Ю. Андреев - Поэзия мифа и проза истории Страница 55

В действительности дело здесь, разумеется, вовсе не в безумии Платона. Мережковский просто не очень внимательно читал предшествующий текст «Тимея» и не обратил внимания на довольно пространный рассказ египетского жреца (того самого, который беседовал с Солоно м в храме богини Нейт) о грандиозных мировых катастрофах, которые, происходя через определенные промежутки времени, уничтожают большую часть человеческого рода, которая погибает либо от страшных пожаров (Платон связывает их с отклонениями небесных светил от своих обычных орбит), либо от великих наводнений.

Во время этих катастроф погибают по большей части люди образованные, обученные грамоте, в живых же остаются, наоборот, невежественные и неграмотные пастухи, укрывшиеся в каких-нибудь горных ущельях или лесных чащах. Этим, как полагает Платон, и объясняется в первую очередь чрезвычайная краткость исторической памяти человечества, ее неспособность проникнуть в прошлое более чем на время жизни нескольких ближайших поколений. Так были забыты и Атлантида, и праафинское государство, и война, происходившая между ними. После одновременной гибели этих двух держав не осталось никого, кто мог бы передать память о них потомкам. Лишь один Египет благодаря особо благоприятному географическому положению избежал общей участи во время этой катастрофы, так же как и всех прочих. По этой причине только здесь и сохранились свидетельства о событиях девятитысячелетней давности. Итак, мы видим, что миф об Атлантиде может быть по-настоящему понят лишь в том случае, если мы будем рассматривать его, с одной стороны, в контексте политической теории Платона, его учения об идеальном государстве, с. другой же — в контексте его космогонических и тесно связанных с ними общеисторических представлений, в основе которых лежит идея цикличности или вечного возвращения к одной и той же исходной точке.

Разумеется, и сама платоновская концепция истории человечества, и дополняющий ее в качестве главного аргумента, подтверждающего ее справедливость, рассказ о войне афинян с атлантами и последующей гибели обеих противоборствующих держав весьма далеки от известной нам реальной истории Древнего мира. Тем не менее внимательное изучение мифа об Атлантиде показывает, что именно реальная история была в значительной степени тем материалом, из которого Платон сконструировал свое псевдоисторическое повествование. Как уже было замечено, афинский философ превосходно знал современную историческую литературу, в которой запечатлелись события недавнего и более отдаленного прошлого. Некоторые из этих событий в несколько видоизмененной форме послужили сюжетной канвой для платоновской «правдивой истории». Нетрудно заметить, что рассказ о войне афинян с атлантами в «Тимее» довольно близко напоминает хорошо известные Платону, так же как и большинству его сограждан, события греко-персидских войн. История войны афинян с атлантами представляет собой как бы зеркальное отражение повествования Геродота о крушении персидских планов завоевания Греции. Тогда грекам пришлось столкнуться с огромной сухопутной варварской державой, надвигавшейся на Балканский полуостров с востока. В «Тимее» их грозным противником оказывается великая морская держава, подчинившая себе все Западное Средиземноморье. Но как в том, так и в другом случае афиняне выступают в роли поборников общеэллинского дела, как вожди всех прочих греческих государств перед лицом варварской угрозы. Напомним, что уже Геродот называл афинян «спасителями Эллады» от персов. Теперь Платон переносит их славный подвиг в отдаленное прошлое, отделенное от эпохи греко-персидских войн почти девятью тысячами лет. Отдельные эпизоды войны с персами как бы заново воскресают на страницах платоновского диалога. Так, самый драматический момент этого рассказа, когда афиняне, брошенные на произвол судьбы своими союзниками, в одиночку вынуждены были противостоять несметным полчищам атлантов и в конце концов сумели не только одолеть их, но и изгнать туда, откуда они пришли, то есть за «столпы Геракла», неизбежно вызывает в памяти знаменитое сражение при Марафоне, в котором небольшое ополчение афинских граждан наголову разбило численно превосходящую армию персидского царя Дария, несмотря на то что другие греки лишь пассивно наблюдали за происходящим, не оказав афинянам никакой поддержки.

Конечно, история столкновения афинян с атлантами не была просто скопирована с истории греко-персидских войн. Платон использовал лишь самую общую канву рассказа Геродота и других греческих историков, писавших об этой эпохе, многое переделал на свой лад или поменял местами. Было бы поэтому ошибкой видеть в персидской державе Ахеменидов прямой прообраз Атлантиды. Как мы уже говорили, описание Атлантиды в «Критии», так же как и тесно связанное с ним описание «допотопных» Афин, представляет собой результат весьма сложного художественного синтеза, в котором причудливо переплелись характерные черты многих реальных государств, известных Платону. С Персидской державой Атлантиду сближают, пожалуй, лишь колоссальные размеры занимаемой ею территории, неслыханное обилие всевозможных природных богатств и, наконец, невероятная, по греческим меркам, численность населения. В остальном это государство, пожалуй, совсем иного типа, чем империя Ахеменидов, впавшая вскоре после греко-персидских войн в состояние длительной безысходной стагнации, которая могла окончиться лишь гибелью и распадом этого чудовищного политического образования.

