Джулия Сисс - Повседневная жизнь греческих богов Страница 52

Кем был Еврипид — женоненавистником или, наоборот, поклонником женщин? В эти годы пробуждения появилась хорошая возможность ненадолго задержаться на вопросе полов в мифологии. Несправедливость по отношению к женщинам как в древности, так и в наши дни широко обсуждалась и обсуждается. На процессе тюрбо выступали Гесиод, город-государство, Аристотель, не говоря уже о главных свидетелях. Дело Пандоры — это мечта (Гесиода или всей Древней Греции?) о мире без женщин. А вот еще один, более утонченный пример: коварные самцы, рассказывая историю Афины, маленького Эрихтония и матери-Геи, недвусмысленно хотели отобрать у женщин то малое, что осталось у них в этом мужском мире. Они намеревались лишить женщин материнства, приписав его Земле «для большей надежности». Некоторые спрашивали себя, верен ли расчет и нужно ли показывать несостоятельность мужского желания, смущенного Гефеста, ребенка без отца и торжествующий сговор женщин? А после того как из головы Зевса, расколотой обоюдоострым топором Гефеста-акушера (кесарево сечение как подвиг демиурга), раздался ужасный крик Девы-Афины, одетой в медные доспехи, стоит ли безоговорочно обвинять этого мужчину-бога, который узурпировал процесс родов, он заставил бездействовать женское чрево, в очередной раз «решительно опроверг право женщин на материнство»? Таковы, слово в слово, упреки, адресованные Зевсу Герой, когда она увидела его беременным совоокой Афиной: «Разве не могла я ее родить, я, которую бессмертные называют твоей супругой?» Продолжение «Гомеровского гимна Аполлону» в деталях повествует о том, как Гера, без устали ведущая войну против своего супруга, прибегает к утонченным способам, чтобы получить потомство без малейшего вмешательства Зевса, полностью оставленного в стороне. Было ли это очевидным оскорблением, нанесенным отцовству, которое олицетворял собой супруг Геры? Основные сюжеты мифологии, «отражающие» классовую борьбу, никогда не были достаточно убедительными; основные сюжеты о войне полов тем более не представляются нам окончательными.

Вдумчивый анализ мифов позволяет сделать вывод, что гораздо разумнее провести предварительное сравнение между вариантами мифов и мифологических сюжетов, связанных с Аргосом и Афинами, и даже только с Афинами. Например, сравнить женскую автохтонию и мужскую политическую автохтонию, иными словами, сравнить историю Праксифеи и Аглавры и историю Эрехфея. К этому вопросу мы еще вернемся.

На первый взгляд автохтония кажется навязчивой идеей афинян, предающихся самосозерцательным наслаждениям и сочиняющих по образу и подобию надгробных речей огромную речь, изобилующую повторами, об автохтоне, о совершенном афинянине, «рожденном от самой матери-земли», при любых обстоятельствах остающемся самим собой в проявлении добродетелей и совершении подвигов на словах и на деле. В V веке, находясь на вершине морского могущества и господства над многочисленными союзническими городами-государствами, которые платили ему дань, афинский полис достиг кульминационной точки в самолюбовании. Ситуация становилась критической.

Как мы уже говорили, автохтония принимала самые разнообразные формы, последовательно воплощаясь в своих автохтонах: Кекропе, Эрехфее Хтоническом — герое «Илиады», воспитанном Афиной, которая некогда поместила его в своем тройном святилище; Эрехфее, по праву называемом Хтоническим, поскольку пахотная Земля приняла его, «усыновила» в своем черном чреве — Земля, полная жизни. Кекроп, царь со змеиным хвостом, разработчик моногамной программы, еще раньше Афины предложил ввести автохтонию, которая давала преимущества женскому полу перед породой самцов. Существует также различие между Эрехфеем и Эрихтонием. С лингвистической точки зрения имя первого является укороченной формой имени второго, но в действительности Эрихтоний появился на свет после того, как Гермес, преследовавший любовными ласками родную сестру, уронил свое семя в одном из закоулков Акрополя. Как только Гермес исчез из поля зрения, Афина, спрятавшаяся в укромном месте, собрала в шерстяной мешочек сперму брата, а затем положила ее в ларец и передала все той же Земле, которая довершила все остальное точно так же, как сделала это для Геры. Эрихтоний, маленький автохтон, был окружен женщинами — тенистой Землей, своей подозрительной кормилицей, и тремя кузинами, взрослыми сестрами, которые должны были следить за ним, даже не догадываясь о зловещей тайне. А в это время Эрехфей, царь в полном расцвете сил, готовился к апофеозу Афины в посвященных ей праздничных торжествах, получивших впоследствии название Великих и Малых Панафиней. К тому же сместился статус Агоры с ее героями-основателями, десятью эпонимами, положением Кекропа и Эрехфея, призванного на военную службу, — Агоры, которая уже не является центром рождения и детства царей и уж тем более кладбищем в Керамиках со стройными рядами могил и монументальных гробниц, восхваляющих счастье умереть за нее, за вожделенную Родину с большим количеством умерших, похожих друг на друга афинян, обещавших воскреснуть, вечно тех же самых.

Поднимаясь от Керамика к Акрополю через Агору, автохтония постепенно превращалась в мужскую политику. Кто умирал за Родину-Мать, как не мужчины, незамедлительно встававшие на ее защиту? К счастью, Еврипид преподнес сюрприз, воплотив на сцене женский вариант афинской автохтонии. Автохтонии, созданной для женщин и усилиями женщин, но все-таки связанной с мифами о возникновении Афин, созданных по просьбам всякого рода Боссюэ[5] или распорядителей похоронных бюро.

