Елена Лаврентьева - Повседневная жизнь дворянства пушкинской поры. Этикет Страница 60

Изящество движений, прямая осанка являлись признаками хорошего воспитания. «Стой, сиди всегда прямо, ходи легко, умей прилично поклониться; весьма часто при входе молодой особы в комнату, по одному ее приветствию, судят уже присутствующие о ее воспитании…»{23}

«Она до глубокой старости была стройна и держалась прямо, — вспоминает свою мать Е. И. Раевская. — Сиживала она всегда на простом, жестком стуле, а мягкой мебели не терпела. В молодости ее мягкой мебели не было в употреблении. Она завела ее для нас, молодых, но часто нам выговаривала в этой дурной, по ее мнению, привычке. "Портите вы себя этими мягкими креслами, — говорила она. — От этой мягкой мебели и завелось теперь страдание спинной кости. В мое время о нем и слуха не было"»{24}.

«С боязнью приближалась я к дверям гостиной. Тетушка Татьяна Петровна сидела на диване рядом с моею тетушкой и разговаривала с ней. Это была полная, с важною физиономией женщина. Дома, одна, она была всегда как при гостях разодета, надушена, немного чопорна, держалась всегда прямо, никогда не опиралась на подушку или на спинку кресел… Она жила в свете и была строга ко всякому нарушению этикета. Она всегда стыдила меня тем, что она, старуха, лучше меня держится», — говорит героиня романа Ю. Жадовской «В стороне от большого света»{25}.

С. Волконский, внук декабриста, передает рассказ своей бабушки, М. Н. Волконской: раз она в гостиной, сидя в кресле, откинула назад голову, ее отец сказал ей: «Мари, если ты устала, поднимись в свою комнату и ложись в постель».

Изящество движений, естественная непринужденность в общении вырабатывались в результате длительного обучения танцам.

«Вкус твой к ликам (ибо так на древнем нашем языке назывались танцы или пляска) меня совсем не удивляет; он совершенно в твоих летах… — писал М. Сперанский дочери. — Пляска есть первая черта к образованию обществ, и в настоящем их составе она не только умножает приятности беседы, но и необходима для здоровья»{26}.

«Милая Ольга, — пишет к дочери А. И. Герцен. — Благодарю тебя за твои строки — и очень рад, что ты отпразднуешь мой день рождения пением; но его следовало бы отпраздновать и танцуя. Я узнал, к несказанному своему удивлению, от Александра, что ты совсем не танцуешь. Это плохо. Цивилизованная жизнь не терпит этих эксцентричностей и безжалостно карает их, делая смешным. Танец же, как и праздник, как наряды, никогда не может занимать главенствующего места в жизни, но в молодости у них свое место — и своя поэзия»[57]{27}.

«Жеманство, выдержка в движениях — результат муштры танцмейстера; а он добивался условной грации не только в постановке ног и спины, но и в каждом движении головы, руки, каждого пальца, в том, как барышня должна встать, сесть, поклониться, положить в танце руку на плечо мужчине, откинуть голову, как управлять веером, и проч., и проч. И все это считалось прекрасным лишь в том случае, если следы танцевальной муштры были совершенно наглядны. Она уже нужна была не как средство для развития грации, а сама по себе»{28}.

«Надобно стараться нравиться» — это правило для девушки было самым главным. «Женщинам и мужчинам, старым и молодым, всем вообще старайся нравиться; употребляя все усилия твои к тому, чтобы каждый мог о тебе сказать: "Как она любезна!"»{29}

«Будь уверена, любезная Лизанька, что я, с своей стороны, сделаю все, что могу, — говорит матушка дочери в рассказе П. А. Муханова «Сборы на бал», — но нельзя выйти замуж без собственных забот, без желания нравиться, без заманчивых достоинств… Лизанька! Если бы ты хотела, ты могла бы нравиться; ты бы давно вышла замуж..»{30}

«…Старайся понравиться, будь весела, любезна; во время прогулок не молчи, как давеча, не отнекивайся, а разговаривай, шути; быть судьбе и будет; девка ты в поре, засиживаться нечего; захочешь — понравишься», — наставляет дочь другая маменька{31}.

«Я удивляюсь, что никто за Вареньку не сватается, — выражает в письме беспокойство о сестре К. Н. Батюшков. — …Надобно ласкать людей, надобно со всеми жить в мире. // faut faire des avances[58]. Так свет создан; мое замечание основано на опытности. Надобно внушить и сестре, что ей надобно стараться нравиться. // faut avoir des formes agreables[59], стараться угождать в обществе каждому: гордость и хладнокровие ни к чему не ведут. Надобно более: казаться веселою, снисходительною»{32}.

