Андрей Пелипенко - Избранные работы по теории культуры Страница 55

Например, повсеместно распространенные в архаических обществах представления о том, что свойства пищи передаются съевшему её человеку, с рационалистической точки зрения выглядят совершенно беспочвенными[168]. Но в той реальности, в которой живёт архаический человек, степень «беспочвенности» может широко варьироваться в зависимости от суггестивного потенциала отдельного индивидуума или группы. Т. е. здесь не только в той или иной степени срабатывает или не срабатывает эффект, родственный эффекту плацебо, но и разворачивается шкала в той или иной мере действительных связей между человеком и его пищей. Эти связи, относящиеся к каузальности первого типа, актуализуют, т. е. силой психической интенциональности вытягивают из ИМ такие зависимости, которые в рациональном мире маловероятны до неразличимости и потому воспринимается рациональным сознанием как нечто невозможное. Потенциал таких «вытягиваний всякий раз зависит», повторю, от целого ряда привходящих обстоятельств и, прежде всего, от коллективной ментальной конституции данного сообщества. Чем больше мысль запутывается в разчных семантических кодах, извивах псевдологических построений дополнительных каузальных обусловленностей и т. п. «дискурсивности», тем слабее суггестия и интуиция когерентности. Каузальность первого типа, обретая свою, подспудно пропитанную практико-эмпирическим опытом квази-логику, вырождается и теряет действенную магическую силу.

Так, универсально распространенный комплекс магических традиций, отражающий представления о воздействии покойников на разные сферы жизни отражает, вероятно, некий сложный режим ПМ, связанный с количественными и качественными преобразованиями и конвертациями интенционально-энергийных потоков. Соответственно, погружение психики в суггестию самых глубинных и потому семантически абстрактных уровней способно дать эффективные магические результаты. Но дальнейшие вариации в разнообразных культурных контекстах, сопровождающиеся наращиванием семантических опосредований, неизменно выхолащивают действенность магического акта.

Например, аборигены Тасмании верят (как и все традиционные общества) в целительную силу покойников. У тасманийцев существует обычай лечиться, выпивая воду, в которую наскребли с костей покойника. Дело не в том, что этот обычай идёт вразрез с любого рода здравым смыслом, а в том, что отрыв от физической природы вещей здесь огромен. Магическая действенность такого лечения требует столь мощной суггестии и такой концентрации интеционально-энергийного поля, которые, возможно, когда-то имели место у глубоко архаических тасманийцев, но на стадии даже сравнительно небольшой эрозии архаической ментальности из эффективного магического средства превратилась в бесплодный и физически опасный предрассудок.

Вообще, каузальность первого типа носит сложный, диффузный характер. Ядром её выступает описанная выше способность к устанавливать вторичные внерациональные связей на основе прямого диалога с ИМ. Кроме того, к ней примешиваются и «когерентная интуиция», частично конвертированная в линейно-последоваетельную модальность, а также элементы каузальности второго, собственно рационального типа. Попутно замечу, что в ряде случаев рациональный опыт архаического человека включает в себя знание таких вполне действительных свойств вещей, которые не видятся и не признаются рационалистической новоевропейской наукой и на этом основании объявляются ложными и несуществующими. Но это другая тема.

