Сборник статей - Культура и мир Страница 57

Когда советские воины оказались в Европе – хотя и обескровленной оккупацией и бомбежками, но сохранившей свой неповторимый цивилизационный облик, – это было для них в прямом и переносном смысле «открытием Америки». И еще неизвестно, что оказало большее впечатление на русских солдат, – непосредственное участие в военных действиях на территории Германии или добротные немецкие дома с качественными вещами внутри них, европейский благоустроенный (даже во время войны!) образ жизни и быт, атмосфера благополучия и комфорта, особенно остро ощущаемые на фоне тягот армейской полевой жизни, хронического дефицита предметов потребления за время советской власти и идеологического обличения «мещанского тепла и уюта», несовместимых с революционной борьбой и социалистическим строительством.

Военные трофеи, вошедшие в быт и образ жизни советских людей, поневоле наполнили официальную русскую советскую культуру яркими атрибутами европеизма и западного образа жизни, вступившими в глубокое противоречие традиционно советскими ценностями, нормами, традициями. Неодушевленные вещи западного производства, благодаря превратностям истории XX века поменявшие своего владельца, оказались не только индикатором изменений материального достатка советских людей в лучшую сторону, но и той тонкой смысловой ниточкой, которая, если еще и не соединяла тогда СССР с Западом, то, по крайней мере, вызывала стойкий интерес к той красивой, неведомой и «запретной» жизни, что существовала по ту сторону «железного занавеса».

Аморфные и в то же время схематичные представления о Западе, сформированные передовицами партийно-государственных газет, с неизменными упоминаниями «кучки капиталистов», «угнетаемых народных масс», «безработицей», «голодом» и т. п. ужасами «загнивающего империализма», вытеснились совершенно конкретными, эмпирически ощутимыми образами лендлизовской тушенки, американских «студебеккеров», немецких патефонов, европейской одежды, которые по внешнему виду и качеству не могли сравниться ни с какими отечественными товарами, но, ввиду их явной общедоступности и широкой распространенности на Западе, не относились к предметам роскоши или кругу интересов правящей элиты западноевропейских стран. Именно военные трофеи стали главной причиной прозападных умонастроений поколения «младших детей войны», в которых естественно преобладал американизм, во многом спровоцированный гуманитарной помощью стран антигитлеровской коалиции, и прежде всего США, во время войны. Даже развернувшаяся с началом холодной войны в советской прессе разнузданная антиамериканская кампания не смогла вытеснить из народного сознания интереса к Америке и американцам, к предметам их повседневного обихода и западной (прежде всего американской) культуре.

Среди военных трофеев, завезенных в Советский Союз, были и предметы культуры. В первую очередь, здесь необходимо отметить трофейные кинофильмы. После войны в Германии в руки советских властей попало немалое число американских кинолент. Некоторым из них было суждено стать поистине культовыми: «Путешествие будет опасным», «Судьба солдата в Америке», «Багдадский вор» и, конечно же, легендарный «Тарзан». Послевоенные подростки подражали походке и манере драться Джеймса Кегни, героя «Судьбы…», а «Тарзан» стал настолько популярен среди школьников младшего возраста, что игра в Тарзана и Читу незаметно вытеснила многолетнюю игру в Чапаева (что недвусмысленно свидетельствовало о том, что герои и ценности послевоенных детей разительно отличались от идеалов их отцов). Метаморфоза эта была тем нагляднее, что смена ценностных ориентаций происходила в стране, где официально отрицался «конфликт поколений», возможный в России лишь при царском режиме или в условиях капитализма.

Знакомство с зарубежным кинематографом не ограничилось трофейными кинолентами, шедшими в советском прокате под другими названиями. Во время VI Всемирного фестиваля молодежи и студентов, спустя целое десятилетие после начала «холодной войны» (1957), советские зрители получили возможность познакомиться на Международном кинофестивале, проходившем в рамках фестиваля, с шедеврами мирового киноискусства, – прежде всего с итальянским неореализмом (сначала Феллини, затем Висконти и, наконец, Антониони). Прописанное советскому обществу строго дозированными порциями западное кино – даже в таком, заметно усеченном виде – оказало влияние, и очень значительное, на отечественный кинематограф, во всяком случае, на его лучшие образцы, а затем и на художественную культуру в целом.