Праксифея — анти-Клитемнестра

Около 430 года до н. э., согласно одним сведениям, или в 420 году — согласно другим, афиняне на месте старого начали строительство нового Эрехтеона, который был уже третьим святилищем, посвященным Эрехфею. В нескольких строках из трагедии Еврипида «Эрехфей» содержится намек на каменное здание, возведенное в честь Эрехфея-Посейдона по решению Афины после того, как город-государство был спасен от грозившей ему опасности. Интрига начинается со столкновения Афины и Посейдона. Богиня и бог оспаривают друг у друга Акрополь и права на владение Аттикой. Распря возникла при Кекропе и продолжилась при Эрехфее. Похоже, эта распря явилась составной частью автохтонного утверждения. Согласно этой версии, Посейдон обладал территориальной базой — городом Элевсином. Элевсин находился в состоянии войны с Афинами и угрожал существованию автохтонных Афин. Жители Элевсина показали свое настоящее лицо, призвав на помощь иностранцев-фракийцев, настоящих варваров, ведомых Эвмолпом, «Прекрасным Пением», сыном Посейдона. Противостоя Иному, дикой Несхожести Посейдона и Элевсина, Эрехфей и Афина утверждали афинскую самобытность, незапятнанную автохтонность. На этот раз произошла решающая битва. Эрехфей решил спросить совета у Дельфийского оракула, каким образом можно одержать победу. Оракул дал следующий ответ: для этого необходимо, чтобы Эрехфей принес в жертву одну из своих дочерей. Эрехфей возвратился в Афины и передал своей супруге Праксифее требование, выдвинутое оракулом. А затем при полном согласии Праксифеи он повел дочь на алтарь и перерезал ей горло, чтобы спасти город. Пролилась кровь. Но у Праксифеи и Эрехфея было три дочери: и все они дали клятву не оставаться в живых и сами принесли себя в жертву, перерезав себе горло. Отныне можно было не сомневаться в исходе битвы. Эрехфей убил Эвмолпа, помешал Посейдону прийти на помощь Элевсину и фракийским наемникам. Узнав о смерти сына, бог морей пришел в несказанную ярость. Ударом трезубца он расколол скалу Акрополя, буквально вдавил Эрехфея в землю и стал угрожать городу разрушительным землетрясением. Афина воспрепятствовала исполнению намерений Посейдона, заставив его вернуться в морскую пучину и довольствоваться смертью Эрехфея. Затем она объявила Праксифее, единственной оставшейся в живых, что ее дочерям, ставшим богинями, в городе на веки вечные будет учрежден культ и что ее супругу Эрехфею, также причисленному к сонму бессмертных, возведут святилище, расположенное в центре города величественного Посейдона. Что касается самой Праксифеи, то Афина назначила ее жрицей своего городского культа. «Я хочу, чтобы ты первой от имени города приносила дары на мои алтари». Элевсин покорился афинянам, но полис-соперник получил право совершать таинства, учрежденные Эвмолпом.

Свершилась трагедия автохтонности, главного героя которой зовут скорее Праксифея, нежели Эрехфей. Царица Афин, Праксифея, носит практически функциональное имя, значение которого вытекает из слов Афины, придавшей ей статус официальной жрицы: она исполнительница воли богини. Праксифея, как и Praxidikai, Вершители правосудия, представляет собой одно из воплощений Эриний-Эвменид. «Я хочу, чтобы тебя называли моей жрицей и чтобы ты первой, от имени города, приносила дары на мои алтари». Ей приносили общественные жертвы от имени города, предназначенные для богини, живущей на Акрополе — для Афины Полиады. От имени города, автохтонность которого была провозглашена исполнительницей воли Афины. Праксифея произносит речь об афинской самобытности в тот момент, когда надо действовать. Эрехфей уже сошел со сцены. Он во власти судьбы, и Акрополь стал его могилой. Праксифея говорит об автохтонности прежде, чем стать ее единственным воплощением. «Мы, мы — автохтоны. По своему рождению, по своему характеру. Мы представляем собой город-государство. Город-государство, в корне отличающийся от других. От других городов, инородный, чужой народ которых пришел издалека. Афиняне всегда жили в этом самом краю. Они не знают, что такое основывать город. В то время как «другие города», образованные при помощи разнородных элементов, словно фигура при игре в кости, основаны всякого рода сбродом». Афины представляют собой единственный «природный» город. Остальные же города являются результатом случая, последовательных действий, смешений, встреч чужаков всех мастей и граждан «по бумагам» (следовало бы сказать «по папирусу» для почитателей Аристофана, которые с большим удовольствием противопоставили бы «солому» и «зерно»). Следовательно, существовали города, населенные иммигрантами, гражданами «по названию», без роду и племени, которые не были и не могли быть подлинной порослью родной земли города-государства. В период между 430 и 420 годами до н. э. Афины были переполнены не-гражданами, жившими и работавшими в городе. Афины изобиловали чужаками, которые принесли им в дар свой ум, свое творчество, свои знания, а также свои финансовые сокровища. Именно к ним относилась речь, произнесенная королевой Афин: «Кто-либо, покинувший свой родной город для того, чтобы поселиться в другом городе, похож на деталь, привнесенную в конструкцию извне. Он является номинальным, но никак не фактическим (в своих действиях) гражданином».