Сергей Романовский - "Притащенная" наука Страница 47

Да, Лысенко творил в самый благоприятный для себя отрезок истории страны, когда полностью недееспособная экономика должна была в нищей, разоренной революцией стране, возжелавшей шагать в светлое будущее, а значит сменившей христианские верования на идеологическую демагогию, в кратчайший срок наладить сносную жизнь народонаселению, чтобы оно уверовало в идеи большевиков и слепо следовало за ними. Это было время бурного расцвета советской обезмысленной науки, в том числе и «мичурин-ской биологии».

Ее лидером, точнее вождем, и стал Т.Д. Лысенко.

Лысенко вполне искренне считал, что науку может развивать даже неграмотный колхозник. Поэтому в его окружении оказались полуобученные, недобросовестные биологи, которых устраивало, что опыты повторять не надо, что добиваться воспроизводимости – излишняя роскошь, что сопоставлять свои результаты с опытами зарубежных коллег – вообще противопоказано, ведь это значит сравнивать достижения советской биологии с «буржуазной лженаукой». Девиз Лысенко и его окружения был понятен и мгновенно востребован партийным руководством: сегодня – опытная делянка, завтра – колхозные поля [397].

Заметим, что все сказанное – не поклеп исследователя. Почитаем самого Лысенко образца 1939 г.: «Для того чтобы получить определенный результат, нужно хотеть получить именно этот результат; если вы хотите получить определенный результат – вы его получите… Мне нужны только такие люди, которые получали бы то, что мне надо» [398]. Как видим, просто и без затей, а главное, не стесняясь собственной непролазной дремучести.

Лысенко знал главное: стране нужны новые урожайные сорта овощей и злаков, а генетика их может вывести за 10 – 15 лет. Значит, не надо даже лезть в «вейсманистские бредни», надо бить генетику этими сроками. Она не может, а я – могу! Главная движущая психофизическая сила Лысенко – нетерпение мысли. Ведь он – радикальный русский интеллигент в худшем смысле этого слова [399]. Уже в 1932 г. Лысенко объявил в Одесском институте генетики и селекции, что выведет нужные сельскому хозяйству сорта за срок, установленный ЦКК – РКИ. Так зарождалась не просто антинаука, так за науку выдавалось сознательное жульничество. Против научных основ селекции генетики пойти не могли, а Лысенко пошел, ибо не знал этих самых научных основ. Партия установила срок селекции пшеницы 4 – 5 лет, а Лысенко выдвинул встречный план – в 2,5 года создать путем гибридизации сорт яровой пшеницы для Одесского района. Через 2,5 года отрапортовал: вывел целых четыре новых сорта. Как в сказке «По щучьему велению».

29 января 1934 г. на XVII съезде ВКП(б) нарком Яковлев в присутствии Сталина заявил, что люди типа Лысенко станут «костяком настоящего большевистского аппарата, создания которого требует партия, требует товарищ Сталин…» [400]. Такое можно было ляпнуть только со страха за свою собственную аппаратную шкуру.

И вот Лысенко уже закусил удила и его понесло. Почему генетика утверждает, что новые сорта выводятся не менее чем за 10 лет, когда он это делает за 2,5 года? Да потому, что генетика – наука классово чуждая, она оторвана от жизни, академична и бесплодна, что «генетика и селекция… стоят в стороне от практики семеноводства» [401]. То был один из первых ответных ходов в направлении Н.И. Вавилова по-шариковски благодарного агронома Лысенко. Если ты сторонник формальной генетики, значит ты активный противник социалистического земледелия.

Лысенко вообще любил спрямленную логику, ибо она позволяла не полемизировать с оппонентом (этого он делать не умел), а сразу зачислять его сначала в число своих личных политических врагов, а затем в разряд активных и сознательных вредителей, т.е., говоря более ясно, встраивать его в ряды неисчислимых врагов народа.

На самом деле, если еще в 1936 г. между генетиками и сторонниками «мичуринской биологии» допускалось нечто, напоминающие научные дискуссии, то после февральско-мартовского (1937) пленума ЦК ВКП(б) началась активная кампания по выявлению среди генетиков «врагов народа». Лысенко в ней купался с упоением. Уже в 1937 – 1938 гг. были арестованы многие видные генетики. Среди них Г.К. Мейстер, С.Г. Левит. Арестовали непременного секретаря Академии наук СССР Н.П. Горбунова [402] и президента ВАСХНИЛ А.И. Муралова.

