Андрей Ястребов - Пушкин и пустота. Рождение культуры из духа реальности Страница 44

Стремясь сделать сюжеты и картинку разнообразнее, ТВ следует экстенсивной модели, предлагая известные вариации в рамках не единожды апробированных моделей. Телеэпос сетки вещания складывается из классического набора: новости, кино, сериалы, аналитика, развлечение. Внимание зрителя быстро адаптируется, обыватель ощущает усталость, становится очевидна недостаточность предлагаемой ТВ-реальности.

На помощь приходит карнавал. История и культура ни разу не обмолвились, что карнавал утомил. Карнавалу традиционно отводилась скромная доля в общей картине человеческого существования. ТВ предлагает тотальный карнавал. Карнавал без перерыва как праздничное торжество ювенильности. Молодеческим задором пронизаны практически все сюжеты. Страстные политические дискуссии и реклама отмечают условные границы праздничных торжеств: жизнь мчится от выборов до выборов, от покупок к покупкам. Призыв к непоседливости делается едва ли не ведущим. Передачи о путешествиях проходят под знаком требования: пока можешь ходить, надо ездить. А когда не ездишь – участвуй в шествиях, успевай на распродажи, покупай, веселись – реализуй свое право на движение, обладание и радость.

Карнавал не обходится без обильного застолья. Массовые аппетиты удовлетворяются многочисленными гастрономическими передачами. Они успешно борются с могучей кулинарной инерцией аудитории.

Один из сюжетов карнавала – шутовская потасовка. Противники обмениваются балаганными ударами. В современной ТВ-полемике особо ценится искусство ставить в неудобное положение, сбивать с мерного ритма мысли и оставлять в растерянности. Технология отработана до мелочей: вот, к примеру, задан неудобный и нагловатый вопрос. Неожиданная смелость выпада завораживает обывателя. Сквозь молчание оппонента слышится громкое дыхание зрителя. Кто же победит? Независимо от качества ответа победит карнавал. Фигуранты поединка мало чем отличаются, их роли расписаны жанром праздника: ехидный клоун-умник, интеллигентствующий зануда, неврастеник-эрудит, немногословный правдолюб, скрупулезный трагик-аналитик, страстный защитник чего-либо со вселенской мукой в глазах и т. д.

Фиктивность жанров острых социальных дискуссий и бескомпромиссных политических драк состоит в том, что нельзя убивать противника: в этом случае нарушается логика праздничного сценария, в котором ораторы старательно произносят свои тексты, определенные законом игрового действа. Праздник подразумевает длительность пародийного диалога, шоу должно продолжаться – противники обязаны как можно дольше держать друг друга в спарринг-объятиях. Как тут не вспомнить реплику героя романа Р. Музиля «Человек без свойств»: «Драка – поспешная форма интимности».

Выборы – кульминация карнавального действа. Политики не собираются перевалить решение проблем на плечи специалистов, в размышлениях обо-всем-насущном они обретают некое недоуменное, чуть пожилое достоинство. Кандидаты наперегонки рисуют апокалиптический ландшафт текущего момента, рост масштабов проектов пропорционален нарастанию кризиса идей.

В эпоху предвыборных дискуссий зритель перестает быть социальным младенцем, с дедовской солидностью и с подростковой горячностью он принимается иронизировать, выносить приговоры, разочаровывается, чтобы в конце концов сделать единственно правильный выбор.

Когда фанфары выборов оттрубят, наступает временное затишье на дискуссионных фронтах. Политики, уставшие от исступленных препирательств, покидают голубой экран. Фрагменты предвыборных обещаний висят забытой паутиной, ожидая следующего шквала дискуссий. Идеи, лишенные интеллектуального отцовства, бродят с канала на канал, присваиваются кем-то, затем вновь сиротеют.

Тема судеб русской классики на ТВ вызывает неизменную полемику. Слово классиков удобно, безропотно, универсально применимо, оно не противится эксперименту. В жанре провокационной компиляции книжные идеи смешиваются с реалиями современности. Классика всегда готова давать дивиденды и именно в том формате, который удобен цитирующему. ТВ освежает классику по не раз испытанной рецептуре сериалов: оно берет пыльный томик, адаптирует его к ТВ-формату, накладывает на слово лица популярных артистов, подбирает щемящий звуковой аккомпанемент, вечное осовременивается глубокомысленными намеками. Неугомонная карнавальная эстетика представляет мастеров русского слова не в стилистике пугающей паспортной фотографии, а обновленными, неизменно живыми и действенными.

