Андрей Ястребов - Пушкин и пустота. Рождение культуры из духа реальности Страница 70

Где мы сегодня можем гордиться массовостью, так это в высшем образовании. Вообще, массовым оно считается, когда 50 и более процентов молодых людей в возрастной группе от 18 до 25 лет становятся студентами. В нашей стране этот показатель равен почти 70 %. В советское время всего лишь 50 % выпускников школ становились студентами. Стоит ли сегодня говорить о качестве высшего образования?

Полемика вокруг вступления России в Болонский процесс, скандалы вокруг ЕГЭ – на самом деле дымовая завеса вокруг идеи российского образования отказаться от вне-сословного образования.

Пара слов о ЕГЭ. Кроме тестов, из опыта США и Западной Европы пока не взято ничего. Во всех странах в отбор входит еще и портфолио абитуриента, индивидуальное собеседование, там результаты тестов – отчасти решающие, но не все решающие.

Очевидно, что ЕГЭ – это дурно. Предельно дурно.

Но ЕГЭ – это всего лишь верхушечка айсберга, первая ласточка-блин в новой социальной стратегии нашего государства.

Сегодня отечественная средняя и высшая школа, повторимся – классовая, настойчиво претворяет в жизнь завет 26-го президента США Теодора Рузвельта: «Совершенно необразованный человек может разве что обчистить товарный вагон, тогда как выпускник университета может украсть железную дорогу».

На Западе в периоды катастроф образование выполняло функцию инструмента снятия давления на рынок труда. В 1945 году экономисты со страхом ожидали возвращения с войны миллионов молодых мужчин. Никто не знал, как их трудоустроить. Казалось, социальное напряжение гарантировалось. Но выход был найден. Благодаря специальным программам, в рамках которых демобилизованным было предложены ссуды на открытие малого бизнеса или на поступление в учебные заведения. Результат – рост университетов. До войны в США их насчитывалось около сорока. Сейчас более шестисот университетов. На Западе образование демократизируется. А у нас…

А у нас…

Сегодня государственная школа никак не отвечает за уровень подготовки учащихся. Просто потому, что умные люди не нужны.

Сейчас вновь прозвучит самая печальная мысль: наша страна стала классовой, сословной, и поэтому образование обязано соответствовать данной модели. Поэтому проект образовательной системы должен соответствовать современной средневековой системе российского общества. Поэтому все душераздирающие разговоры о ЕГЭ, падении нравственности, усекновении гуманитарных дисциплин – лишь жалкая и ненужная кляксочка к перспективной политике сословно-классового образования.

Наша школа ест пудинг из крабов

Бразильцы любят говорить: «Когда едят пудинг из крабов, никто не смеет мешать». Создается впечатление, что российская школа включила это блюдо в свой повседневный рацион и старательно дистанцируется от любой отвлекающей помехи.

Иронизировать на тему современного состояния средней и высшей школы легко. Ответить на вопрос – не такой сложный, как, к примеру, «Что делать?» или «Кто виноват?», а хотя бы «Который час?» или «Как писать новые учебники?» – сложнее.

В современной культурной ситуации оставшиеся от советской школы рудименты ГОСТов и технических регламентов гуманитарного знания тормозят как саму школу, так и модель образования.

Французская поговорка гласит: «Архитектор прикрывает свои ошибки фасадом, врач – землей, повар – соусом…» Добавим от себя: а педагог, чиновник и методист по литературе – разговорами о безнравственности молодежи.

Это очень дельная вещь – борьба за все хорошее против всего плохого. При этом – бесперспективная. Но при этом хорошо финансируемая государством.

Кто пишет учебники? В методических кабинетах уютно, даже слишком, только тапочек не хватает. Домашняя атмосфера обычно приводит к тому, что начинают приклеивать на стены фотографии кошечек, Алеши Поповича и Брэда Питта.

В этой галерее Пушкин-для-современности не виден.

Кто всех духовнее?!

О будущем Пушкина ничего толкового неизвестно, кроме, разумеется, рекламно-популистской чепухи про то, что он такой духовный.

Агрессивный маркетинг в стиле «все дураки, а я голосую за духовность», который исповедуют примерные чиновники и ортодоксальные учителя, для нашей современности не годится.

Учителя… Это одна из самых трагических страниц биографии поэта Пушкина. За последние десятилетия сложилась традиция, что в школу идут малоресурсные специалисты, а амбициозные и активные обходят ее стороной.

