Иван Полуянов - Деревенские святцы Страница 50

— Чего уж, в ногах правды нет: садитесь, поснедаем.

Они промялись, они умнут и ополовинят, чего там матке с батькой бабушка приготовила.

Пообедали, и сразу за серпы — до паужны, часов в пять вечера. А потом снова жни, ставь суслоны, пока не осмеркнется…

Погодите, лен пропустили!

«Мужик кормит, баба одевает». Мужские руки, известно, до льна не доходчивы. Порой на его уборку дня не выдавалось свободного. Бабы, девки, успевайте: ваша печаль, где силу взять и час урвать!

Вытеребленный лен горсть по горсти укладывали на березовую тонкую вицу крест — на — крест. Вица с крученой петлей на вершинке служила опояской. Снопы в мокропогодье развешивали на козлах для дозревания семян.

Затем вези снопы к гумну. С овинов после досушки, иногда прямо горячие, их расстилали по «долони», глиняному полу гумна, для сколачивания головок. Намолоченное семя с трухой-«коглиной» — в вороха, тресту опять в вязки и на телегу.

Скорей, скорей льняную соломку на пожни под августовские росы.

Суслоны, лен на вешалах и в расстиле… Любо! «Что летом уродится, все сгодится…» Любо, любо!

Со стогов сена канюки сторожат добычу, полохливо трещат дрозды, кочуя из перелеска в перелесок…

На проселке вмятины медвежьих когтистых лап. Душа тает, улыбнешься: экая орясина, шуба дорогая, чего же, толстопятый, бродишь босиком? Лаптями б обзавелся, что ли?

Время-времечко: сев и жатва, с утра трава в инее, к вечеру дождь, на загонах суслоны и близ овсяного поля медвежий след.

Вспахать вспахано, вопрос — чем сеять, коли июнь по хлебу справил поминки? Малоземельных мужиков Присухонья поддерживали хлебные магазины. Под замком хранился закладываемый крестьянами запас. С мирского приговора зерно изымали, кому голодную нужду одолеть, кому войти в Силин день с севалкой на груди.

13 августа — Евдокимово заговенье, пролог крестьянских Спасов.

Скоромное долой со стола, наступает Успенский пост.

14 августа — Первый Спас медовый, лакомка, Спас-на-воде.

В устных календарях — проводы лета, осени встреча, Макавей.

Удлинились ночи, земля остывает. «Со Спаса — холодные росы». «У Спаса всего в запасе: и дождь, и вёдро, и серопогодье».

«Спас — всему час». Час воде светлеть, в небе летать визгливым стрижам, ласточкам-касаткам, вставать в хороводы сыроежкам-говорушкам…

С рубежом движения природы по годовому кругу смыкались в устных календарях советы по хозяйству.

«Готовь гумна и овины».

«В дождь не сей рожь».

«Зреет малина и первые ягоды крупные — хорош ранний сев: первые ягоды мелки — урожайнее сев средний и поздний».

«На тычинке городок, в нем семьсот воевод» — подсыхают кубышки мака. Убирай скорей, на дворе-то Макавей] Бывало, маковым семенем осыпали избу в оберег от злых духов. Ну, а «не уродился мак, пробудем и так». «Семь лет маку не родило, а голоду не было».

У пчел оскудел взяток. Детям лакомка, «Первый Спас соты заламывает (и бабьи грехи замаливает!)».

Собственно, избирателен был этот праздник.

Купали коней, стада с поскотины — в знак проводов лета, встречи осени.

По преданьям, в этот день святили воду, колодцы. Купались совместно женщины и мужчины. Позднее обряд в память годовщины Крещения Руси при великом киевском князе Владимире забылся.

«Успенский пост не голодный». Муки намолото, овощей с огорода, из лесу съестных даров вдосталь. На столе «чиличники» — пироги с грибами, черничники, загибени с начинкой из рыбы, мелко порезанной брюквы. Гороховые, овсяные кисели на постном масле…

Поди, на молодежи лишь и сказывались ограничения: косо посматривали старшие на гулянки-вечерины.

«Грех о празднике робить». Первый Спас имел отличие в «сиротских и вдовьих помочах»: пахали и сеяли озимое на тех, кого обделила судьба, кому нужно подставить плечо.

Ты — за себя,Мы — за тебя,А Христов СпасЗа всех нас!

Заповедь древности: «На вдовий двор хоть щепку кинь». «Собором черта поборем» — верили. Жизнь убеждала: «С миру по нитке — голому рубаха». Наставляя, как человеку держаться в обществе, деревенские святцы заботились о духовном здоровье народа. С опорой на обычаи заединщины — радости торжеств и перед лицом горя, людской беды. В ряде общин велось выделять вдовам, сиротам угодья, которые обрабатывались всем миром, сообща.

