Георг Лукач - Гете и Шиллер в их переписке Страница 7

проблема национального единства Германии.

Было бы, однако, односторонне и неправильно усматривать в "классицизме" Гете и Шиллера простую ошибку. За этим недостатком художественного мировоззрения скрывалось все же реальное противоречие- мучительная проблема всего искусства XIX столетия: проблема художественного преодоления уродливости и враждебного поэзии характера буржуазной жизни. Без этого было бы совершенно непонятно, почему бегство в мир эстетической видимости, этот идеалистический классицизм Гете и Шиллера мог совмещаться с подъемом искусства буржуазного общества, подъемом, который именно в творчестве Гете и Шиллера достигает своей высшей точки в Германии. У Гете все реальные проблемы гораздо более ясны, чем у Шиллера. В течение всей своей жизни Гете был выдающимся художественным реалистом. Поворот к стилизации жизненного материала в классическом духе является у него сознательным уклонением от решающих трагических противоречий и конфликтов, поставленных перед ним современной жизнью. Он совершенно ясно высказывает это в одном из писем к Шиллеру, говоря о своей неспособности создать трагедию:

"Я в самом деле недостаточно знаю самого себя, чтобы быть уверенным, в состоянии ли я написать настоящую трагедию. Я попросту пугаюсь такого предприятия и почти уверен, что одна даже попытка могла бы погубить меня",

Гете признает здесь, что его уклонение от противоречий жизни никоим образом не сводится только к чисто художественному, формальному принципу. Все это только следствие его общего отношения к современности, и его величайшие произведения возникли именно благодаря тому, что он в решающие моменты умел преодолевать в себе этот инстинкт уклонения.

Сложнее дело обстоит у Шиллера. Шиллер был прирожденным трагическим поэтом. Противоречие, доведенное до уровня трагического, стало жизненным элементом его художественного мышления. И кажется, что стремление к классицизму возникло в его творчестве из чисто формальных оснований. Но это только кажется, В действительности это стремление возникает из всей его политической позиции, из отклонения революционного метода решения общественных вопросов. Благодаря этому трагедии Шиллера лишаются глубочайшего трагического содержания эпохи. Так рождается "шиллеризирование", Каким образом из общего перелома в его политических воззрениях вытекают определённые изменения формального характеpa, ясно видно из сравнения юношеских драм Шиллера с "Вильгельмом Теллем".

Наряду с этим задача художественного овладения современным жизненным материалом затемняется у Шиллера его философским идеализмом. Гете; и Шиллер всегда вели вполне обоснованную борьбу против мелкого фотографического реализма своих литературных современников. Но эта борьба переходит у идеалиста Шиллера в абстрактное и одностороннее противопоставление "истины" и "действительности" (см. предисловие к "Мессинской невесте"). Как философский идеалист, искавший пути от субъективного идеализма к объективному, Шиллер выражает свое стремление возвыситься над мелочным воспроизведением обыденной жизни в форме полного отрыва существенного и важного в жизни, как предмета искусства, от всего остального и перенесения этого существенного и важного в потусторонний идеальный мир. В этом глубокий недостаток эстетического мировоззрения. И этот идеалистический, недостаток увеличивается благодаря тому, что Шиллер постоянно колеблется между широким, объективным взглядом на противоречия человеческой истории и стремлением разрешить эти противоречил при помощи отвлеченного морализирования. Его художественная практика является довольно точным отражением его промежуточной философской позиции между Кантом и Гегелем. Достаточно вспомнить о моралистическом искажении образа королевы Елизаветы, первоначально намеченного Шиллером с великолепной исторической широтой и объективностью ("Мария Стюарт").

Замечательно, однако, что наряду со своими уклонениями в сторону идеализма Шиллер прекрасно видит опасность пустой отвлеченности, риторичности, беспочвенной фантастики, угрожающей его собственному творчеству. Так, например, работая над "Валленштейном", он опасается впасть в излишнюю сухость.

