Михаил Лифшиц - На деревню дедушке Страница 6

Не будем, конечно, придираться к словам, не в словах дело. А дело в том, что нельзя реальные в своей исторической конкретности заботы и горести людей заслонять вечным несовершенством человеческого рода. Представьте себе врача, который в графе «диагноз болезни» напишет — человек смертен. Оно, конечно, не лишено основания, но такие сентенции более уместны в устах священника, чем врача.

Вы скажете, Константин Макарыч, что модные рассуждения о «трансцендентном» — это заигрывание с религией. В переводе с латинского слово «трансцендентный» означает «потусторонний». Эрнст Фишер, конечно, мистики не признает, он хочет верить не в потусторонее, а в посюстороннее решение противоречий жизни, хотя допускает, что такое решение недостижимо. В итоге что же у нас получается? Посюсторонность и научно обоснованное недоказуемое видение.

Занятно! Отец Никодим из ваших Кузнечиков такое, пожалуй, не выдумает. Но, по секрету скажу вам, милый дедушка, что я скорее пойду к отцу Никодиму в настоящую церковь, чем в этот прогрессивный кафешантан. А впрочем, позвольте мне остаться при нашем старом взгляде на всякое заигрывание с религией и прочее богостроительство.

Другое дело, конечно, союз с верующими в борьбе за общие демократические цели и отказ от грубой антирелигиозной пропаганды, похожей больше на бакунинскую проповедь запрещения религии. Об этом пишут в коммунистических газетах на Западе, и хорошо, давно пора. Но это самой собой разумеется, и к пегому полубогу никакого отношения не имеет.

В дискуссии на страницах журнала «Вег унд Циль» Доротея Селлин уточняет Фишера. Дело не в реальных недостатках нового общества — скорее нужно провести более резкую грань между реальностью и видением вообще. Социализм есть только «общественно—экономическая организация государства», что же касается новой этики, гуманистических идей и так далее, тo все это связано с научным социализмом, но не является частью его, а является «частью видения» /1965, июнь, стр. 438/.

Итак, в лучшем случае «видение» похоже на правду сердца, которую народники и некоторые связанные с народничеством позднейшие политические партии выдвигали против холодной правды—истины. Это наш субъективный идеал, наше чаяние лучшего будущего. Еще раз прошу вас, уважаемый, прочтите статью и речи марксистов из «Ле леттр франсез». Они отдают объективной истине или отражению действительного мира область прошлого и настоящего, а будущее представляет в их глазах царство «мифотворчества». Здесь первое место принадлежит «человеческому присутствию», особенно нашей воле, которая отрицает действительность создавая другой мир, «трансцендентный» по отношению к первому.

Я, конечно, в чужие внутренние дела вмешиваться не могу, им виднее, и даже в этом частном письме считаю нужным заявить, что все это я говорю от своего только имени, в порядке обсуждения, а не на каком–нибудь уровне — высоком или низком. Я говорю просто на уровне восьмого этажа большого дома по улице Строителей, где я прописан и проживаю.

Но вы позвольте мне все же сказать, что если у нас такие выводы из уроков делать и такую теорию к делу производить, то лучше не надо. По этой теории, старой, как ваш тулуп, купленный еще при господах Живаревых, надо согреваться самовнушением, которое нам рисует воображаемый гуманистический рай, в него же человек войдет, повторяя, как пациенты профессора Куэ: «С каждым днем мне становится все лучше и лучше». Эрнст Фишер слишком легко объявляет идею мировой революции религиозной догмой, зато он дарит нам взамен мифотворчество. Про что я и говорю, милый дедушка, — точно как в лесу: «ходишь—ходишь, да на то же самое место и выйдешь. Опять осина, и мхом поросло».

В общем, подобно тому, как это было на рубеже двадцатого века, в марксистской литературе растет особое направление или несколько направлений, объединенных общей целью. Речь идет о том, чтобы создать по меньшей мере новую эстетику — она теперь модная наука, добрейший Константин Макарыч! Однако уже намечаются контуры новой теории познания и даже новой философии истории. Вы, может быть, скажете: «Не буду я все это читать, не стану я себя мучить!». И не надо. В двух словах — люди ищут путей, чтобы дополнить сухое царство необходимости и его отражения в науке более утешительным царством свободы воли и не похожего на реальный мир творчества, а иногда и чем—то напоминающим религию. На современном языке все это называется «видением».