Признак невоспитанности — показывать окружающим свое плохое настроение. О. И. Пыжова на всю жизнь запомнила совет, который дала ей Юлия Павловна Маковская, «тетя Юля», «женщина истинно светская»: «Однажды, после очередного дня, когда тетя Юля "принимала", она пришла в мою комнату и сказала, что ей надо поговорить со мной серьезно. "Позволь дать тебе один совет. Ты сегодня не в духе и, явившись к гостям, разрешила себе показывать присутствующим свое настроение. Вернее, не потрудилась его скрыть. Если у тебя дурное настроение и ты не можешь его побороть, мой совет — лучше вообще не выходить на люди. Во-первых, это тебе не идет, во-вторых, умение добиться ощущения, что ты в хорошей форме, понадобится тебе не только в гостиных. Выходишь к людям — будь им приятна и интересна. Если не можешь, лучше сиди одна"»{33}.

Холодность, неприступность, высокомерие считались признаками дурного тона. Подтверждение находим в следующем рассказе В. И. Сафоновича: «Из трех девиц мне в особенности нравилась Меллер… Однажды я обратился к ней с каким-то вопросом; она отвечала мне с обыкновенного сухостью… Как бы то ни было, но такое презрение ко мне этой девушки было очень оскорбительно для моего самолюбия. Я объяснил это недостатком воспитания, незнанием приличий света, наконец, необыкновенною холодностью ее натуры»{34}.

Как не следует девушке быть суровой, так и неприлично «всегда показываться весьма довольною». «Женщины должны еще больше остерегаться от громкого смеху, потому что сие почти им несродно… Веселие чрезмерное сколько противно здравому рассудку и доброму воспитанию, столько скромности и добродетели»{35}.

«..Для молодой особы привычка смеяться над другими может быть весьма опасною. Тебе известно, Юлия, что чрез два года после моего замужества поехала я в Москву. Муж мой желал меня познакомить и со столицею и с живущими в ней его родными. Мы много нашли знакомых, между прочим, и г-жу С… Сия госпожа имела дочь, по имени Любовь, девицу уже лет двадцати, прославившуюся даже и в наших сторонах своею красотою, прекрасным, блистательным ее воспитанием и значительным приданым. Мне казалось удивительным, что сия молодая особа, имеющая в себе все то, что мужчину привлечь может, не могла до сих пор найти себе жениха; но когда спросила я, что было тому причиною, то мне отвечали, что она с малолетства имела привычку выискивать все недостатки других, остроумно и ловко над каждым насмехаться и каждого передразнивать»{36}.

Насмешливость, легкая ирония считались обязательными элементами «светской болтовни». Однако вести игру на полутонах, не впадая в «ехидничанье», удавалось не каждой светской барышне. Выразительную характеристику И. С. Аксаков дает дочерям калужского знакомого С. Я. Унковского: «Эти обе девушки очень добры и милы, веселого характера, любят танцевать и прыгать, совершенно просты в обращении, а главное (качество редкое в провинции) безо всяких претензий. Но в них много есть и провинциального. Это видно в той страсти ко всем городским анекдотам и сплетням. Они передали мне чуть ли не про всякого тысячу мелких сведений, которые удивительно было мне найти в девушках. Также провинциальность заметна в расположении к насмешке. Надо отличать насмешливость провинциальной барышни ото всякой другой насмешливости. Это совершенно особого рода»{37}.

«Будь внимательна к речам своим, Юлия: они должны отличаться приятностию, любезностию, занимательностию и приличием. Остерегайся говорить слишком громко; привычка сия несовместна с нежностию и любезностию нрава, которые должны быть сопутниками нашего пола»{38}. Это правило наглядно иллюстрирует рассказ М. И. Глинки: «У Ивана Саввича Горголи (одного из генералов — членов совета путей сообщения) была жена и три дочери… Надобно сказать правду, что генеральша и ее дочки не могли внушить искреннего желания часто бывать у них. Они жили долгое время в Киеве и к суматошным провинциальным приемам присоединяли страсть говорить чрезвычайно громко, и все четыре вдруг, так что не только гостей, но и генерала самого заставляли молчать всякий раз, когда обращались к нему»{39}.