Фильмы «Летят журавли» (М. Калатозов), «Баллада о солдате» (Г. Чухрай), «Судьба человека» (С. Бондарчук) не только соответствовали всем современным стандартам мирового уровня (и сразу же поставили наших режиссеров в один ряд с самыми громкими именами зарубежных киномастеров тех лет), но и показали принципиально новое понимание минувшей войны людьми, увидевшими ее «изнутри». Кардинально изменяется и проблематика, и тип героя, и характер эстетики советских фильмов о войне, еще недавно немыслимые, по канонам соцреализма.

Из ценностного восприятия жизни и искусства в 1950–60-х гг. медленно, но верно уходят черно-белые тона, однозначные оценки, нормативные интерпретации событий и характеров, поступков и переживаний. Стремительно укореняется и развивается в массовом советском сознании поначалу малозаметная деидеологизация культуры, – это проявляется и в выборе «киногероев нашего времени», и в драматизации киносюжетов, и в нравственно-философском осмыслении действительности. Основное идейно-эстетическое кредо западного кинематографа – беззащитность личности в современном обществе потребления; уязвимость человека перед обстоятельствами, превышающими его возможности; тотальное одиночество индивида в технократическом мире, где НТР бессильна разрешить накопившиеся проблемы, а каждая личность самобытна, уникальна и неповторима, – находит живое понимание в СССР, долгое время огражденного от этой и подобной проблематики примитивной коммунистической пропагандой. Тем самым подтверждалось мнение западных антропологов о том, что взаимоотношения человека с обществом сложны и противоречивы – независимо от различия экономических и политических систем, идеологических манипуляций.

И вот, те страны Запада, которые еще недавно воспринимались либо как нечто романтически-размытое, непостижимое, либо заведомо чуждое, враждебное, зловещее, неожиданно обрели реальное воплощение в облике своих кинозвезд. Италия явилась с улыбкой Кабирии – Джузеппы Мазини; Франция обрела свои ощутимые черты в прекрасном создании с пухлыми губками по имени Брижит Бардо и соответствующего ей по красоте мужского эквивалента – Алена Делона; Соединенные Штаты предстали в виде «бунтаря» Марлена Брандо и красавицы с фиалковыми глазами – Элизабет Тейлор… Все они сразу же стали в советской стране «своими» (как некогда Л. Орлова и В. Серова, Л. Утесов и М. Жаров) и столь же органично и естественно, как отечественные артисты театра и кино, вошли в повседневную жизнь и быт советских людей.

Литература «оттепели» (В. Аксенов, Г. Владимов, Евг. Евтушенко, А. Вознесенский и др.) сохранила дух восторженного преклонения перед звездами западного кино – Брижит Бардо, Лоллобриджидой, М. Монро. Первая половина 60-х годов в СССР ознаменовалась прической «бабетта» под Б. Бардо, длинными плащами под А. Делона и черными очками под З. Цыбульского, а также повсеместным хобби, особенно распространенным среди женщин, – коллекционированием фотокарточек любимых киноактеров, среди которых достойное место занимали зарубежные кумиры. Западное кино становилось частью советской культуры повседневности, незаметно вытесняя из сознания и поведения людей привычные атрибуты и нормы недавнего тоталитарного прошлого.

Была еще одна область искусства, которую можно смело назвать и областью жизни; по степени воздействия на умы и поведение молодежи она не уступала кино и имела такое же, «трофейное» происхождение. Речь идет о классическом американском джазе, проникшем в СССР через трофейные радиоприемники и ставшем для многих из поколения шестидесятников чем-то вроде религии.

В сознании прозападно настроенной послевоенной молодежи джаз занял такое значительное место, что к нему в партийно-советских и комсомольских органах отнеслись, как к стихийному бедствию. Американский джаз проник в СССР в конце 40-х годов через радиостанцию «Голос Америки», которая каждую ночь передавала специальную музыкальную программу «Час джаза». Множество молодых людей – обладателей трофейных немецких, японских и иных радиоприемников – переписывали мелодии на допотопные магнитофоны, чтобы затем размножить их на старых рентгеновских пленках (в виде самодельных гибких пластинок). Возник новый вид подпольного бизнеса – «джаз на костях» (или «джаз на ребрах»), а с ним и новый тип своеобразного музыкального «всезнайки», который, не выезжая из родного Ленинграда или Москвы, мог так обстоятельно рассказать о событиях, произошедших в мире джаза за последнюю неделю, словно сам присутствовал на концерте Диззи Гиллеспи или Чарли Паркера где-нибудь в Гринвич-виллидже…