Журнал - Критическая Масса, 2006, № 1 Страница 41

Однако бум книжной индустрии совершенно не означает спроса на высокую литературу. Если верить статистике за 1999 год, процент массовой литературы на американском рынке составил 31,5%, в то время как классики — только 0,9%, а поэзии и художественных романов и того меньше — 0,3%. Подобным образом обстоят дела не только в Америке. В Японии, например, самым популярным жанром печатной продукции являются комиксы манга, продажи от которых составляют 45% всего рынка.

* * *

Вы же не предлагаете мне составить мнение о пьесе, не зная, кто ее автор?.. Если ее написал хороший автор, то пьеса хороша. Это само собой разумеется.

Бернард Шоу

С головокружительным ростом количества издаваемых книг изменилась и функция литературного критика. Сегодня он задыхается под грузом невероятного количества текстов, которые никто не в силах прочесть. Существующие стратегии литературной критики, сформировавшиеся в те времена, когда книг было не так много и было возможно проанализировать вклад каждой из них в историю, не приспособлены для современного книжного изобилия. Литературный процесс, который когда-то был ручейком, а потом рекой, сегодня превратился в настоящий потоп, и критики высокой литературы способны отфильтровывать лишь малую толику публикуемых произведений. Впрочем, они уже не претендуют на тотальность своего знания.

Сегодня вполне закономерен вопрос: насколько можно доверять формирование литературного канона представителям критической мысли? Оказывается, выражение о том, что историю пишут победители, вполне приемлемо и к литературе. Так, например, «Моби Дик» Германа Мелвилла, считающийся одним из главных романов XIX века, пылился на книжной полке вплоть до наступления золотого века Голливуда. Современники автора не видели ничего выдающегося в тяжеловесной истории о ките, зато после экранизации Мелвилл был признан гением и немало академических карьер было сделано на изучении его, как выяснилось, глубокого символизма и сюжетных хитросплетений. Так, Джон Донн, считавшийся ординарным поэтом-метафизиком XVI—XVII веков, был возведен на пьедестал славы Т. С. Элиотом только три века спустя. Кстати, Элиот же, в бытность свою редактором в издательстве Faber and Faber, отверг рукопись о драчливых свиньях под названием «Скотский хутор» (Animal Farm).

Итак, встреча с художественным произведением совершенно далека от встречи с граблями в темном сарае: удар по голове — и внезапная вспышка света. Литературные критики часто выносили неверные суждения о произведениях и, надо полагать, продолжают в том же духе и сегодня. Поэтому неудивительно, что самые заурядные творения одного поколения становятся утонченной модой другого, и наоборот: элитарная эстетика столетней давности становится вульгарностью или общим местом в современности. Причисление к канону — вовсе не результат обладания особыми внутренними и постоянными свойствами, но стечение обстоятельств, складывающихся из поколенческих суждений о том, какая литература считается высокой, а какая — низкой.

* * *

Популярная книга значит плохая, потому что если бы она была хорошей, то не была бы столь популярна. Популярная книга значит массовая, то есть плохая, потому что привлекает большинство именно своей простотой, схематичностью и вторичностью, другими словами, она носит все отличительные черты низкой литературы.

Таков распространенный взгляд на жанровую литературу в академических кругах. Что удивительно, но не случайно. Популярную художественную литературу давних лет, например Шекспира или Диккенса, с радостью принимают в объятия институциональные законодатели литературного вкуса, однако вовсе не считают ее беллетристикой. Текст наделяется эстетической ценностью в момент интерпретации, его истинные корни скрадываются под слоями критических словесных наростов, и из проходной беллетристики он превращается в объект искусства. Это довольно распространенный случай в истории литературы, и ему есть простое объяснение: если бы подобные операции не совершались, литературная история была бы намного беднее. Декамерон, Дон Кихот, Ромео и Джульетта, Робинзон Крузо, Том Джонс, Путешествия Гулливера, Рубайат, Дон Жуан, Эмма, Геккльберри Финн — современный литературный канон полон произведений, написанных для агоры (респектабельной прабабушки рынка), для широкой общественности, а не академических кругов.

Западные теории эстетического восприятия выделяют четыре вида художественного выражения: миметическое (искусство как отражение жизни), функциональное (искусство на службе у общества), эмоциональное (влияние искусства на общество), формалистское (красота формы и писательские навыки). Стоит отметить, что популярное искусство в целом и популярная литература в частности всегда достойно выполняли свои эстетические обязанности. Возьмем, например, мимезис. Жанровая литература, как правило, рисует яркий образ своего времени: недаром Робинзон Крузо оказывается в колониальном Новом Свете, а Оливер Твист — в индустриальных трущобах Лондона. В последнее время она конкурирует и с журналистикой, отражая предсмертную агонию советской империи.

