Жан-Поль Креспель - Повседневная жизнь импрессионистов. 1863-1883 Страница 47

Картины Мане шли не дороже 600 франков, три холста Ренуара обошлись покупателям не более 150 франков за каждый, а пейзажи Писсарро не потянули и на 100. Единственной картиной, оцененной на аукционе в 10 тысяч франков, был пейзаж Теодора Руссо, принадлежавшего к барбизонской школе.

За исключением Руссо цены на картины были просто мизерными, если сравнить их с суммами, платившимися за работы салонных художников, немыслимыми даже и по нынешним временам. Лишь с 1884 года цены на картины импрессионистов стабилизировались, а затем стали постепенно повышаться. Но медленно, очень медленно!.. Во время продажи мастерской Мане, состоявшейся через десять месяцев после его смерти, девяносто три живописных полотна, тридцать пастелей, четырнадцать акварелей и двадцать три рисунка в общей сумме оценивались всего в 116 637 франков! Это меньше, чем стоимость одной картины Мейссонье, но даже эта незначительная сумма чрезвычайно обрадовала Сюзанну Мане, не ожидавшую получить и столько. Жак Эмиль Бланш, тогда еще очень молодой человек — ему было двадцать четыре года, — смог на карманные деньги купить две картины: «Даму в атласном башмачке» — за 50 франков и «Сцену в испанской мастерской» — за 10 франков…

Десять лет спустя, на посмертной распродаже коллекции Танги, стоимость полотен Сезанна возросла от 45 до 100 франков. Можно представить себе радость Воллара, сумевшего на этих торгах прибрать к рукам все его работы. В «Воспоминаниях торговца картинами»[97] он в восхищении восклицает: «Какие славные времена для коллекционеров!..» А для коммерсантов и подавно!

Еще в 1895 году, на распродаже у Надара, за великолепное полотно Мане не давали больше полутора тысяч франков, и пришлось выкупить его обратно. Наконец шаг за шагом, от выставки к выставке, благодаря трудам Дюран-Рюэля, Жоржа Пти и Амбруаза Воллара, начал закладываться успех импрессионистов. Работы художников, которые долгое время благодаря помпьеристам считались людьми нездоровыми — утверждение совершенно абсурдное, подкрепленное, однако, тем, что Йонгкинд, Дега, Мэри Кассет, Моне и Писсарро действительно страдали глазными болезнями, — наконец стали продавать по достойной, конкурентоспособной цене, как сказали бы сегодняшние торговцы. В 1912 году распродажа у Анри Руара стала полным триумфом: «Танцовщицы у станка» Дега были проданы за 435 тысяч франков, сравнявшись в цене с полотнами Мейссонье! Любители живописи, признавшие импрессионистов, приветствовали аукцион аплодисментами. Правда, Дега был не в восторге: «Картина, которую я уступил за пятьсот франков!.. Я не считаю написавшего ее идиотом, но уверен, что купивший ее за такие деньги — просто кретин!» Это, конечно, было не слишком вежливо по отношению к миссис Хевемейер, для которой картину приобрел Дюран-Рюэль. Дега остроумно добавил: «Я лошадь на скачках. Я выигрываю большие скачки и довольствуюсь всего лишь своей мерой овса».

Имя Воллара, много раз появлявшееся по ходу нашего рассказа, тесно связано с историей современного искусства. Какая колоритная фигура! Этакий герой оперы-буфф, тучный креолец, дремлющий на ходу, выходец из многодетной семьи нотариуса из Реюньона. Прибыв во Францию для прохождения курса права, чтобы в дальнейшем унаследовать отцовское дело, он учился довольно небрежно — что, однако, не помешало ему получить ученую степень — и предпочитал бродить по набережным Сены, добывая кое-что в лавках букинистов. Это занятие позволило ему накопить немного денег на карманные расходы и дало возможность выжить впоследствии, когда отец прекратил материально поддерживать сына, отказавшегося вернуться на родину. Доходы Воллара были ничтожны, но, имея минимум средств и довольно скромные требования, он в течение многих недель мог питаться чем попало. Как охотничья собака, способная уловить тончайший запах дичи, Воллар имел удивительный нюх на рисунки, качество которых безошибочно определял. Его познания в этой области были минимальны, но чутье никогда не подводило. После краткого курса обучения у лавочника, торговавшего картинами и предметами искусства, он открыл небольшой магазинчик на улице Лафитт, 3. Впоследствии переехал в более просторное помещение по тому же адресу, ставшее центром торговли картинами в последней четверти XIX века. Он, конечно, не отказался бы торговать произведениями Мейссонье, Детайля и Каролюс-Дюрана, если бы располагал необходимыми средствами, но цены, которые назначали эти мэтры живописи, были для него слишком высоки, и ему пришлось довольствоваться более доступными художниками — импрессионистами. Писсарро, также креольского происхождения, только с Антильских островов, привел к нему Клода Моне и Сислея, те, в свою очередь, посоветовали познакомиться с Сезанном, единственным из группы, так и не получившим возможность устроить персональную выставку. Воллар, прислушивавшийся к советам художников на протяжении всей жизни, начал покупать картины художника из Экса, которым тогда мало кто интересовался, а позднее приобрел целую партию его работ на распродаже коллекции Танги.