Конечно, уважаемый Константин Макарыч, жажда нового существует. Я понимаю, что Эрнст Фишер не отвлеченную математическую задачу решает. Ему приходится иметь дело с людьми, и этим людям нельзя приказать — думай так или иначе. Их жажду нужно утолить, между тем неясных вопросов много. Однако не по душе мне это духовидение, милый дедушка! Таким зельем жажду не утолишь — еще больше пить хочется. Дайте что–нибудь более реальное, не «трансцендентное»…

К счастью, в Париже и Вене не все марксисты стоят за мифотворчество, так что можно не соглашаться с этой теорией без малейшего хотя бы желания пересилить ветер с Запада ветром с Востока, а просто не желая быть флюгером, ко всякому дуновению чувствительным. Я никого учить не собираюсь и в этом отношении согласен с мудрым Конфуцием — если хочешь навести порядок во всей поднебесной, наведи сначала порядок в собственном доме, а прежде, чем наводить порядок в собственном доме, наведи сначала порядок в самом себе. Вот этим я и занимаюсь, милый дедушка, поскольку меня, естественно, больше всего интересуют наши с вами дела, а прочее здесь только экран, на который они независимо от моей воли проецируются. И тут я думаю следующее — послушайте, хотя это не ново.

Чем больше гибкости требует обстановка, чем более сложные копромиссы приходится заключать, чтобы не оторваться от массы людей, способных верить в бога, или в летающие блюдца, или в кубизм, тем более важно сохранить ясность революционной теории, развивая ее собственные неисчерпаемые возможности, без дешевых заимствований из посторонних источников, без эклектизма. Остаться самим собой среди меняющегося мира не так плохо, милый дедушка, — об этом можно только мечтать. И пусть меня за такие мечтания А.Дымшиц ругает консерватором, тем лучше. Если я консерватор насчет классической марксистской традиции, мне эту брань приятно слышать.

Так выглядит, милый дедушка, движение частиц в ансамбле. Впрочем, А.Дымшиц останется у нас на первом плане — он сам вызвался, так пусть летит, как меченый атом, а мы посмотрим, что из этого выйдет.

Нельзя слишком увлекаться мифотворчеством, пишет движущаяся эстетика в своем директивном стиле, но не следует и отрекаться от мифотворчества, если не хочешь быть догматиком: «Скажем сразу — только догматики /подобно приснопамятным педологам с их угрюмой борьбой против «антропоморфизма» сказки, легенды, мифа/ могут отрицать возможности обращения к мифам, их переработки и переосмысления в искусстве социалистического реализма. Но так же сразу и так же определенно хочется сказать, что не мифотворчество составляет и составит «столбовую дорогу» социалистического искусства /«Вопросы литературы» № 2,1965, стр. 119/.

Ах, милый дедушка, сделайте божецкую милость, возьмите меня к себе в деревню, потому что нету моей возможности все это читать, просто смерть одна…

Между прочим, стою я недавно у стенда, изучаю газеты, дышу чистым воздухом. Подходит парень или, допустим, мужчина лет тридцати. Оброс щетиной, не пьян, но водкою разит. Спрашивает меня:

— Молодой человек, вы здешний?

— Ну, здешний. А вам что, папаша, надо?

— Дайте десять копеек.

— В другой раз обязательно дам. Сегодня у меня нет.

— А нет, так нет. Гуд бай — и все!

Вот замечательный образец логики, напоминающий рассуждения А.Дымшица. Вы здешний или нездешний — таков вопрос. А.Дымшиц сразу понял, в чем дело. Он лезет в карман и дает десять копеек. С точки зрения практической верно сообразил, ничего не скажешь — лучше по—хорошему отделаться. Но здесь логика нужна, люди теорией занимаются или по крайней мере делают вид, что она их интересует. При чем тут ваши десять копеек? Разве в международной полемике речь идет о мифологических сюжетах?

Речь идет об основных понятиях эстетики и теории познания. Вот, например, является ли искусство при всех его прозрениях будущего зеркалом действительности или оно выходит на свет из глубины творческой воли субъекта и образы художника не истина в неповторимом явлении, а мифотворчество, то есть полезная, возбуждающая ложь, нужная для того, чтобы опьянить себя и других во имя лучшей общественной цели. Ибо сторонники мифотворчества всячески подчеркивают значение воли в борьбе, трудовой активности, изменения мира и заранее обвиняют всех, кто не согласен с их теорией, в бездейственном, метафизическом материализме. Надо понимать, что женщина с двумя носами, написанная известным парижским художником, есть образец революционного и трудового видения, а кто сомневается в этом — тот метафизик.