Что касается функциональности, жанровый роман, который якобы расшатывает общественную мораль скандальностью и низкопробностью, на самом деле является вполне достойным способом писательского самовыражения. Жанровая проза скорее образовывает публику, поддерживает национальный дух и — вопреки упрекам в обратном — держит мораль в узде. Эмоциональный уровень — как раз одна из главных причин столь широкой востребованности популярного искусства.

Обратимся, наконец, к формалистскому критерию. Расхожие суждения о том, что жанровая литература убога, ее сюжеты изношены, а эстетика подогнана под массовое потребление, разбиваются вдребезги о конкретные примеры: научная фантастика Станислава Лема, трагикомические фантазии Карла Чапека и стильная эротика Эрики Джонг.

Сегодня авторы жанровой прозы продолжают удовлетворять эстетические потребности своей аудитории и представлять ее общественные ценности. Безусловно, жанровая литература — как и литература высокая — может быть качественной и некачественной. Однако современный литературный ландшафт свидетельствует о том, что именно беллетристика стала универсальным общественным пространством для ассимиляции и распространения идей. Она комментирует все аспекты современной жизни, формируя контекст общепринятых человеческих ценностей и взглядов. В этой системе есть место и интеллектуалам, которые зачастую являются не только потребителями жанровой прозы, но ее авторами или издателями.

* * *

Полемика на тему жанровой литературы, ее эстетических, ценностных и функциональных характеристик насчитывает вот уже более ста лет. Пришло время расстаться с опрометчивыми и необоснованными заключениями, которые в обобщенном виде выглядят так.

1. Негативный характер самого процесса создания популярной литературы: в отличие от литературы высокой, популярная литература создается жаждущими наживы писаками, чья главная и единственная цель — удовлетворить посредственные вкусы платежеспособной аудитории.

2. Негативное влияние на литературную культуру: популярная литература заимствует язык, сюжеты, персонажей у литературы серьезной, таким образом, девальвируя ее, она же переманивает потенциальных авторов, истощая «золотой запас» писательских талантов.

3. Негативное влияние на читательскую аудиторию: потребление популярной литературы приводит в лучшем случае к иллюзорному наслаждению, в худшем — наносит вред на эмоциональном и когнитивном уровне.

4. Негативное влияние на общество в целом: популярная литература снижает культурный уровень читающей публики. Она взращивает пассивную и апатичную аудиторию, высоковосприимчивую к массовой демагогии и пропаганде, и, таким образом, создает благоприятные условия для политической, социальной или культурной диктатуры.

Рассмотрим все предъявленные обвинения по порядку. Первое из них можно, в свою очередь, разбить на три заключения. Во-первых, беллетристика — часть не искусства, но нацеленной на коммерческую выгоду индустрии. Во-вторых, в поисках прибыли эта индустрия якобы создает однообразную «литературную жвачку». И, в-третьих, в результате вышеописанных операций беллетристы превращаются в конвейерных спекулянтов, которые торгуют собственными навыками, эмоциями и ценностями.

Действительно, нужно признать, что популярная литература нацелена на максимизацию прибыли и расширение читательской аудитории, однако в этом стремлении она ничем не отличается от литературы высокой, в особенности сегодня, когда государственное финансирование и щедрые инвесторы — скорее исключение, нежели правило. Конечно, пока нельзя приобрести книги Филиппа Рота или Сола Беллоу, напечатанные на рулонах туалетной бумаги, как уже произошло с некоторыми другими произведениями. Так, рулон с научно-популярным «Народным альманахом» издательства Doubleday можно купить всего за три доллара. И, тем не менее, у высокой литературы есть свои эффективные приемы. Так, имена известных писателей используются как торговые знаки, призванные повысить продажи. Кто бы заинтересовался неважным черновиком мемуаров о сафари «Истина при свете дня», если бы на нем не красовалось имя Эрнста Хемингуэя? Возможно, вопрос финансовой прибыли стоит острее для высокой литературы, нежели для беллетристики, и в силу ограниченности интеллектуального рынка зарабатывать деньги на высокой литературе намного сложнее. Именно поэтому амбициозные авторы зачастую предпочитают работать с популярными жанрами. Так, например, Арт Шпигельман получил Пулитцеровскую премию за комиксы «Мышь» и «Мышь-II», таким образом расширив понятие бестселлера. Миф о Чистом Искусстве, который лежит в основе антикоммерческих предрассудков многих литкритиков, не в силах объяснить, почему так много писателей уровня Клиффорда Одетса и Уильяма Фолкнера стремятся проникнуть на зеленые пастбища Голливуда.