Дмитрий Быков - Статьи из газеты «Известия» Страница 50

Почти убежден, что после очередной реинкарнации он отправился в Россию, где его принимали лучше, чем в прочей Европе. Екатерина даже рекомендовала подданным общаться с ним для интеллектуальной пользы. Правда, вскоре со свистом выдворила графа и его жену из пределов Петербурга, а вслед ему написала комедию «Обманщик». Но это гораздо более цивилизованная расправа, чем костер или замок; правда и то, что наказан граф был не за оккультизм, а за то, что его красавицей-женой увлекся граф Потемкин. Призрак графа не раз возникает в русской литературе: вот он под видом гусара соблазняет несчастного Германна рассказом о трех картах, позволяющих выигрывать в «фараон» (действительно умел такие штуки), вот ездит по России, скупая «мертвые души», вот в облике итальянца-импровизатора дурит светский Петербург, складывая стихи о любовниках Клеопатры… Но это все, как вы понимаете, мелочи. Калиостро по-настоящему развернулся в конце XIX века, когда расцвела русская промышленность и начали сколачиваться миллионные состояния. Под именем Александра Парвуса, он же Израиль Гельфанд, Калиостро получает от Горького доверенность на сбор гонораров за немецкие постановки «На дне» и на передачу их большевистской партии, но прокучивает всю сумму с очередной красавицей и сбегает, знамо, в Англию. Впоследствии он же вербует Ленина и помогает ему переправиться из нейтральной Швейцарии через воюющую Германию в пошатнувшуюся Россию, а сам начинает ворочать миллионами. Но Россия, к сожалению, обманула его надежды: сразу после революции началась разруха. Помучившись в советской России под именем Бендера, он покидает страну в 1934 году, ибо в ней теперь не развернешься, — и возвращается лишь в 1939-м под именем Вольфа Мессинга, несколько подновив репертуар, но в целом оставаясь в рамках прежней программы, которая нравилась еще Екатерине. Демонстрация Сталину нескольких нехитрых фокусов делает Калиостро-Мессинга любимцем вождя и его личным предсказателем с правом гастролей в провинции.

В качестве Мессинга он проработал почти 40 лет, но в середине 70-х резко переродился, ибо в стране опять стало можно делать дела. Это интересное чередование занятий Калиостро обусловлено сменой периодов относительной экономической свободы и безотносительной диктатуры: при свободе он — деловар, Чичиков, Бендер, кузнец полуподпольных состояний; при несвободе — советник царя (вождя), личный астролог и футуролог, впоследствии политтехнолог (тот же астролог, но с патриотическим уклоном и знанием новых слов, помимо аспекта и акциденции). Как только в позднесоветской России появились цеховики и прочие подпольные бизнесмены, готовившие перестройку до всяких идеологических пертурбаций, Калиостро переметнулся в малый бизнес, чувствуя, что скоро он превратится в большой. (Правда, в андроповские времена бизнесменов поприщучили, и Калиостро проторенным маршрутом бежал в Англию, где некоторое время промышлял дешевыми трюками под издевательским псевдонимом Копперфильд.) Уже в 90-е мы увидели его под новой личиной — в качестве Сергея Мавроди он попытался повторить старый фокус под названием «Пирамида», но был разоблачен и схвачен, и Калиостро воскрес под именем Березовского, о котором — вот загадка! — до того почти никто не слышал. В качестве Березовского он бежал, понятно, в Англию и надеялся отсидеться там, но, поскольку в России наметилась либерализация, он почел за лучшее вновь воскреснуть под именем Мавроди. Этим и объясняется тот факт, что Бориса Березовского в Англии никак не могут ни схватить, ни экстрадировать: его там попросту нет. Под каким именем Калиостро воскреснет в ближайшее время — не знает никто, но, судя по генеральному вектору российского развития на ближайшие годы, мы увидим его скорее астрополиттехнологом, нежели олигацеховиком.

Почему он выбрал для наиболее активных действий именно Россию, а в прочий мир наведывается либо за политическим убежищем (всегда кратковременным), либо на хорошо оплаченные гастроли? Почему о нем написал великий А.Н.Толстой, а не менее великий Нодар Мгалоблишвили сыграл его в фильме великого же Захарова? Почему международный авантюрист становится в России не только преуспевающим и культовым персонажем, но еще и героем народных легенд? Ответ прост: потому что из всех способов обирать массы авантюра является самым артистическим и наименее травматическим. Обирают все — от чиновников до милиционеров, от бизнеса до государственных душителей этого бизнеса; но Калиостро во всех своих обличьях проделывает это столь артистично, виртуозно, изобретательно, что поневоле начинает казаться лучом света в темном царстве. Отобранные деньги — как бы плата за представление; да ведь и потрошит он по большей части тех, у кого много. Бальзамо сроду не отбирал последнее! Авантюрист делает свое дело ловко, весело, из любви не столько к деньгам, сколько к искусству. На фоне нудного и жестокого постового или такого же бюрократа он предстает абсолютной кисою, за что и бывает увековечен в преданиях, фильмах и лучших образцах отечественной литературы.

