Образ Беатриче - Чарльз Уолтер Уильямс Страница 55

Имена Богоматери и Императора определяют два образа: Церкви и Государства. Вергилий надеется выяснить у спешащих душ дорогу, но слышит только «Иди за нами и увидишь вход». Последние двое выкрикивают упреки самым показательным задержкам и в делах веры, и в делах империи: они называют израильтян, убоявшихся расступившихся морских волн и умерших в пустыне из-за недостатка веры, и тех троянцев, которые не последовали за Энеем в Рим по той же причине. Толпа торопливых душ исчезает, а Данте, утомленный размышлениями, все-таки засыпает окончательно.

Во сне он видит уродливую кособокую женщину, но под его взглядом стан ее распрямляется, а лицо облекается «в такие краски, как любовь велела». Может, это и совпадение, только мне в него плохо верится, но сначала женщина во сне поэта бледна так же, как Беатриче и Дама Окна. Сирена — сонное мечтание Данте в круге нерадения. Видение обретает голос, в песне она сама признается, что является сиреной, чье сладкоголосое пение совратило Улисса и его моряков. В чем же здесь пример? Стоит ли сравнивать Улисса со многими святыми женами, которых вскоре предстоит увидеть Данте? И надо ли вспоминать: «Взгляни смелей! Да, да, я — Беатриче»? Может быть, и не стоит. Но задача очищения, происходящего с любовью на горе Чистилища, как раз и состоит в том, чтобы таких, как Беатриче, стало в мире много. Но если человек нерадив в любви, Беатриче теряется в Сирене, этом романтическом образе в псевдоромантическом мираже. Сирена возникает в середине Чистилища (во сне Данте, конечно), как Герион возникает в середине Ада. Сирена — олицетворение Чувственного Удовольствия, но это (как кажется) не весь ее смысл. В своей песне Сирена обещает полное удовлетворение; в ней слышатся вздохи всех мужчин о несовершенстве своих земных возлюбленных, все стихи, рожденные неудовлетворенными мечтами (или наоборот), все разочарования — все это песня сирены. Ее плоть, цвет и музыка порождены ленивыми ночными грезами.

Я, — призрак пел, — я нежная сирена,

Мутящая рассудок моряков,

И голос мой для них всему замена.

Улисса своротил мой сладкий зов

С его пути; и тот, кто мной пленится,

Уходит редко из моих оков.

(Чистилище, XIX, 19–24)

Цезарь и Богородица не знали ее, но Папы и императоры жили с ней. Внезапно во сне возникает другая женщина, святая и усердная. Возможно, это Лючия. Сначала она призывает Вергилия, а потом «она ее схватила с грозным взглядом, // и ткань порвав, открыла ей живот». Данте просыпается от невыносимого смрада. Похожий запах уже возникал, когда поэт видел льстецов в восьмом круге ада, погруженных в экскременты. Льстецы и сирена не очень-то похожи; сирена намного опаснее, потому что она оживает во снах нерадивых из-за простого невнимания души. Итак, Данте разбудил запах, а Вергилий говорит, что трижды пытался разбудить его. «Вставай, пора идти! Отыщем вход».

Из трех следующих грехов ближе всего сирене алчность, поскольку суть этого греха в удовлетворении ленивых мечтательных вожделений. Два других — воздержание и разврат. Здесь мы как бы идем в обратном направлении адским кругам. Это подчеркивается и тем, что луна и планеты движутся в противоходе. От момента встречи с сиреной и до появления Беатриче тяжесть того или иного греха варьируется в зависимости от его основы. Воздействие сирены целиком лежит в органической области. Жадность почти целиком сосредоточена на неорганическом золоте. Обжорство и пьянство неотделимы от еды и вина — веществ вполне органических. Для разврата важна внешность и гендерное различие. Для сферы Беатриче все это не имеет никакого значения. Таким образом, эта область Чистилища представляется очищением и восстановлением внешнего образа. Когда достигнута определенная степень чистоты, то есть в Раю, потребности в еде и питье удовлетворяют реки Лета и Эвноя, в душе происходит обновление представлений о добре, а ее внутренние устремления настраиваются по звездам.

Вступая в пятый круг я увидал

Народ, который, двинуться не смея,

Лицом к земле поверженный, рыдал.

(XIX, 70–72)

Скупые души не могут подняться; они просто лежат на земле ничком, но одна из жадных душ все же ответила Данте на его вопрос, пожаловавшись при этом, что «на всей горе нет муки столь нещадной».

Как там подняться не хотел наш взгляд

К высотам, устремляемый к земному,

Так здесь возмездьем он к земле прижат.

(XIX, 118–120)

При внимательном прочтении «Комедии» становится заметно, что страдания, которые испытывают души в Чистилище, временами даже превосходят ужасы Ада. Разве что в Аду они намного более длительны, чем в Чистилище. Лицемеры в восьмом круге Злых Щелей вечно кружат в своих свинцовых плащах, а гордецы на первом ярусе Чистилища хотя и страдают, но в их страданиях есть уже отголосок радости осознания того, что они все же в Чистилище, а не в Аду. Сказывается и близость Небес. Ад выписан Данте с ужасающими подробностями, но винить в этом автора — все равно что ставить ему в вину то, что он вообще описывает Ад. Гений Данте сделал его таким и показал, что наше «здесь» мало отличается от описанного им «там». Просто мучения не годятся для замысла Данте, — они должны быть настолько отвратительными, насколько в состоянии вместить эту отвратительность сознание читателя. А в Чистилище к боли должна примешиваться радость; и чем более реальным становится для нас Рай, тем в большей степени в страдания Чистилища проникает его свет.

Первая душа, которая встречается путникам в пятом круге Чистилища — душа Папы Адриана V. Здесь высокий сан служит для того, чтобы показать грешнику сущность греха: «хоть суждено прозренью опоздать, // но римским пастырем как оказался, // суть лживой жизни стал я открывать[139]». Далее им встретился Гуго Капет[140], страстно осуждающий представителей своей династии за алчность и цинизм. Один из них (Филипп IV Красивый) со своими людьми захватил Папу Римского Бонифация и подверг его жестоким оскорблениям. Данте часто приводит в пример Пап Римских, но имеет в виду при этом вообще государственную власть. Любая государственная должность может способствовать как спасению ее обладателя, так и падению. Церковная жизнь (как думает он в «Монархии»), является отображением жизни Христа, но учреждает те или иные должности, назначая на них людей. Также обстоит дело в