Петербург. Тени прошлого - Катриона Келли Страница 60

Еще одним отчуждающим фактором была необходимость полностью посвятить себя делу, чтобы достичь в бизнесе успеха. Широко распространенная убежденность, будто в советские времена жизнь была веселее, во многом объяснялась тем, что времени на общение с друзьями тогда было больше[746]. С другой стороны, значительный рост числа неработающих жен (в среде успешных бизнесменов способность семьи жить только на заработок мужа зачастую считалась вопросом престижа) привел к появлению целого класса людей, которые порой не знали, как убить время; параллельно возник спрос на некоторые услуги, например, косметологов[747].

Наемные работники тоже испытывали культурный шок. Развитие «бизнеса» привело к резкому изменению темпа жизни. Некогда считалось, что экспресс-почта не стоит того, чтобы за нее дополнительно платить. Вещи посылали «с пилотами» (можно было заплатить сотруднику «Аэрофлота» и отправить посылку ближайшим самолетом)[748]. Перерывы в работе воспринимались как нечто само собой разумеющееся; отпроситься или получить отгул было проще простого. На рабочем месте заботились не полько о производительности труда (с точки зрения организации времени), но и о «производстве» социальных связей[749]. С начала 1990-х возобладало новое соотношение времени и денег, а вместе с ним лихорадочное, вытесняющее тревогу стремление подчеркнуть свою занятость. Поначалу это могло казаться увлекательным, но для тех, кто привык к другому темпу, возникал серьезный риск разочарования, не говоря уже о переутомлении[750].

Еще одной колоссальной переменой стала полная непредсказуемость условий найма. В советские времена рабочий цикл был успокаивающе однообразен: все знали, на каких фазах текущей пятилетки возрастает нагрузка. На заводах «текучесть кадров» могла считаться проблемой, но в других местах работники обычно трудились по много лет. Ощущение полной дезориентации начало уходить только в 2000-е, когда на рынок труда пришли люди, незнакомые с советской системой трудоустройства: они не обязательно собирались работать всю жизнь на одном месте или оставаться в профессии, напрямую связанной с их специализацией. Появилось множество бывших лингвистов, ушедших работать в турагентства, математиков, сменивших институты на ИТ-менеджмент и производство программного обеспечения, дизайнеров, ставших тележурналистами и даже художников, преуспевших как парикмахеры или имиджмейкеры[751].

В то же время растущая мобильность молодых работников делала их более нетерпимыми к диктату работодателей, если те, например, не торопились повышать зарплату или внезапно переводили персонал в совершенно другую часть города[752]. Но хотя директорским произволом и возмущались, он воспринимался как должное. Даже в постсоветский период просьба начальства что-то сделать обозначалась характерным глаголом «приказывать», и люди крайне неохотно делали что-либо без санкции вышестоящего начальства[753]. (И наоборот, поскольку «посоветоваться с начальством» означало «спросить разрешения», вертикальное общение в рамках управленческой иерархии было куда более эффективным, чем горизонтальное взаимодействие; люди просто не понимали, почему они должны вдруг что-то «обговаривать» с равными себе)[754].

Даже трудновыносимый начальник воспринимался по принципу «он сукин сын, но это наш сукин сын»: уволившись и начав с нуля, можно было столкнуться с еще большим самодурством. Новый работодатель, например, мог настаивать на выплате вознаграждения только по завршении работы – такая практика позволяла непорядочым людям вообще не платить работнику[755]. Одним из побочных эффектов неопределенности было появление множества контрактов на оказание самых ничтожных услуг: чтобы заказать в кафе бутербродный стол на двадцать человек, нужно было подписать договор в двух экземплярах[756]. Кроме того, важность личных связей возросла даже в сравнении с советским периодом: только так можно было быть уверенным, что с тобой обойдутся по совести[757].

Еще одна причина для тревоги – резкий разрыв в уровнях оплаты труда. Сколько стоит время? Люди просто не знали. «Экономика внезапных доходов» 1990-х, когда за день на улице можно было заработать больше, чем за месяц работы в офисе, на многие годы осталась в народной памяти[758]. Все надеялись, что им «повезет»[759]. Особенно падкими на рекламу, обещавшую большие деньги за простую работу, оказывались молодые люди – обычно речь шла о продажах за комиссию на жутких условиях [Янкевич 1999а][760]. Собственно, почти все предлагаемые вакансии подразумевали нерегулярную и низкооплачиваемую работу – раздачу рекламных листовок, проведение маркетинговых опросов, работу в колл-центре. На сайте job.ru предложений под рубрикой «Продажи» было в два-три раза больше, чем вакансий на производстве или строительстве, да и платили за такую работу куда меньше[761]. В результате текучесть кадров достигла такого уровня, что у советских управленцев случился бы инфаркт; но для руководителей таких предприятий, как кафе, само собой разумелось, что работники будут наниматься и увольняться, когда им заблагорассудится[762]. Фриланс и неофициальная работа – например, торговля вещами на рынках – тоже получили широкое распространение. Так, блошиный рынок на станции «Удельная», согласно социологическому исследованию, в начале 2000-х привлекал множество местных жителей с «нисходящей мобильностью» (попросту говоря, нищающих), которые стремились заработать немного денег и к тому же радовались царившему здесь духу товарищества[763].

Однако выработанная за годы советской власти привычка трудиться бескорыстно (как выразился один мой друг еще в 1980-е, «человек работает из культурного инстинкта», а не ради высокой зарплаты или карьерного успеха) также означала, что люди были способны на невероятную самоотдачу в неблагоприятных условиях. Особенно это было характерно для таких сфер, как медицина и преподавание, но не только[764]. Попадавших на Запад петербуржцев порой поражало, что офисные работники, как правило, рассчитывали вернуться домой во что бы то ни стало не позже 5 часов вечера (или даже 4:30). Как выразилась одна женщина, «в России эти люди часто совершенно бесполезны, но если это не так и что-то срочное, то они не вернутся домой, пока не закончат работу»[765]. Приход на работу минута в минуту мог быть редкостью, но и в конце рабочего дня на часы не очень-то посматривали[766]. По-прежнему широко практиковалось выплачивание премий, а значит, демонстрируя особое усердие, сотрудник имел больше шансов получить бонус, чем при равномерной работе изо дня в день[767].

Иначе шел процесс трансформации гигантской ленинградской бюрократии. Одним из главных сдвигов – как и везде в Советском Союзе – было отстранение от власти партийной администрации. После 1991 года были созданы новые административные структуры: на смену Ленсовету (распущенному Б. Н. Ельциным в декабре 1993-го) в 1994 году пришло городское Законодательное собрание, а вместо исполкома Ленсовета было сформировано Правительство Санкт-Петербурга. Однако еще до того, как избранный глава города был в 2006 году заменен губернатором, которого теперь назначает правительство, появились признаки ослабления прежней бюрократии, сформировавшейся до 1991 года, –