Эдуард Фукс - История нравов Страница 7

В эпоху Ренессанса жизнь давала мужчине и женщине сотни возможностей проявления грубых форм взаимного ухаживания. Узость условий существования, совместное жительство на ограниченном пространстве, наконец, примитивные средства удовлетворения потребности в совместном общении — все это создавало, так сказать, почву для постоянного воздействия друг на друга. Ограничимся одним примером: путешествиями.

В эту эпоху путешествия были не очень в ходу, женщины же особенно редко путешествовали. Если же обстоятельства вынуждали к этому, то люди за все время путешествия были положительно прикованы друг к другу. Если путешествовала женщина, то, конечно, не только с мужем или братом, а также часто с другом или знакомым, потому что опасность дороги заставляла ее даже в случае недалекого путешествия заручиться защитником. Так как дороги были плохи, то повозки не годились для путешествия, к тому же такое путешествие обходилось дороже и совершалось не так быстро. Путешествовали поэтому обыкновенно верхом. Если путешествовала дама, то она садилась или спереди или сзади своего спутника на того же коня. Знатные дамы отправлялись в таком виде и на охоту. Таким образом, дама и ее спутник находились в продолжение целых часов в интимной близости. Мужчине к тому же часто приходилось поддерживать женщину там, где дорога пересекалась рытвинами или рвами. Так естественно, что желание водило часто рукой мужчины — и конечно, и женщины! — если только они были добрыми друзьями или сделались таковыми во время путешествия. Что в большинстве случаев так и бывало, вполне понятно и не нуждается собственно в подтверждении, хотя подобные подтверждения можно найти у всех хронистов.

Начиная с миннезингеров и кончая новеллистами, мы узнаем то и дело, что всадник порывисто прижимал к себе и нежно ласкал хорошенькую девушку из знати или здоровую крестьянку.

Аналогичными привилегиями часто пользовались гости и посетители. Считалось почти честью для себя, если желанный гость через короткое время вступал врукопашную с женой или взрослой дочерью. Когда гость пользовался особенным почетом, то хозяйка нередко спешила послать ему для времяпрепровождения хорошенькую дочку. А гость доставлял дому честь, если находил дочку хорошенькой и оказывал ей внимание, которое не ограничивалось непременно одними поцелуями, и, однако, это никому не казалось предосудительным. Еще к Средним векам относится обычай посылать на ночь знатному гостю красивую служанку или достигшую прелести дочь, а порой эта роль выпадала и на долю самой хозяйки. Этот обычай назывался «отдать жену по доверию». Мурнер упоминает об этом обычае как о существовавшем еще в XVI в. в Нидерландах: «В Нидерландах еще держится обычай, в силу которого хозяин, если у него есть дорогой гость, посылает к нему жену по доверию».

Как охотно исполняли женщины эту роль, когда речь шла о красивом госте, так как он наилучшим образом оправдывал «доверие» — конечно, не мужа, а жены, — видно из французской рыцарской поэмы, где жена должна отказаться от этой роли в пользу красивой служанки, так как ее муж еще не спит и, по-видимому, не поклонник этого обычая. Вот это место:

«Графине было приятно иметь такого гостя. Она приказала изжарить для него жирного гуся и поставить в его комнате роскошную постель, на которой любо было растянуться. Отправляясь спать, графиня призвала самую красивую и благовоспитанную из своих служанок и сказала ей украдкой: «Дорогое дитя, пойди к нему и служи ему как подобает. Я сама бы охотно пошла, да не хочу этого сделать из стыдливости перед графом, моим господином, который еще не заснул»».

Брак считался в XV и XVI вв. высшим состоянием. Быть холостым или старой девой считалось, напротив, пороком, и к таким людям относились как к заклейменным. Поэты и писатели без удержу прославляют брак. На всех языках, в самых разнообразных видах раздается гимн в честь его: «На брачном ложе спится мягче всего». Кто живет в браке, тому открыты в будущем небеса, остальным грозит ад.

Постоянное громкое восхваление брачной жизни как высочайшей заслуги имеет свои довольно явственно выступающие наружу естественные причины. Последние, однако, коренятся в гораздо меньшей степени в тех моральных мотивах, которые приводились в пользу брака, а скорее в настоятельных нуждах эпохи. Развившаяся индустрия нуждалась в людях, в рабочих руках, в покупателях. Абсолютная княжеская власть нуждалась в солдатах. Чем больше людей, тем лучше. С другой стороны, росту населения противодействовали сильнейшие преграды. Если в Средние века население не увеличивалось из-за усиления могущества церкви — вместе с последним росло число монастырей и их обитателей, живших в принудительном безбрачии, — то теперь на сцену выступили еще более опасные факторы.