15 августа — Степан и Василий.

В устных календарях — сеновал и диво московское.

Православная церковь с XVI века поминает в этот день нищего, достославного Василия Блаженного, Христа ради юродивого. Святой Василий Блаженный широко прославился на Руси подвигом юродства. И в летний зной, и в лютый мороз он ходил по Москве почти нагим и босым, обличал бесстрашно всюду творимую неправду. Пред его рубищам и веригами Иван Грозный смирялся, бояре заискивали. Погребен чудотворец под спудом московского собора Покрова-на-Рву. Храм этот известен как собор Василия Блаженного. Истинное диво — творение зодчих Бармы и Постника. Всяк, кто бывал на Красной площади, в этом убедился.

Ясно, намек кончать сенокос. Проверь запас кормов, укрой понадежней к осенней слякоти. То-то белели паруса карбасов по Северной Двине, то-то сплавлялось плотов, весельных лодок с сеном по Пинеге, Печоре! Там, откуда сложно вывезти сено, на дальних пожнях, строились сараи-сеновалы. Под крышей корма всего сохраннее.

Любил я, признаюсь, лесные сеновалы. Расступятся елки, осины, засветлеет яркой зеленью росчисть, шаг-два по покосу — и внезапно тишина, безумолчные шорохи взорвутся грохотом: глухари! Обожают они попастись на нежной отаве — самые травоядные птицы тайги, самые пугливые.

Грибов высыпало — красные на белоснежных пеньках подосиновики, черные, с осенним загаром крепыши обабки, розовые волнухи…

Березы уж крошат блеклый лист, рядом стылым туманом повит ручей, а дверь сеновала отворишь — теплом тебя опахнет, солнечным летним разнотравьем. Душа постигнет: удаленный, может, на десятки верст покос — продолжение полей, лугов, как бревенчатый сарай — часть подворья.

Не представить крестьянскую усадьбу без двора. А двор без сена? Скажем, в 1912 году Вологодчина сняла его с 780 тысяч десятин покосов 75 миллионов 558 тысяч пудов. Десятина, знаете, больше гектара. Обойди-ка ее не раз с косой-стойкой, с граблями! Каждый клочок сена, прежде чем оказаться на сеновале или в стогу, тоже не раз прошел через крестьянские руки.

Мужики со своими численниками согласовывали: каков Степан-сеновал, таковому быть сентябрю.

16 августа — Антоны.

В устных календарях — вихревеи.

Их погодой октябрь стоит и в целом грядущая зима. Крутые ветра — к крутой зиме, южный ветер с вихрями — к снежной.

17 августа — Авдотья и семь отроков.

В устных календарях — малиновка, кривые огурцы, сеногной.

Деревне мало было обозначить именины малине, задели огород. Кривобок пошел огурчик, плети желтеют, — Север, куда денешься.

Раньше скошенная трава на граблях сохла, а сейчас — сено в зародах сгорается, плесневеет, коли сметано впопыхах, абы как. Вестимо, «поспешишь — людей насмешишь». Делать нечего, разваливали заплесневелые стога, досушивали сено в валах, заново переметывали — от пыли не продохнуть…

О ноябре малиновке доверялось расхожее предсказание: погожа — канун зимы выдастся пригожим, дождлива, пасмурна — наступит ноябрь серый, снежный.

18 августа — Евстигней.

В устных календарях — житник.

На широте Вологды поспевал к серпу ячмень. Жни жито и смекай: чем по погоде житник отметится, тем декабрь отзовется. Само хозяйствование делало крестьян стихийными естествоиспытателями. «Мужик сер, да ум у него не волк съел» — навряд столь простодушны были деды-прадеды, чтобы по погоде одних суток строить далеко идущие прогнозы.

Августовские «погодоуказчики» — глубинный пласт устных календарей. В язычестве, возможно, на них приходились службы жрецов о благоприятной осени, о доброй зиме. Пустое, впрочем, занятие — гадать. Гораздо существеннее, что за поиском закономерностей в явлениях природы стоят у деревень тысячелетия.

С издержками, неудачами накапливался положительный опыт, дававший власть над землей — пахать, сеять, растить хлеб, разводить скот.

Загадочен, поэтичен обряд заклинания полей на Евстигнея. Повторяли его из года в год, ранней зорькой обращаясь к востоку и западу, югу и северу:

— Мати, сырая земля! Уйми ты всякую гадину… Поглоти ты нечистую силу в бездны… утоли ты все ветры полуденные со ненастью, уйми ты ветры полуночные со тучами, содержи морозы со метелями.

Доймет иногда тоска, улетел бы к Степину логу, к Олешечкиной дерюге, пал на колени: «Мати, сыра земля! Уйми ты всякую гадину… поглоти нечистую силу в бездны!»