Константин Крылов - Нет времени Страница 68

Орден был не единственной структурой, занявшейся этим богоугодным делом, но прочим не очень повезло. В 1236 году кончается неудачей Северный крестовый поход, предпринятый для истребления славян и расширения немецких земель: литовский князь Миндовг разбивает войско Ордена меченосцев в битве при Шауляе, гибнет магистр ордена Волквин. Ещё одна почтенная организация — Ливонский орден, отделение Немецкого ордена — уходит под лёд Чудского озера 5 апреля 1242 года: молодой князь Александр, прозванный Невским, навсегда останавливает немецкий натиск на Русь. (Об этом прискорбном событии в книге Машке — полстрочки: зачем же говорить о неприятной исторической случайности?)

Но Тевтонский Орден продолжает экспансию и захватывает земли пруссов (к 1283), Восточное Поморье с Гданьском (1309), Эстляндию (1346), Жемайтию (1382–1398), остров Готланд (1398), Новую марку (1402). Местное население, естественно, вырезается, а недовырезанные германизируются. Орден богатеет, процветает и мечтает о новых завоеваниях — благо его земли занимают ключевые позиции на юге Балтики. Однако в ходе Тринадцатилетней войны с Польшей, в 1410 году в битве при Танненберге (известной также как Грюнвальдская битва) рыцарские войска были разгромлены объединившимися поляками и литовцами, с некоторой помощью русских. Два Торнских мира закрепили подчинённое положение ордена как вассала Польши. В 1525 великий магистр Альбрехт Бранденбургский принял лютеранство и превратил орденские земли в светское государство Пруссию (Preußen), сначала подчинённое всё той же Польше, а потом вошедшее в состав Бранденбургско-прусского государства, в дальнейшем объединившего Германию… Орден же был закрыт в 1809 году за ненадобностью.

Таковы исторические факты. Машке рассказывает в подробностях, как это всё происходило, уделяя особое внимание людям — прежде всего, естественно, Великим Магистрам Ордена. Изложение событий у него, в общем, соответствует действительности, — тем более, что половину первой книги составляют подлинные документы того времени.

Однако всё подаётся под специфическим соусом. Автор не скрывает своего восторженного восхищение Орденом, а об уничтоженных им народах говорит в лучшем случае с брезгливым отвращением. Drang nach Osten не рефлексируется: уничтожение недочеловеков-славян подаётся как само собой разумеющееся действие, что-то вроде гигиенической процедуры очистки от вредных насекомых. Обосновывается всё это, разумеется, религией. «Идея ордена — борьба против язычников, врагов христианской веры» — объясняет Машке. Впрочем, из его же изложения ясно следует, что орденское государство было не столько миссионерским, сколько колонизаторским: его целью было не обращение язычников, а уничтожение ненемецких народов, с последующим заселением этих земель «чистой немецкой кровью». Последняя вызывает у Машке бесконечные восторги, равно как и дух Дисциплины, Служения, Иерархии, столь свойственный орденскому государству. Многие страницы книги заполнены сладострастными (иначе не скажешь) описаниями разных проявлений «сурового духа мужественности».

Нетрудно догадаться, что крах ордена Машке объясняет не его военными поражениями, а внутренним разложением, «эгоизмом сословий», которые-де просто-напросто сдали Орден ради своих мелких корыстных целей. Однако величие Пруссии заставляет автора смотреть в будущее с оптимизмом (как оказалось, несколько преждевременным).

В заключение — две красивые цитаты, дающие представление о книге.

«…Новейшие события немецкой истории кровно связаны с сущностью и предназначением Ордена германцев. Как и встарь, налицо единение солдата и государственного деятеля. Снова из расы и рода как птица феникс возрождаются Государство и Народ. Снова воцаряется идея Ордена, ставшего проявлением и символом политической воли нашего времени. До сих пор ни одно поколение немцев не испытывало подобного чувства сопричастности и устремленности в завтрашний день…»

Это не Гиммлер какой-нибудь там. Это Машке, предисловие к «Магистрам».

А вот ещё:

«Несет свои воды бурная река жизни. На её противоположном берегу лежит утраченная немцами земля. Сердце ноет. Только рыцарские замки на Востоке стоят как бессменные часовые — безмолвные свидетели силы и воли немецкой нации. Там лежат поля, с которых орел Фридриха взлетает к солнцу; а здесь, у самой границы, возвышаются немецкие могильные курганы — вечное напоминание нации, которая властвует над миром только тогда, когда верит в себя и свои силы».

Это не Машке. Вот это как раз Гиммлер, речи перед личным составом СС.