С днем рождения, граф! Тут у нас в последнее время много говорят о борьбе с коррупцией, но вы не бойтесь. Главное — не уезжайте в Англию. Что там хорошего? А у нас нефти много и бабы красивые. Пользуйтесь, не жалко. Среди сплошных коробочек, собакевичей и Вороньих слободок только на вас душой и отдохнешь.

2 июня 2008 года

Законы природы, или 150 лет спустя

150 лет назад, 22 июня 1858 года, Александр Дюма-пер шагнул на санкт-петербургский берег, о котором он столь долго мечтал и на который его 20 лет кряду не пускал покойный император Николай Павлович. Добрейший был человек — другой бы за «Учителя фехтования» приказал найти Дюма за границей и выкрасть для более тщательного изучения сибирских реалий. Первый в мире роман о декабризме, и весьма сочувственный. В Россию книга проникала, несмотря на запрет. Однажды Николай увидел, что ее читает его собственная жена, и закатил такую сцену, как если б застал ее не с романом, а с автором. Но монарший сын, воспитанник Жуковского, изволите видеть, сделал маленькую «оттепель», выразившуюся, скажем, в том, что Кушелев-Безбородко получил возможность пригласить Дюма в суровые наши края, где на него все молились, — и прощенный гость из Парижа, как некая Асламазян, воспрянул, волю почуя.

За 8 месяцев он проехал всю европейскую Россию от Москвы до Астрахани, заехал в Дагестан и описал странствие в 7 выпусках «Записок о путешествии от Москвы до Астрахани» и «Заметок о Кавказе». Все это время за ним осуществлялся негласный полицейский надзор. Для уравновешивания потенциально неблагонадежной книги Дюма был приглашен Теофиль Готье (до известной степени история потом повторилась с Жидом и Фейхтвангером)… Но он как раз не написал ничего интересного, а сочинение Дюма оказалось точным, зорким и увлекательным. Конечно, это не де Кюстин с его брюзжанием, — но именно потому, что Дюма смотрел широко открытыми и доброжелательными глазами, он увидел больше, и увиденное им кажется горше. Чего стоит замечание, что у станционного смотрителя может не быть ни одной лошади, зато непременно наличествует вся документация, включая инструкции с сургучными печатями. Лишь в 80-е годы прошлого века Владимир Ищенко перевел и частично опубликовал российские дневники Дюма («Кавказ» был благополучно издан в 1861 г.), попутно опровергнув клевету насчет содержащейся в них развесистой клюквы. Эту клюкву придумал в 1910 г. создатель петербургского театра «Кривое зеркало» театральный критик Кугель для пародии «Любовь русского казака», а Дюма ни при чем.

Что мешало многим принять точку зрения Дюма (в особенности неприятную, конечно, для любых реформаторов, прежде всего большевиков), — так это его тихое, благожелательное изумление европейца перед туземцами: ежели они живут так, то, значит, им нравится! Ему вообще (судя по африканским и прочим запискам) присуще отношение к национальным болезням как к местным обычаям. Лечить их незачем, потому что если бы народ хотел — давно бы сам все изменил. Не меняет — значит, не надо. Шоу когда-то издевался устами Цезаря: «Британик у нас варвар и полагает, что обычаи его острова суть законы природы». Но, товарищи дорогие, так ведь и есть — применительно к данному острову! Получается апология мирного быта: рыбы пляшут от радости, что их жарят, а раки краснеют от счастья, что их варят. В разговоре с Некрасовым (путешественник обязан увидеться с оппозицией, это уж как водится) Дюма обронил показательную реплику о том, что отменив крепостное право, Россия вступит на путь всей просвещенной Европы «путь, ведущий ко всем чертям!»

Примерно половину его записок составляет описание гастрономических чудес и женских типов, которые были тут к его услугам; здесь в полной мере проявился демократизм его вкусов: осетровых рыб он нашел «пресными и жирными», заметив, что без соуса они вовсе никуда и придать им должную остроту способен только француз (отчасти это касается и русской жизни). Судак, напротив, вызвал восторг — и эта любимая рыба русского простонародья идет по 2 копейки за фунт, тогда как безвкусная стерлядь стоит рупь! Сам лопал этого судака в обед и ужин и путешествовавшего с ним художника Муане заставлял. Женщины Кавказа и Астрахани тоже показались ему лучше московских барынь (назвать их пресными и жирными, думается, помешала только французская галантность). Таковое преимущественное внимание к местной кухне и женскому полу тоже объяснимо: умей взять от страны лучшее, что в ней есть, и не требуй того, чего нет. Все бы так ездили.