В 1885 году, после длительных поисков Сезанна — Воллару просто не удавалось за ним угнаться, — торговец все же ухитрился связаться с ним через его сына, жившего в Париже, чтобы условиться о доставке полотен для организации выставки. Сезанн, уединившийся в Эксе и уже не веривший в успех, отправил ему 150 холстов, свернув все в один рулон, который завернул в промасленную ткань. Все работы чохом! С трудом можно вообразить себе сумму, в которую сегодня оценили бы эту посылку.

Выставка у Воллара стала большим событием: о Сезанне совсем забыли! Критики, которые в 1870-х годах осыпали его саркастическими насмешками, вновь с наслаждением накинулись на художника и его «живописные мерзости»!.. Между тем не все придерживались того же мнения; уже появилось новое поколение критиков, более широких взглядов и менее зависимых от мнения Института. Новые собиратели, такие, как, например, Огюст Пеллерен, крупный промышленник, впоследствии ставший владельцем почти ста полотен Сезанна, проявили большой интерес к работам забытого живописца.

Молодые живописцы Камуэн, Эмиль Бернар, Морис Дени с энтузиазмом отнеслись к творчеству отшельника из Экса. Совершенно неожиданно Сезанн оказался крупнейшим представителем импрессионизма и, более того, провозвестником новой эры в живописи.

Коммерческий успех выставки, однако, был неравноценен творческому. Основными покупателями стали старые друзья Сезанна: Моне, Ренуар, Дега и Писсарро; последний, далеко не богач, тем не менее счел необходимым засвидетельствовать уважение своему старинному приятелю по временам, проведенным в Понтуазе и Овере. Воллар вынужден был распродать картины по низким ценам. В своих воспоминаниях он говорит об одном восхитительном натюрморте с горшочком варенья, ушедшем за десять франков. Но дело пошло, и интерес к творчеству Сезанна с этого момента постоянно возрастал.

Несмотря на незначительный коммерческий успех выставки, Воллар стал после нее тоже заметной фигурой, известнейшим продавцом авангардной живописи; в последующее десятилетие он выставлял у себя в галерее художников, считающихся теперь классиками современной живописи: Ван Гога, Боннара, Руо, Матисса, Дерена, Вламинка, Брака, Пикассо и Шагала.

Будучи осмотрительным, он не только искал новые имена, но и продавал картины Дега и Ренуара, приносившие ему верный барыш. Он поддерживал связь с Сезанном до кончины художника в 1906 году, оспаривая свои права на его работы у Дюран-Рюэля и Бернхейма, поздновато спохватившихся, зато обладавших значительными средствами.

Незаурядная личность Амбруаза Воллара, его обличье орангутанга, сонливость и шутовские выходки описывались неоднократно.[98] Хотя он был крупнейшим торговцем произведениями современного искусства, его главным призванием стала не продажа картин, а издание роскошно оформленных книг. Высшим достижением Воллара на этом поприще стало издание красивейших книг XX века, настоящих шедевров, вошедших в историю французского книгопечатания: «Параллели» и «Дафнис и Хлоя», иллюстрированные Боннаром, «Заведение Телье» — Дега, «Искушение святого Антония» — Одилоном Редоном, «Неизвестный шедевр» — Пикассо.

Одержимый неутолимой художественной страстью, он был совершенно равнодушен к быту. Живя на улице Лафитт, Воллар давал великолепные вечера с креольской кухней в своем подвале, а после того как перебрался в просторнейший особняк на улице Мартиньяк, занимал там лишь две комнаты: спальню и столовую. Все остальные комнаты были завалены громоздившимися друг на друге холстами. Единственной роскошью в доме была резная кровать, сделанная самим Гогеном и служившая хозяину ложем: шедевр, являвшийся, однако, верхом неудобства.