ТВ: книга бессмертна. Ха. Ха. Ха

Именно ТВ лоббирует привычные триумфальные реляции о бессмертии книги. Классическому сериалу «от Пушкина до Чехова» обычно предоставляется прайм-тайм. ТВ ассимилирует глобальные ценности в современность, позиционирует классику в качестве product placement, ненавязчиво включает ее в реальность обывателя. И при этом классика на ТВ – единственный продукт, реклама которого приветствуется всеми без исключения.

Одна из задач ТВ – цементировать текстом классики хаос реальности, скреплять безбрежность современных концепций очевидно красивой декларацией верности всему моральному. В результате получается вполне сносный и убедительный комикс на тему проекта нового имперского мышления.

Популярны на российском ТВ многочисленные культурно-просветительские дискуссии. В историю словесности, в эту пушкинско-чеховскую вотчину пробираются все, кому не лень цитировать и пародировать. Здесь простительно обильное выкусывание мыслей из произведения и их самое неожиданное толкование. Классика одна (при всем своем видимом многообразии имен), цитирующих – тысячи, но каждый претендует на правообладание Пушкиным-Чеховым. В пылу борьбы за роль правопреемника каждый цитирующий потребляет классику в том формате, который ему удобен. Кто-то позволяет себе театрально усомниться в ее истинности, другие усердно покрывают ее позолотой. При этом авторские права классики не учитываются. Главное – соблюдение собственных прав.

В обсуждении культуры эксплуатируются провокационные приемы, рожденные неугомонным карнавальным мышлением. Классика подвергается симулякрированию, интеллектуальному травестированию. Предлагаются самые неожиданные вариации прочтения, иногда до такой степени несуразные, что возникает подозрение: у телезрителя дислексия, он не способен научиться читать и никогда не слышал об обсуждаемых произведениях. Когда ревизия классического наследия заходит слишком далеко, по сценарию слово предоставляется строгому смотрителю – чиновнику социологического литературоведения, чьи идеи привычно купаются в водах Стикса. Хрестоматийные истины в очередной раз будут хрестоматийно озвучены.

Проблема отношений книги и ТВ, входящие в нее ингредиенты многообразны. Нет возможности обсудить весь их ассортимент, поэтому приходится ограничиваться лишь некоторыми аспектами. Иногда может возникнуть впечатление, что спор между защитниками ТВ и апологетами книги – оживленная дискуссия концептуально несхожих точек зрения. На самом деле – это демонстрация расхождения в частных взглядах относительно толкования давно установленных правил, которые самой цивилизацией не ставятся под сомнение.

Нелепы сами выпады против ТВ, как и безудержная защита книги. ТВ – детище цивилизации и коммуникации ХХ века, каким в дотелевизионную эру была книга.

Следует произвести инвентаризацию свойств, интенций и качеств носителей информации, сравнить их воздействие на человека. Литература – проект очень медленного и серьезного проживания-переживания. Читатель погружался в тихий омут хороших и трагических слов о печальностях любви и смыслах жизни, книга воспринималась посредником между воспоминаниями, настоящим и провидческими порывами, учила быть требовательными к себе, взыскательными в любви и трудолюбивыми в развитии души.

Мир карнавального ТВ более разнообразен. Когда нужно, он не желает знать рефлексии, когда возникает иная надобность, бесстыже заразительное веселье сменяется старческой глубокомысленностью. Затем пафос серьезности в аналитических и культурно-просветительских передачах непременно сменится гепатитным сиянием безудержного хохота ситкомов. Общий характер сетки ТВ-вещания совмещает балаган, вкрапления серьезности, ориентированность на философский анализ.

Безусловно, в любом разговоре о ТВ всегда самое время процитировать прокурорское заявление М. Брэдбери: «Оргия постепенно вытесняет мессу, становится первым причастием». Подобных цитат можно наскрести сотни. При этом не следует забывать, что критических высказываний в адрес книги наберется не меньше.

Книга не задавалась целью утешать религиозными смыслами и предлагать безусловные высшие этические императивы. Она навязывала волю художника, как правило, далекую от патриархальной нормы и непременно в провокационном виде. У защитников книги на вооружении найдется немало доказательств тлетворного влияния ТВ. При этом забываются многочисленные факты дурного влияния книги на читателя.