О нет! Это не тааааак!

Здесь следует сделать абзац и еще раз прокричать: о не-ееееееееееет! Это не таааааааааааааааааак!

В любом деле есть очень и очень достойные люди – в школе тем более! Но общая атмосфера отечественной системы образования губит даже самых сильных людей.

Виновато в этом государство: престиж профессии учителя в обществе предельно ничтожен.

Виновата в этом высшая школа: дряхлые программы, социолого-социалистический подход к обучению гуманитарным дисциплинам, дурные учебники, прерывное, неиндивидуализированное, несвязанное с получением набора компетенций образование и т. д.

Взять хотя бы учебники по литературе.

Чтобы понять ситуацию, сложившуюся на рынке российской литературоведческой мысли и учебников по литературе, следует за справкой обратиться к роману американского писателя Джеймса Хайнса. Почему к американцу? Да потому что наши проблемы мало чем отличаются от заокеанских. Хайнс излагает историю теоретической мысли за последние сорок лет.

В начале семидесятых было модно собирать, обильно комментировать, раскладывать по полочкам все литературное наследие, от древности до современности.

И вдруг времена разом переменились. Семиотика ворвалась в научный мир, и многотомные антологии, которые должны были оставаться последним словом литературоведения до конца века, перекочевали в отдел уцененных книг еще в пору расцвета диско: «Младшие коллеги заговорили кодом, глядя на тех, кто их не понимает, с равнодушной снисходительностью сектантов». Затем научный мир увлекся вульгарными прелестями постмодернизма.

Литературоведы, педагоги, авторы учебников разделились на тех, кто ратовал не за научный прорыв, а «за сохранение культурной традиции любой ценой», и тех, кто не желал участвовать в «гегемоническом дискурсе постколониального культурного империализма».

Кто из них прав? Да никто! Первые приносят в жертву современность. Вторые посредством искрометной теоретической пиротехники так же уничтожают эту современность. Но они родственны в своем метафорическом трансгрессивном акте ненависти к читателю. Все они мертвы, но не хотят в этом признаваться.

В отечественном учебно-воспитательном сюжете ситуация примерно такая же.

Основная наша беда – оторванность книги от человека. Сейчас специальная информация меняется в корне каждые 4–8 лет. Дипломы устаревают уже на момент их получения. Почему же в нас так сильна убежденность, что концепция творчества Пушкина, рожденная век назад, до сих пор задорно дышит высокими персями?

Сегодня никто не знает и не хочет знать, как писать учебники по литературе. И не хочет узнать, как это делать. Русская классическая литература в зависимости от очередного социального заказа перестала быть затвердевшим объектом. Оттого и крайности в ее интерпретации. Кто-то ограничивается набором легоньких сведений по культуре, полезных для поддержания светских бесед, другие предпринимают попытки создания тяжелейших монографий, устаревающих в силу своей тенденциозности и привычности еще до выхода в свет. Третьи – «о гегемоническом дискурсе».

Всем нам нужно понять, однажды понять: учителя завтрашнего дня окажутся первопроходцами, поскольку мы, старшее поколение, не обладаем опытом существования и выстраивания отношений с классикой в новом мире, в котором еще отсутствует социальное моделирование, программирование поведения, адекватного реальности.

Всем нам нужно помочь учителям завтрашнего дня.

«Бритни Спирс – козлина», или сколько «н» в слове «заяц»

Когда-то великий Уитмен произнес громкую фразу: «Только тот докажет, что усвоил правила борьбы, кто положит своего учителя на обе лопатки».

Некогда совсем не великий Апдайк в случайно добротном романе «Кентавр» озвучил учительскую мечту: когда я иду по коридору, пусть все ученики испуганно прячутся с криком: «Это он идет, детоубийца!»

Торжествуй, Уолт, российская действительность последних лет, проигнорировав Апдайка, не только подтвердила твою правоту, но и наградила твои слова русским акцентом. Сегодня в наших школах эта мысль звучит примерно так: «Только тот докажет, что он не лох, кто училке даст в глаз».

Проблема чудовищна. Наша школа постепенно превращается в поле битвы между интересами, амбициями, дурными нравами и истеричными претензиями.

Реальной статистики не существует. Причин много, но доминирует одна: школы не хотят выносить сор из избы. А учителей бьют. И учеников бьют. И учителя с родителями дерутся. Нервы сдают у всех.