Образ Беатриче - Чарльз Уолтер Уильямс Страница 60

Я глянул влево, — с той мольбой во взоре,

С какой ребенок ищет мать свою

И к ней бежит в испуге или горе.

Сказать Вергилию: «Всю кровь мою

Пронизывает трепет несказанный:

Следы огня былого узнаю!

(ХХХ, 43–48)

Возвышенный стиль, которым описывалась процессия, вдруг прерывается словами о флорентийской девушке, некогда повергшей поэта в трепет. Эти слова звучат отчетливым диссонансом и в то же время они символичны. «Образы Данте, — писал Кольридж, — не только взяты из очевидной природы и понятны всем, но и всегда соединены с универсальным чувством, полученным от природы и, следовательно, воздействуют на чувства всех людей»[159]. ... древняя любовь ... великая сила ... древнее пламя... Посреди Чистилища, в предвечном лесу поэт заговорил словно на флорентийской улице, заговорил на языке, родном и понятном каждому из нас.

Данте оборачивается к Вергилию, но Вергилия нет. В тишине, сопровождавшей явление Беатриче, спутник Данте исчез.

Но мой Вергилий в этот миг нежданный

Исчез, Вергилий, мой отец и вождь,

Вергилий, мне для избавленья данный.

(XXX, 49-51)

Это слишком сильное потрясение. Данте не выдержал и разрыдался. Вергилий ни разу не оставлял его одного, ни в стальных стенах Диса, ни на льду Коцита, и вот теперь его нет. Все, чем был для него Вергилий, исчезло; исчез опыт, накопленный в предыдущих странствиях, исчезла мудрость, все то, что могло бы помочь ему справиться с потрясением предсказанной встречи. Одиночество, испытанное Данте в этот момент, ужасно. И здесь наконец звучит голос, возвращающий поэта в сиюминутность, в тот странный новый Град, и в окружение процессии, сопровождавшей явление Беатриче.

«Дант, оттого что отошел Вергилий,

Не плачь, не плачь еще; не этот меч

Тебе для плача жребии судили».

(XXX, 55–57).

Возникшая с завешенным челом

Средь ангельского празднества — стояла,

Ко мне чрез реку обратясь лицом.

.....

«Взгляни смелей! Да, да, я — Беатриче.

Как соизволил ты взойти сюда,

Где обитают счастье и величье?»

(ХХХ, 64–75)

Потрясающая концентрация последних двух строк, перекликаясь с первой строкой, придает терцине несколько ироничный характер. Беатриче говорит это «храня обличье // Того, кто гнев удерживает свой». И естественно возникает вопрос: остается ли Беатриче в Раю человеком? Данте, «былой любви изведав обаянье», как поэт, ставит перед собой задачу — показать небесную Беатриче той самой флорентийской девушкой, которую он знал в «Новой жизни», и одновременно преобразить эту девушку в небесное созданье. На протяжении всего повествования имя Беатриче почти не упоминалось. Исключение составляет вторая песнь Ада, где говорит о ней Вергилий. Если бы сцена разворачивалась не в преддверии Рая, можно было бы посчитать, что Беатриче предприняла довольно сложные действия, чтобы спасти поэта, а теперь гонит его прочь. Но это, конечно, не так. Ложное ощущение возникает потому, что с одной стороны она все еще женщина, но с другой стороны — она все же небесное созданье. Она все еще та женщина, которая ради Данте сошла в Лимб, и Данте, конечно, вспомнит об этом.

Ты, чтобы помощь свыше мне подать,

Оставившая след свой в глубях Ада...

(Рай, XXXI, 80–81)

Именно она просила Вергилия за своего «верного», который пребывает «в путах зла» (Ад, II, 98). Потом он будет молиться ей: «Хранить меня и впредь благоволи» (Рай, XXXI, 88), что соответствует искупительной сути небесной жизни. Но сейчас на берегу ручья бушуют страсти. Во Флоренции она сначала приветствовала его, а затем выказала пренебрежение, но здесь ее «свободы и силы», дарованных искуплением, вполне достаточно для спасения поэта; в любом случае, это ее забота; после этого она снова может припасть к Вековечному Источнику. Это проявление любви — всего лишь пауза в наших умозаключениях, а пауза — всего лишь еще одно подтверждение все того же тезиса: «Это не Ты, но и это тоже Ты».

Внимательное исследование образа Беатриче ни в коем случае не умаляет ни ее, ни Данте. Мы видим ее попытку восстановить ту любовь к Данте, которой она была, по ее мнению, несправедливо лишена. Другой вопрос — а жила ли в ней эта любовь? Впрочем, читателя это вряд ли волнует. Достаточно того, что в поэме Беатриче любит Данте. Нас ведь касается именно его воображение. Поэма не содержит даже намека на то, как решалась проблема спасения самой Беатриче. В центре повествования — поэт, его мысли и чувства. «Комедия» никоим образом не рассказ о браке со счастливым концом. Любые обычные человеческие отношения, обусловленные взаимной верностью, включали бы в себя множество разных обстоятельств. Наверное, попытайся любой человек вести себя с женщиной так, как ведет себя в поэме Данте с Беатриче, такую попытку следовало бы посчитать неразумной. Беатриче как земная женщина с соответствующим набором грехов не рассматривается в поэме по той причине, что Путь Утверждения одинаков для всех — и для нее, и для автора. Духовное продвижение Данте — образец такого Пути, и менять имена не стоит. Если бы мы наблюдали их совместное прохождение по этому Пути, картина стала бы мрачнее, поскольку наполнилась бы описанием множества взаимных обязательств. Все пошло бы не по тому плану, который наметил Данте, хотя итог — и в моральном, и в метафизическом смысле оказался бы тем же самым. Думаю, не стоит приводить выдержки из пьесы мистера Шоу «Оружие и человек»[160], а именно сцену встречи Сергия и Райны — об этом упоминают многие комментаторы «Комедии». У Гериона было честное лицо, и Паоло с Франческой могут быть ввергнуты в ад как фривольной болтовней, так и поцелуем. Герион недалеко ушел от рыси. Эрос часто является нашим спасением от ненастоящей любви к ближнему, как, собственно, и любовь к ближнему спасает нас от власти эроса. Искупление возможно везде.

«Комедия» очень мало говорит о реальной жизни Беатриче, поскольку рассматривает ее как функцию. Вполне возможно, что реальная Беатриче была умна и очаровательна, но собственно «Комедия» нисколько ее не интересовала. Возможно, Гранде делла Скала[161] и не обращал внимания на то, насколько жизнь Данте соответствовала