Абрам Рейтблат - Писать поперек. Статьи по биографике, социологии и истории литературы Страница 53

В жизни человека можно условно выделить несколько аспектов. Прежде всего разведем стороны биологическую и социальную. Нет сомнения, что аспекты физиологические (болезни или биологически предопределенные предпосылки социальной деятельности, например высокий рост для баскетболиста, слух для музыканта или гомо– или гетеросексуальная ориентация) во многом обусловливают функционирование человека как члена общества. Конечно, сами они в определенной степени социально обусловлены или так или иначе проявляются в зависимости от социального контекста, но тем не менее отрицать их определенную независимость от чисто социальных факторов нельзя.

Далее, в сфере социальной можно выделить аспект частной жизни (быт, сфера личных привязанностей – дружба, любовь, семейная жизнь) и аспект жизни публичной (работа, творчество, политическая и общественная деятельность и т.п.). Если мы проанализируем изданные в России в XIX—XX вв. биографии, то увидим, что аспект публичной жизни не только составлял главное содержание биографий, но они почти исключительно к нему и сводились. Рассматривались преимущественно социально важные и социально обусловленные аспекты жизни человека: воспитание и обучение, профессиональная деятельность и творчество. То есть человек был представлен в основном как работник, общественный и политический деятель. Гораздо меньше внимания уделялось частной жизни, а если биограф и писал о ней, то освещал преимущественно жизнь семейную. Эротическая же сфера, состояние здоровья (болезни) и т.п. в создаваемые в России биографии обычно не попадали. Иногда приводились сведения о состоянии здоровья, но только в тех случаях, когда оно влияло на выполнение профессиональных обязанностей.

Частная жизнь человека как самоценная сфера его существования и самореализации практически не рассматривалась. Она либо не находила отражения в биографии, либо была представлена в предельно редуцированной форме. Биограф обычно не уделял внимания даже тому, в какой степени она стимулирует (или ослабляет) социальную деятельность персонажа. О сексуальных практиках героев (особенно не являющихся господствующими в данном обществе, я уж не говорю о перверсиях) биограф обычно не писал, равным образом он не писал (в лучшем случае – упоминал) о болезнях, хотя они могли играть первостепенную роль в жизни персонажа.

В России не было биографий людей, примечательных в аспекте своего сексуального поведения (если и писалась биография Казановы, то не столько как соблазнителя, сколько как исторического персонажа и литератора), хотя такие личности, конечно, встречались, например А.Г. Ковнер (1842—1909). Он, являясь довольно известным журналистом и прозаиком, вдохновился «Преступлением и наказанием» Достоевского и решил совершить преступление с благородными целями (правда, не убийство, а крупную кражу в банке), попал под суд, вступил в переписку с Достоевским и т.д. Впоследствии он переписывался с В.В. Розановым354. Л. Гроссман написал о нем целую книгу (Исповедь одного еврея. М.; Л., 1924), в словаре «Русские писатели. 1800—1917» (М., 1992. Т. 2) имеется статья о нем, написанная мной. Но ни Гроссман, ни я ни словом не упомянули о гипертрофированных сексуальных возможностях Ковнера, хотя, например, информация о них поразила Розанова, который посвятил обсуждению этой темы специальное письмо Ковнеру. Разумеется, редакция словаря почти наверняка настояла бы на снятии информации об этом, но я и сам не вставлял ее в статью, поскольку не мог «увязать» с другими биографическими фактами, которыми располагал.