"Источник ее какой-то страх, — пишет он Гете — впасть в мою прежнюю риторическую манеру и слишком боязливое стремление оставаться очень близким к объекту… поэтому во избежание обоих ложных путей — прозаичности и риторичности — здесь более чем где-либо необходимо выжидать подлинно чистого поэтического настроения".

Выхода из этих трудностей Шиллер и Гете ищут в исследовании законов античного искусства, которые являются для них законами искусства вообще. Но эти искания только по внешней видимости остаются исканиями чисто формального характера. Понятие формы, которое мы находим у Гете и Шиллера, теснейшим образом связано

(важнейшими сторонами самого содержания. Определение диалектического взаимодействия между формой и содержанием часто выступает у Гете и Шиллера в идеалистически искаженном виде, но все же их усилия направлены на то, чтобы наиболее полно определить это реальное диалектическое взаимодействие. Шиллер выражает эту тенденцию в одном из писем к Гете, останавливаясь на двух важнейших пунктах. Первый пункт состоит в определении предмета искусства.

"Пока мне представляется, что с большой пользой можно бы исходить из понятия абсолютной определенности предмета. Здесь выяснилось бы именно, что недостаток всех произведении искусства, не удавшихся вследствие неумелого выбора предмета, заключается в такой неопределенности и вытекающем на нее произволе".

Это определение предмета искусства, которое Гёте нередко воспроизводит с педантической точностью, ведет к конкретизации одной из наиболее существенных формальных проблем, проблемы жанров, Шиллер прибавляет к сказанному вышеследующие соображения:

"Связав это положение с другим, утверждающим, что определение предмета должно всякий раз совершаться при помощи средств, соответственных, данному роду искусства, что оно должно быть завершено в особых границах каждого художественного вида, мы получим достаточный, по-моему, критерии для безошибочного выбора предметов".

Отсюда ясно, что у Гете и Шиллера проблемы художественной "формы в тесном смысле слова непосредственно выводятся из характера эстетического объекта.

Гете и Шиллер восприняли из античного искусства не какие-нибудь единичные формальные особенности (как это делали, например, французские ложноклассики XVII столетия), а тот основной закон, что всякое художественное произведение должно с ясностью и необходимой полнотой выражать основные черты своего объекта что искусство не должно теряться во множестве деталей, лишь слабо или совсем не связанных с этими существенными чертами, и месте с тем должно выражать эти черты наиболее полно и в правильных соотношениях. Всякая неясность или субъективный произвел в художественной обработке существенных черт действительности являются роковыми для искусства. Из этого основного закона выводится специфический характер отдельных жанров. Своеобразие каждого предмета каждого объекта художественной обработки диктует определенные формы эстетического выражения. Такими типическими формами являются жанры. И чрезвычайно интересно, как на протяжении всей переписки Шиллер и Гете с глубочайшим интересом изучают каждый предмет, который может стать материалом искусства, изучают его для того чтобы установить, какая форма является наилучшим или даже единственно возможным способом адекватного выражения этого предмета. Мы уже указывали, что разделение жанров проводится у Гете и Шиллера чрезвычайно последовательно, но без всякой механической резкости. В этом отношении весьма показательна критика, которой Шиллер подвергает трагедии итальянского поэта Альфиери. Для Шиллера задача искусства не сводится к абстрактному извлечению существенных моментов содержания, даже в том случае, если при этом соблюдаются законы соответствующего художественного жанра. Шиллер и Гете понимали это извлечение существенного в духе греческого искусства, а не в духе позднейшего классицизма, то есть понимали задачу искусства реалистически и порицали абстрактную стилизацию. Шиллер говорит об Альфиери:

"Во всяком случае, я должен признать за ним одну заслугу, в, которой, правда, содержится также и определенный порок. Он умеет указать кому-либо на предмет, годный для поэзии, и пробудить желание его обработать: это, конечно доказательство, что сам он не смог его удовлетворить, но в то же время и знак того, что ему удалось его счастливо извлечь из прозы и истории".

Интерес к теории жанров связан у Гете и Шиллера с углубленным изучением поэтики Аристотеля. Шиллер ясно высказывает секрет этого обращения к Аристотелю, говоря о двух опасностях, угрожающих искусству новейшего времени: