Андрей Ястребов - Пушкин и пустота. Рождение культуры из духа реальности Страница 46

Реклама – высший тип поддразнивания обещаниями, мечтой, возможностью неутолимого движения к вещам, ввергающим каждого в бездны желаний и потребительских перспектив. В этом смысле реклама – наивысшая точка презентации надежды, о которой индивидуальной фантазии не хватает мечтательного ресурса. Прислушаемся к исповеди рекламистов из романа Дж. К. Фауста: «У нас, представителей западной цивилизации, сложилась благородная великая традиция. Мы называем ее „потребление“. А наша с вами профессия сыграла громаднейшую роль в ее формировании. Ибо без нас потребление никогда бы не достигло своих нынешних масштабов. Мы привлекаем внимание людей к товарам, мы заставляем их потреблять. Мы давно умеем потреблять. За прошедшие годы мы научили остальной человеческий зоопарк потреблять, потреблять и потреблять».

ТВ отмечено установкой на интерактивное общение с аудиторией – качеством, которого книга была лишена. Реалити-шоу становится медийным трансформером, из которого могут получиться фантастика, мистика, детектив, любовный роман – самые неожиданные жанровые конфигурации. Любая история отмечена трансмедийной способностью распадаться на десятки сюжетов, рассказанных в разных форматах. Истории переходят из жанра в жанр, но это не книжный пересказ одной истории под разными углами зрения, но превращение каждой в формат самостоятельного сообщения.

Читателю над страницами книги приходилось предаваться скромным и осторожным фантазиям, чувствовать свою ущербность: он не умеет чувствовать так, как герой, его идеи карликовы, побуждения ничтожны и т. д. В итоге всегда получалось, что человек оказывался в роли неумного, необучаемого, ощущал себя довеском, принятым из милости сиротой высочайших истин.

Книга отчуждала человека от жизни, предлагая праздную мечту, неисполнимую надежду в качестве некоей гарантированно несбыточной перспективы. Реальное знание зрителя о чем-либо тоже исчезает. На его место заступает информация, редуцирующая представление эго о самом себе.

Книга столь же далека от реального знания человека о себе и мире. Книга унижала человека образцовыми страданиями литературных героев, невозможностью приблизить частный читательский проект жизни к патетическому самоосуществлению персонификаций авторских идей.

Книга преодолевала патриархальные страхи читателя перед неведомым, вытесняла реальность соблазном все узнать об этом неведомом, ТВ охотно и обильно поставляет на дом зрителя страхи, соблазны и самою реальность.

Безусловно, ТВ приводит к атомизированной разобщенности зрителя, которая вливается в новую общность – аудиторию – доверчивую к любым информационным провокациям и пропагандистским вбросам. При этом ТВ отмечено фактом электоральности.

Каждый человек, за которым наблюдают писатели или камеры ТВ, создающие этому человеку условную судьбу (в буквах или на экране), волен или имеет право увидеть себя не только запечатленным в состоянии капитуляции или ситуации паники. Человеку нужен скромный и, главное, хотя бы отчасти удовлетворительный проект его жизни. Но из книги, назидательной, требовательной, устрашающей, он его не извлекает. В этом смысле ТВ несравненно мобильный жанр. Даже после самого печального сюжета оно всегда может призвать: рассаживаемся обратно и начинаем обсуждать проблему в оптимистическом регистре.

Не всё в современном мире можно мерить эталоном классической культуры. Человек имеет право на автономию духа, на самый произвольный культурный выбор. Когда он остается один на один со своей судьбой и повседневностью, статуарное в своей незыблемости классическое искусство уже не в силах помочь ему прояснить отношения с резко изменяющимся миром. Человек вправе избирать самые противоречивые пути осмысления реальности, и подчас те из них, подсказанные классикой, кажутся банальными, отчаянно очевидными, и совсем не предпочтительными для выживания в конкретной жизненной ситуации.

Каждодневный опыт человечества и человека подсказывает, что помимо верности классической культуре обязано быть внимание к новым источникам информации о мире, которые сами по себе придают реальности самостоятельный и многоценный смысл, определяют искусство выживания в этом мире. ТВ является одним из таких источников.

МЫСЛИ НА ЛЕСТНИЦЕ

У(Ю)РОДСТВО ГИПНОТИЗИРУЕТ

«Для того чтобы извлечь мой разум, понадобится сила здорового грузчика». Это Кафка написал. В дневниках.