Точно так же не может российский биограф подступиться к интерпретации сумасшествия. Известно, что нередко знаменитые люди были больны психически (например, К.Н. Батюшков, Д.И. Писарев). Факт этот упоминается, естественно, в их биографиях, однако не конкретизируется, присутствует тут без всякой увязки с другими биографическим фактами и не получает никакой интерпретации. Психическая болезнь выступает просто как временное «выпадение» из нормальной жизни. Вот характерный пассаж из статьи о Д.И. Писареве в одном из биографических словарей: «Сознание бесцельности прежних умственных занятий, чрезвычайное переутомление, многолетняя безответная любовь к двоюродной сестре Р.А. Кореневой привели П[исарева] в 1860 г. к тяжелому психическому расстройству. Четыре месяца провел он в лечебнице. После выздоровления все силы отдает окончанию университета, работает над кандидатской диссертацией <…>»355. В чем проявлялась психическая болезнь, как она повлияла на его поведение – обо всем этом остается только догадываться. Чуть подробнее изложен этот сюжет в словаре «Русские писатели. 1800—1917»: «Летом и осенью 1859 г. П[исарев] пережил мировоззренческий кризис, закончившийся психическим расстройством <…>. Им овладели мания преследования и безотчетный страх <…>. С диагнозом “разжижение мозга”, болезни неизлечимой, П[исарев] был помещен в частную психиатрическую больницу д-ра Штейна, где дважды пытался покончить с собой»356. Дальше говорится о выздоровлении, но и тут, как и в цитировавшейся выше статье, нет ни слова о влиянии сумасшествия на его публицистику и литературную критику. Аналогичным образом трактует сумасшествие как «выпадение» из жизни и Ю. Коротков, автор книги о Писареве в серии «ЖЗЛ»357. В статье В. Щербакова, специально посвященной этому вопросу, приведено много фактов о болезни Писарева, но не предпринята попытка рассмотреть ее как событие его жизни, тесно связанное с другими ее сторонами358. Примечательно, что сам Щербаков отмечает: «Из биографов только французский исследователь Арман Кокар обратил на нее (психическую болезнь. – А.Р.) серьезное внимание в своей книге “Dimitri Pisarev (1840—1868) et l’idéologie du nihilisme russe” (Paris, 1946) и высказал ряд ценных суждений на сей счет, хотя в его распоряжении имелись лишь немногие известные источники»359. Таким образом, в рамках другой традиции биографического жанра оказалось возможным включить в биографию и интерпретировать то, что в русской биографической традиции выпадает из рассмотрения.

Еще одна сфера, которая обычно не попадает в биографии, – это быт, повседневность. С одной стороны, она считается гораздо менее важной, чем деятельность в социальной и политических сферах, изобретение и творчество. С другой стороны, биография – это нарратив, а передать в нарративе рутинное гораздо труднее (и менее выигрышно), чем яркое и неординарное. В результате читатель не знает, чистил ли персонаж зубы, а если да, то какой пастой, носил он тесную или свободную одежду, где приобретал обувь и т.д. Более того, даже круг чтения (например, выписываемые газеты, приобретаемые книги и т.д.) освещается в биографиях в редчайших случаях.

Не описывается, как правило, и пьянство персонажей, хотя известно, что многие русские писатели, например Н.В. Успенский, И.А. Кущевский, А.А. Шкляревский, А.И. Куприн, К.Д. Бальмонт, А.А. Блок и др., отличались неумеренным потреблением спиртного.

Игнорировалась до последнего времени и экономическая сторона жизни персонажа. Известно, что почти для любого человека вопрос о размере дохода и гарантиях регулярности его получения – один из ключевых. Однако в биографиях персонаж существовал как бы в безвоздушном пространстве, не задумываясь о необходимости искать средства к существованию.

Сказанное представляет общие тенденции построения биографического нарратива в России. Однако в советском обществе, предельно политизированном, именно факты из политической сферы зачастую тоже опускались или искажались. Так, о биографируемых персонажах советского периода не сообщалась их политическая принадлежность (если они не были большевиками), не говорилось о репрессиях по отношению к ним (аресты, запреты публикаций и т.п.), у персонажей-евреев опускалась «еврейская» сторона их жизни и т.п.

Неизбежно возникает вопрос: чем предопределяется отбор тех или иных фактов и сторон жизни героя при включении в биографию?

Я полагаю, что главное тут – социальная функция биографического жанра и господствующие в данном обществе антропологическое видение человека, представления о целях его существования.

Так, герой призван пропагандировать социально одобряемые нормы и ценности, поэтому то, что противоречит им, что способно подорвать уважение к нему, заведомо опускается (или подается как «ошибка» героя), а то, что выглядит нейтрально, слабо связанным с социальными ценностями и нормами, дается маргинально, для «расцвечивания» сюжета.

При этом, естественно, учитываются табу, существующие в культуре данного общества. Это могут быть более универсальные табу, как, например, табу на показ и обсуждение секса, которое было присуще на определенных стадиях всем западным странам. Но могут быть и более локальные запреты, например на рассказ о доходах и расходах персонажа. Если в США эта тема принадлежит к числу приоритетных, то в русской культуре (советская тут – не исключение) вопросы эти обсуждались неохотно, поскольку в самопредставлении культуры на первый план выходила «духовная» сторона, а материальная рассматривалась как вторичная, зачастую маркированная негативно.