Вместе с новым хозяйственным порядком родились и его страшные спутники — чума, алкоголизм, сифилис. Распространявшаяся во все стороны торговля создавала условия, придававшие всем этим болезням эпидемический характер. Все эти недуги сокращали не только вообще население, но главным образом его мужскую половину, так как мужчины легче подвергались заболеванию — во время путешествий, посещения домов терпимости и т. д., — и им в первую голову пришлось расплачиваться за новый экономический порядок. Убыли мужского населения способствовали также учащавшиеся распри и походы. При таких условиях безбрачие становилось все более открытой социальной опасностью, каждый холостяк — прямым врагом общества.

Вот почему люди вдруг открыли моральные преимущества брака и усмотрели высшую его форму в возможно многодетном браке. Так как эта экономическая потребность совпадала с основной чувственной тенденцией века, то действительность совпала с этой важнейшей идеологией. Семьи с дюжиной детей были тогда не редкостью. От брака Виллибальда Пиркхеймера с Барбарой Лёффельгольц было тринадцать детей, аугсбургский хронист Буркхарт Цинк, дважды женатый, имел восемнадцать детей, отец Альбрехта Дюрера столько же, у Антона Тухера было одиннадцать, папский секретарь Франческо Поджо оставил также восемнадцать признанных им детей, среди них четырнадцать незаконных. В некоторых и довольно многочисленных семьях число детей доходило и превышало цифру двадцать.

Высшим законом брака во все времена была взаимная верность. Если эпоха Ренессанса ставила брак так высоко, то еще выше ставила она брак, построенный на взаимной верности супругов.

«Одно тело, две души, один рот, одно сердце, взаимная верность и обоюдное целомудрие, здесь двое, там двое и все же соединены воедино постоянной верностью…». Так пел уже миннезингер Рейнмар фон Цветер.

Эпоха Ренессанса пела не менее восторженную хвалу супружеской верности в сотне самых разнообразных мелодий. «Нет лучшего рая, чем брак, где верность, как у себя дома». «Где верность, там рай на земле». Без верности невозможно супружеское счастье. Муж, уходящий от доброй жены к другой, сравнивается со свиньей, валяющейся в луже. Шперфогель пел: «Если муж уходит от доброй жены к другой, то он подобен свинье. Что может быть сквернее этого? Он оставляет чистый источник и ложится в грязную лужу».

Верная жена беспощадно отплачивает тому, кто хочет ее совратить с пути добродетели. Порой она как бы склоняется на его предложения, но только для того, чтобы указать ему на дверь таким недвусмысленным путем, что у него навсегда пропадает желание «пристать к честной женщине».

Если же романтики-апологеты прошлого видели в таких изречениях и примерах указание на общее состояние нравов, то они, конечно, ошибались. Они приписывали всему обществу то, что было свойственно лишь известным классам, в экономических условиях которых коренилась подобная идеология. Этими классами были мелкая буржуазия, пролетариат и часть мелкого крестьянства.

Бедность стала массовым явлением, а нищета отдельных лиц доходила до ужасных размеров. Ни один солнечный луч не улыбался пролетарию, из несчастного случая нужда превратилась в неотвратимую судьбу, тяготевшую над всей жизнью. Последствием этой нищеты стало то, что в пролетариате повсюду развилось безусловно аскетическое мировоззрение, а последнее исключает свободное, а еще более — разнузданное половое общение, ибо оно предполагает всегда радостное пользование жизнью и жизнерадостное миросозерцание.

Из-за убыли мужского населения на восемь или девять тысяч женщин приходилось только две тысячи мужчин. Существовало немало хозяйств, состоявших только из женщин, служанок и детей, лишенных мужской защиты. Это неизбежно приводило к разным осложнениям, тем более что среди мужчин было много холостых солдат. Соединение нескольких домашних хозяйств под покровительством одного мужчины, практиковавшееся осажденными в Мюнстере, не имело, стало быть, ничего общего с полигамией. То было не половое, а экономическое объединение. И не найдется ни одного серьезного доказательства, которое опровергло бы такое положение, зато тем больше есть данных в пользу царившей там суровейшей чистоты нравов.