Немцы неисправимы. Что вояки, что книжные черви — у них у всех на уме «кровь и железо», железо своё, кровь желательно чужая.

Но не будем возмущаться этим. Может быть, этому нам стоило бы у них поучиться. Во всяком случае, среди русских историков и близко не было «державников» подобных Машке, — впрочем, как у русских не было и исторического опыта, сколько-нибудь приближающегося к кровавому, но закалившему национальный характер опыту Германского Ордена. И поневоле думаешь: не отсутствие ли этого самого опыта реального гнобления и порабощения других народов обошлось нам, терпеливым добрякам, в две мировые войны и ныне проигранную третью?

Служители

Мартин Хайдеггер, Карл Ясперс. Переписка 1920–1963. М.: Ad Marginem, 2001

Не помню кто — кажется, Аверинцев — заметил: «Нехорошо всё-таки печатать Флоренского так, как будто он досократик и от него осталась только пара фрагментов».

Это било в десятку: не так уж давно книжки с названиями типа «Критика буржуазной философии XX века» пользовались нехилым спросом — заради нескольких длинных цитат из «буржуазных философов». Впрочем, советская цензура иной раз делала послабления: образованцам иногда давали понюхать эссе какого-нибудь «сартра» — разумеется, из тех, что побезобиднее, ну и не без купюр, разумеется. В хороших изданиях выгрызки деликатно обозначались как «[…]» — о-о-о, какие алмазы яхонтовые мы тогда воображали себе на месте этого клешнявого кукен-кракена!

Особенно же показательной была тяга к изданию каких-нибудь безопасных и малоинтересных маргиналий. Например, в семьдесят третьем году от рождества Христова издательство «Мысль» порадовала томиком француза Леже-Мари Дешана (на родине вполне неизвестного), ставя себе при этом в особенную заслугу то обстоятельство, что переписка оного Дешана с Вольтером, Дидро и Робине издана в стране Советов куда полнее, чем в «самой Франции». Несчастный советский гуманитарий выкушивал «что подали» и цыкал зубом: хотелось-то «настоящего буржуазного», а не дидерота вольтерыча и какого-то там «робине», пропади он пропадом.

Если «Переписка Хайдеггера с Ясперсом» легла бы на полки магазинов этак году в семьдесят третьем (так и вижу это издание — серенькая обложка, жёлтенькая бумажка, Л., Изд-во «Наука»… и, скорее всего, 1500 экз. — по тем временам микроскопический тиражик), то я живо представляю себе очередное разочарование читающей публики: опять обманули, опять выкинули из книжки всё интересное, оставили одно нытьё, склоки, брюзжание, университетские дрязги, да ещё денежные расчёты типа «в Пруссии я зарабатывал бы больше, 23300 с доплатами, придём я мог высказать свои пожелания — эта сумма не была их последним словом; здесь, в Бадене — 20700, но льготы делают моё дальнейшее пребывание в Гейдельберге равноценным, особенно это касается жилья…» (Ясперс—Хайдеггеру, 1/12. 28). Понятное дело: Софья Власьевна простёрла сухие длани, цензура постаралась, вымарала, проклятая, все прозрения, полёты духа, Бытие и Время, Экзистенцию, и даже «про фашизм» мало что оставила. Сссуки.

Крепенький синий томик, однако, издан не в мохнатом серьдесят третьем, а в бодром две тысячи первом году, в рамках программы Центрально-Европейского Университета «Translation Project» при поддержке Центра по развитию издательской деятельности и Института «Открытое общество». То есть никакая цензура и рядом не валялась.

Приходится признать очевидное — личная переписка двух величайших немецких философов XX века представляла собой именно то, что мы видим: нытьё, склоки, брюзжание и ламентации на тему университетских интриг и подсиживаний. Последнее обсуждается с каким-то даже неприличным смаком. Ну и маленькие радости частной жизни: вот в книжном магазине появилась свежепереведённая шведская книжка «Мой друг зуёк» (это на радость Хайдеггеру, он такое читал), а вот смелый путешественник Ясперс величественно пребывает среди альпийских ледников, ибо «железная дорога делает возможным всё». Время от времени, конечно, прорывается и что-нибудь «духовное»: то Хайдеггер презентует Ясперсу свой перевод софокловского фрагмента из «Антигоны», то Ясперс разражается речью о «решающем». Но на фоне всего прочего это производит, опять-таки, скорее комическое впечатление: ну прямо-таки речь капельмейстера Иоганнеса Крейслера о «чистой гамме» и «унисонирующих Es и Des» на фоне брутальных ламентаций кота Мурра. Какая-то, извините, гофманиада.