Она полагала, что умер кто-либо другой, хотя в извещении Дельвиг был назван известным нашим поэтом. Тогда не было ни железных дорог, ни телеграфов, и потому известие о смерти Дельвига могло быть получено в деревне Чернского уезда Тульской губернии, где жила его мать, гораздо позже 17 января, дня его именин. В этот день в церкви ошибкою поминали не за здравие, а за упокой души барона Антона, что сильно встревожило мать и сестер Дельвига, от которых я это слышал. Я не упомянул бы об этой легко объясняемой ошибке, если бы в жизни Дельвига не происходило постоянно многого кажущегося чудным{4}.

На деревне стояла церковь, построенная еще отцом Льва Николаевича — Николаем Ильичом Толстым, — желто-белая, в классическом, дворянском вкусе. С этой церковью связано было воспоминание о смерти Николая Ильича. Именно, во время освящения сорвалось паникадило и, падая, немного ушибло голову Николаю Ильичу. «Ну вот, теперь я умру», — сказал он. И, действительно, в том же году умер{5}.

Когда ему было 23 года, а ей 18, они были обвенчаны 2 ноября 1848 года. Это было в деревне, и они, как молодые, на Святки поехали в уездный город Устюжну. 2 января 1849 года, ровно через два месяца, был у кого-то бал, и молодой, сказав жене, чтобы она одевалась, поехал купить себе перчатки. Вар. Алекс. оделась в венчальное платье, на шею надела нитку жемчуга и стала с нетерпением ожидать мужа. 8,9,10 часов, а Александра нет. Она начала сильно беспокоиться и велела горничной разузнать, не случилось ли чего-нибудь. Горничная также долго не приходила, наконец, услышав внизу шум, Вар. Алекс, отворила дверь, в это время нитка жемчуга разорвалась и покатилась по полу, а есть примета (если кто им верит), что просыпавшийся жемчуг означает слезы. У ней сильно забилось сердце, и она начала спрашивать, отчего такой шум внизу, и от нее более не могли скрыть, что ее мужа принесли мертвого{6}.