23 февраля 1938 г. постановлением СНК СССР Лысенко назначили президентом ВАСХНИЛ, хотя по уставу должны были бы выбрать. Но Лысенко страшился выборов и его послушали. Лысенко таким образом прошагал к этому посту по телам трех репрессированных в разное время президентов (Вавилов – Муралов – Мейстер). Теперь он имеет большую власть и может, никого не боясь, изгонять из институтов и опытных станций насаждавшиеся там методы буржуазной науки, которые «всячески культивировались врагами народа, троцкистско-бухаринскими диверсантами, орудовавшими во Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук». Так писал Лысенко в газете «Социалистическое земледелие» за 12 сентября 1938 г.

Теперь он всюду заявлял, что генетика не оторвана от практики (ведь это исправимо), она мешает практике. Так классическая генетика стала в глазах жрецов обезмысленной советской науки нормальной лженаукой.

На смену ей пришла «мичуринская биология». Что это такое, не понимал никто.

25 мая 1939 г. президент ВАСХНИЛ Лысенко вызвал «на ковер» директора Всесоюзного института растениеводства (ВИР) академика Вавилова с отчетом о работе института. Отчет не приняли.

Ж. Медведев называет это заседание президиума ВАСХНИЛ «откровенно погромным» [403]. На нем безапелляционные невежды, считавшие свою непререкаемость пролетарской научной принципиальностью (хамство стало синонимом принципиальности), глумились над наукой и учеными.

Не будем забывать, что Лысенко был гением демагогии, был таким простеньким академиком, зачем-то оторванным от сохи. Любой научный спор, в чем он был всегда слаб, Лысенко с легкостью необыкновенной переводил в политическое русло. А это было очень опасно, ибо его оппонент тут же оказывался врагом советской власти.

Коммунисты все свои проблемы решали в точном соответствии с марксистско-ленинским учением.Сначала они захватили власть. Затем уничтожили оппозицию: активную (военную) и пассивную (интеллектуальную). Построили (на бумаге) планы социалистического переустройства общества. Начали претворять их в жизнь. Заменили буржуазную науку на свою, советскую, которую прита- щили вместе с недоученными по ускоренным советским программам специалистами. Уничтожили (физически) реальную и надуманную оппозицию в интеллигентской среде. Сделали интеллигенцию своей, трясущейся от страха, забитой и на все готовой. Иными словами, осуществили невиданный ранее процесс общегосударственной мутации интеллектуального слоя нации. Корпоративного начала русской интеллигенции более не существовало. С этой капитальной задачей большевики справились блестяще, а главное – очень быстро.

Зная все это, не очень верится в слова мемуариста, бывшего даже живым свидетелем описываемых нами событий: «Страдали больше всего те, кто, обладая высокой нравственностью, чувством долга и тревожащей совестью, все же вынуждены были писать или произносить слова, антинаучная и вредоносная сущность которых была для них очевидна» [404]. Главное, что они произносили эти «нужные» слова, произносили безропотно, а то, что они при этом «мучились совестью», ничего не меняло. Это было их проблемой. Они уже были типичными советскими интеллигентами, к тому же «гнилыми».

Какая еще интеллигенция могла всего через 67 дней после ареста Н.И. Вавилова на Ученом совете ВИРа, института, который снискал себе мировую славу, благодаря совершенно уникальной деятельности академика Н.И. Вавилова, выдвинуть на соискание Сталинской премии за достижения в «мичуринской биологии» Лысенко – его идейного убийцу [405]. Ответ, к сожалению, прост: гнилая советская интеллигенция, ставшая у руля советской науки.

Так поступал не только Ученый совет ВИРа. Так в конце 30-х годов вели себя все советские учреждения, имеющие хоть какое-то отношение к биологии или сельскому хозяйству. Так поступала и Академия наук СССР, послушно выполняя любые указания партии. Ведь Лысенко с 1939 г. являлся ее действительным членом, т.е. академиком!

Если несколько перефразировать слова «Британской энциклопедии», то можно сказать, что Лысенко был самым знаменитым представителем советской лженауки. К тому же он был подлинным геростратом биологической науки. Мы знаем уже, что отнюдь не И.И. Презент, умный, хваткий, изворотливый и циничный человек создал карьеру «дремучему и невежественному Т.Д. Лысенко» [406]. Нет, разумеется. Все он сделал сам, своими собственными руками, а Презент выполнял лишь функции «бойцового петуха». Больше он ничего делать не умел.