Для того чтобы извлечь разум современного обывателя (наш с вами разум), понадобится телепульт. И тогда мы окунемся в свою жизнь, жизнь родственников и соседей. Деми Мур красит губы. О чем она сейчас думает?

Джулия Робертс болтает с мужем. Какие у нее творческие планы? Бритни Спирс подстригает ногти. Что ее волнует? Брюс Уиллис подыскивает няню. Как он относится к Чехову?

Возникает вопрос: а почему всё о голливудских дивах? А наши где?

А вот где: обычно в Красной армии, но чаще лежат в шезлонгах у съемного бассейна и читают новый сценарий. Про духовность, написанный самыми духовными буквами.

А потом дают интервью о том, что очень любят духовность. Жить без нее не могут. И в рекламе не хотят сниматься, потому что она какая-то бездуховная. Но деньги очень важны.

Щелкнем пультом. Ба! Опять он. Кумир самого себя Расхлябыстин. Сегодня он не попик, он сёдни светский доктринер.

Юродство гипнотизирует. Благодаря всяким шутам, слово «православный» ассоциируется со злобным и легко манипулируемым существом, которое с готовностью жрет что ни попадя.

Уродство гипнотизирует. Мы любим этот мир, потому что этот мир сделал нас неудачниками, с утра до вечера наблюдающими самих себя – этих одиночек в пустом мире, а рядом с нами еще один неудачник или неудачница, который (-ая) любит нас только потому, что жизнь с ним обошлась точно так же.

Бытие и Ничто Под сетью

Бытие есть само по себе . Это означает, что оно – не пассивность и не активность.

Ж.-П. Сартр, Бытие и Ничто

Там я просидел долго. Сначала я упорно думал о тех деньгах. Я рассматривал их со всех точек зрения. Менял их на франки. На доллары. Переводил из одной европейской столицы в другую. Как скряга, помещал их под высокие проценты. Бесшабашно тратил на самые дорогие вина и самых дорогих женщин. Я купил «Астон Мартин» последней марки. Снял квартиру окнами на Хайд-парк и увешал ее стены картинами «маленьких голландцев». Я возлежал на полосатой тахте возле бледно-зеленого телефона, а магнаты кино слали мне по проводам лесть, мольбы и восхваления. Очаровательная кинозвезда, кумир трех континентов, лежавшая у моих ног, как пантера, наливала мне второй бокал шампанского… Наскучив этой игрой, я стал думать о Мэдж…

А. Мердок, Под сетью

Наконец, и это будет наш третий признак, бытие-в-себе есть .

Ж.-П. Сартр, Бытие и Ничто

– Я очень стыдился этой книги, – сказал я.

– Того, что пишешь, потом, наверное, всегда стыдишься.

А. Мердок, Под сетью

Бытие есть. Бытие есть в себе. Бытие есть то, что оно есть.

Ж.-П. Сартр, Бытие и Ничто

Это письмо привело меня в полный восторг. Не знаю, что в нем восхитило меня больше – доброта или хитрость.

А. Мердок, Под сетью

Тятя, тятя, наши сети притащили… новую вселенную

РЕЧЬ ДЛЯ ЛИФТА

ИНТЕРНЕТ КАК КАРТОФЕЛЬ

ТВ не долгое время грелось в лучах своего ослепительного счастья. Пришла эра Интернета.

Диккенс когда-то писал своему другу примерно следующее: «Великое утешение для нас, что о Шекспире так мало известно. Он – загадка, и я каждый день трепещу, боясь, как бы чего не обнаружилось».

Вот и был создан Интернет. Ужас, не снившийся Диккенсу.

В течение двух последних десятков лет весь мир с замиранием следит за стремительным и победоносным распространением Всемирной паутины. Еще совсем недавно казалось, что это удовольствие, доступное лишь немногим, ибо подразумевает приобретение дорогостоящего компьютера. Однако как телевидение проникло в самую что ни на есть отдаленную от столиц глушь, так и компьютеры уже стали продуктом массового потребления. Купить подержанную электронную машину можно даже на скромную пенсию, и только природный консерватизм, отрицание модных технических новшеств способно помешать кому-либо сделать это.

В России, как известно, все нововведения – популяризация картофеля или идеи межнациональной толерантности – преодолевают немалое сопротивление. Сегодня тех, кто отрицает Интернет по идеологическим, религиозным и другим причинам, осталось не так уж много. Даже православная церковь, подозрительная к любым исходящим от техники духовным опасностям, создала множество собственных сайтов.