Таким образом, в каузальности первого, внерационального типа можно выделить два подтипа. Благодаря (или в соответствие с) первой, наиболее архаичной, актуализуются действительные когерентные связи между вещами в обход их рационально осваиваемой природы Вторая же посредством индуктивно-суггестивных воздействий «срабатывает» как феномен всего лишь субъективного переживания. В этом случае диапазон эффективного магического воздействия ограничивается рамками осознанных перцепций сознания, а агенты новоустановленных когерентных (с приставкой «псевдо» или без) связей, независимо от их имманентных свойств, служат лишь семантическими кодами, запускающими механизм суггестии. Например, с помощью магии, соотносимой с первым подтипом каузальности, можно пытаться воздействовать на природные объекты или явления – вызывать/ прекращать дождь и т. п. С помощью второго – воздействовать только на осознаваемые человеком сферы его жизнедеятельности. Проще говоря, архаический человек способен внушить самому себе или своим соплеменникам, что, скажем, головной убор из птичьих перьев придаёт ему некоторые полезные свойства птицы. И эта «ложная» связь будет хотя бы отчасти работать благодаря суггестии. Сами же перья служат не боле чем семантическим кодом: их глубинная природа с соответствующим потенциалом скрытых когеренций в процесс установления связи не включается. Такова когеренция второго подтипа. Внушить же некую навязанную когеренцию внешним физическим объектам или явлениям в рамках второго подтипа невозможно – можно лишь индуцировать перцептивные аберрации в собственном сознании, что и происходит, как правило, в эпоху разложения традиционных культур или в современном, заигрывающем с магическим мировосприятием сознанием. Для установления действительных вторично-принудительных когеренций первого подтипа необходим более высокий интенционально-энергийный и суггестивно-индуктивный потенциал, в целом иссякший к эпохе верхнего палеолита. Его атавистический шлейф в современных первобытных обществах и точечные проявления в обществах постархаических – не более чем своего рода метастазы эволюционной болезни, хотя роль их в культуре эпизодически может быть весьма значительной.

Приведённые выше теоретические рассуждения можно проиллюстрировать огромным количеством этнографических и историко-культурных данных, которые могли бы составить отдельную книгу. Но приводить их здесь не имеет смысла даже выборочно. Достаточно обратиться к классическим трудам по этнографии и взглянуть на приводимый там материал в соответствующем ракурсе. И тогда можно утверждать, что та часть жизни общества, причём не только архаического, которую с рационалистической точки зрения принято считать сферой магических, мифологических и мистических иллюзий, в действительности представляет собой выражение реальных психосферных процессов и жизни психосферных феноменов. Сама же ПМ – это не иррациональный балласт, прицепленный к утилитарнохозяйственным практикам, а корневое основание жизни человека и самой культуры. И в этом ещё неоднократно предстоит убедиться.

3.3. Природа импликативного мира

Говоря о психосфере и её проявлениях, с неизбежностью приходится высказывать соображения о природе и сущности ИМ. Разрозненными суждениями здесь не обойтись даже для пояснения модели разворачивания-сворачивания актов существования из ИМ вообще и под действием интенциональных импульсов человеческой ментальности, в частности. И хотя попытка увидеть невидимое и описать неописуемое непременно вызовет критическую усмешку, общий эскиз картины ИМ всё же необходим.

В книге «Wholeness and the Implicate Order» («Целостность и скрытый порядок»), не переведённой пока на русский язык, Д. Бом объясняет своё понимание импликативного порядка. В главе «Эксперимент с языком и мышлением» он называет скрытый или свёрнутый порядок голодвижением, дабы указать на его динамическую и голографическую природу. Динамическая голограмма по Бому рождается из интерференций волновых функций квантовых объектов, имеющих пространственное измерение (?). Явный же или развёрнутый порядок эмпирического мира Бом сравнивает с объёмным голографическим изображением, возникающим при освещении физической голограммы когерентным светом (например, лазером). При этом источник такого всепроникающего метафизического «света» остаётся непрояснённым. Незатейливое, хотя и навязчивое выражение вроде творческое сознание человека мало что объясняет. Хотя и возражений против обращения к такому выражению Бом, как и К. Прибрам, не выдвигает[169].

Переводить книгу Бома с английского естественнонаучного языка на русский культурологический с попутной герменевтикой ключевых терминов, понятий и метафор – специальная и нелёгкая работа. Придётся ограничиться краткими оговорками, поясняющими характер обращения к Бомовым идеям, терминам и понятиям по ходу изложения. Так, в частности, голографическая сущность ИМ в книге трактуется скорее виде особого и расширенного понимания принципа фрактальности. Здесь, в отличие от особого контекста употребления терминов фрактальность и фрактал (см. далее), имеется в виду общепринятое значение. Речь идёт о подобных структурах: свойства одной или нескольких систем оказываются «вложенными» друг в друга. Структуры самоподобны: каждый локус энергетической структуры комплекса подобен другому участку, вне зависимости от масштаба рассмотрения. Всякое устойчивое состояние каждой из подсистем собирает и концентрирует в себе свойства всех других возможных состояний системы.