В отличие от нее Атлантида — морская держава, разбросанная по множеству больших и малых островов и с помощью своего огромного флота владычествующая над прибрежными областями ливийского и европейского материков. В ее экономике, судя по некоторым намекам в тексте «Крития», далеко не последнюю роль играли транзитная морская торговля и разнообразное высоко специализированное ремесленное производство. О главной гавани столицы атлантов Платон сообщает, что она «была переполнена кораблями, на которых отовсюду слышались говор, шум и стук». Для военных кораблей атланты строили даже подземные стоянки, размещавшиеся в заброшенных каменоломнях. Сама картина огромного приморского города невольно вызывает в памяти такие крупнейшие порты античного Средиземноморья, какими были во времена самого Платона Сиракузы, Карфаген и, наконец, родной город философа Афины. Каждый из этих трех городов являлся, хотя и в разное время, центром могучей морской державы, размещавшейся одновременно на островах и на материке. Залогом процветания каждого из них было, с одной стороны, ограбление подвластных государств, с другой — ведущаяся в неслыханно широких масштабах посредническая торговля, связывавшая эти города чуть ли не со всем остальным миром. Совершенно очевидно, что у самого Платона этот тип государства, основанный на всеобщей жажде обогащения, вызывал крайнюю антипатию и отвращение, и, конечно, не случайно то, что он максимально приблизил к нему свою Атлантиду, стремясь во что бы то ни стало показать читателю, что именно так он представляет себе государство во всех отношениях ненормальное, неправильно и неразумно устроенное и вследствие этого обреченное на гибель.

Все эти выходы в современную историю или историю сравнительно недавнего прошлого составляют, однако, лишь внешнюю и потому довольно легко различимую оболочку платоновского сказания. Труднее различить его более глубокий и в силу этого скрытый от глаз читателя мифологический подтекст. Здесь нелишне будет напомнить, что для Платона, как и для всех греков, мифология была лишь частью истории, своего рода предысторией рода человеческого. Никакой непроходимой грани между ними не существовало, и поэтому исторические и мифологические сюжетные коллизии могли свободно перемешиваться между собой в рамках одного и того же произведения. Как уже было сказано, родоначальник всех атлантов и первый царь Атлантиды Атлант, несомненно, в какой-то степени повторяет образ своего мифического тезки — титана-небодержца. Правда, во избежание возможной путаницы Платон постарался максимально его очеловечить, дал ему другую родословную, сделав сыном Посейдона и Клейто, тогда как первоначальный Атлант, как и все титаны вообще, принадлежал к старшему поколению богов, потомков Урана и Геи, и был вовсе не сыном, а двоюродным братом Посейдона и самого Зевса, так же как и другой Япетид[62] Прометей. Вероятно, первый Атлант участвовал в той ожесточенной борьбе за власть над миром, которую титаны вели с богами-олимпийцами, сплотившимися вокруг Зевса. Как известно, титаны потерпели в этой борьбе сокрушительное поражение и были низвергнуты в мрачный Тартар, где их должны были стеречь сторукие великаны гекатонхейры (обо всем этом подробно рассказывает Гесиод в своей «Теогонии»). Двух титанов — сыновей Иапета Прометея и Атланта — ждала особенно жестокая участь. Прометей был прикован к скале и должен был кормить своей печенью орла, которого каждый день посылал к нему мстительный Зевс. Атланту же пришлось взвалить на плечи чудовищную тяжесть небесного свода и держать эту страшную ношу, не зная отдыха, много тысяч лет подряд. В чем провинился перед богами Прометей, знает каждый школьник, а вот в чем заключалась особая вина Атланта, заставившая Зевса подвергнуть его такому необычному по своей суровости наказанию, античные авторы почему- то ничего не сообщают. Во всяком случае, в том, что это было именно наказание за какой-то проступок, сомневаться не приходится. Не случайно оба брата титана Прометей и Атлант — изображены друг против друга на одной чернофигурной вазе VI века до н. э., причем прикованного к скале Прометея терзает орел, а подпирающего небесный свод Атланта кусает сзади огромная змея (деталь, отсутствующая в дошедших до нас пересказах мифа). Уже в гомеровской «Одиссее» Атлант представлен читателю как «злоумышляющий», «злокозненный» (напомним, что у Гомера этим же эпитетом сопровождаются имена двух царей — Миноса и Ээта) и в то же время «ведающий глубины всего моря» (быть может, имеется в виду какая-то изначальная связь этого титана с морской стихией, о которой наши источники более ничего не сообщают, хотя не исключено и другое объяснение — поэт имел в виду, что с высоты своего огромного роста Атлант ясно различал в морской глубине все то, что было скрыто от глаз простых смертных). Здесь же о нем сказано еще, что он «держит великие столбы, разделяющие небо и землю». Возможно, имелась в виду земная ось, которую титан должен был поддерживать в устойчивом положении всей мощью своего тела.