А. Белоусов - Геопанорама русской культуры: Провинция и ее локальные тексты Страница 76

Что же касается барона Брамбеуса-Сенковского, то это выход к еще одной большой теме, в сборнике, увы, не освещенной: провинциальное чтение, деревенская библиотека.

Итак, мы возвращаемся к нашему главному вопросу: чем можно объяснить параллелизм «провинциальных» сюжетов, представленных в сборнике и в стихотворении Н. Гумилева?

На конференциях, предшествовавших выходу сборника РЯ, вопрос о том, что же представляет собой интересующий нас культурный феномен, то есть, что именно и каким образом мы должны описывать, спорадически возникал, но так и не был поставлен на обсуждение. Исследования, большей частью, спонтанные, шли в самых разных направлениях с пониманием того, что необходимо изучать и то, и это, поскольку провинция – наше все. Появившийся сборник обращает на себя внимание, прежде всего, тем, что в нем разнородный материал конференций предстал в совершенно ином качестве. Систематизация статей по разделам отразила представление о сформировавшихся областях исследований. Разумеется, этот тип структуры был задан – он вытекал из характера представленного на конференциях исследовательского материала. Однако работы были классифицированы не по локальному или тематическому признаку (Усадьба, Город, Деревня; Быт, Нравы, Культурные типы, Искусство и т. д.), а по предметной сфере (историческая лингвистика, художественная литература, народная мифология, реальность и т. д.). Таким образом, была сформулирована идея о междисциплинарном подходе к интересующему нас объекту, предложен метод его изучения. Суть подхода отражена в названии и соответствующей ему структуре сборника: миф, текст, реальность. В наборе этих составляющих счастливо угадана та многовекторная система культурных координат, в которой может быть осмыслен феномен «русской провинции». И здесь с полным основанием можно сослаться на методологический опыт Н. Гумилева.

По своей парадигме гумилевское ощущение «провинциального текста» точно соответствует выделенным в сборнике дискурсам: текст (художественная литература) = у Гумилева строфы 1,2, 6–8,12; миф (фольклор и локальная мифология) = строфы 3,4; реальность (повседневные формы провинциальной жизни) = строфы 5,9,10. Научное освоение именно этих сфер и, в особенности, двух последних (миф и реальность), позволило участникам конференций выйти на глубинный ряд некнижной провинциальной топики, именно тот ряд, который был вытеснен из общественного сознания постреволюционной историей, в силу чего и потерял актуальность для сегодняшнего читателя. В стихотворении же Гумилева мы имеем дело с поэтической рефлексией человека, описывающего феномен изнутри, и в этом смысле, безусловно, отражающей комплекс культурных представлений о провинции, сложившихся в русском обществе на рубеже XIX–XX веков. Сюжеты, которые подбирает Гумилев для воссоздания «атмосферы российской провинции», относятся к числу наиболее репрезентативных. Поэт сводит их воедино по принципу барочного фронтисписа, детали которого, как правило, автономные по отношению друг к другу, объединены общей символической задачей, здесь – служат знаком определенной провинциальной темы. Именно поэтому стихотворение «Старые усадьбы» интересовало нас, прежде всего, не как сочинение поэта Гумилева, а как некий условный текст, составленный из отобранных временем культурных символов. Появление такого текста может свидетельствовать о том, что к началу XX в. уже вполне сформировалось представление о провинции как о культурно-семиотическом пространстве и, самое главное, о структуре этого пространства, в которое входят образы художественной литературы, провинциальный фольклор, местные предания, реалии повседневной провинциальной жизни. Поэтической моделью этого условного пространства и предстает текст Гумилева.

Из этого следует, что любой «провинциальный» объект может быть описан в системе этих культурных координат, в том числе и уездный город, о котором в стихотворении нет ни строчки. Его отсутствие означает лишь, что в стихотворении речь идет о той части провинциального мира, к которой провинциальный город не принадлежит. Сути стихотворения этот факт не меняет, поскольку никак не влияет на уже существующую матрицу. Между тем, провинциальный город и сам может быть описан как такой же культурный универсум. Вероятно, это понимал и Гумилев, поскольку опыт такого описания был предпринят им в стихотворении «Городок» (1916). Картина провинциального города выстраивается по тому же структурному принципу, что и текст «Старых усадеб»: как монтаж узнаваемых «жанровых» зарисовок. Более того, с использованием той же матрицы. С этой точки зрения стихотворение «Городок» вполне может быть рассмотрено как такой же условный текст, воспроизводящий культурную модель русского провинциального города.[209]

В сборнике феномен русской провинции осмысляется в рамках той же культурной парадигмы, но с привлечением куда более обширного «провинциального» материала. Сочетание этих факторов делает практически неизбежным выход на уровень наиболее частотной, клишированной топики – своеобразный «фасад» темы. Судя по всему, авторам сборника было необходимо лишь, подобно Гумилеву, оказаться внутри описываемого объекта, чтобы уловить его основные структурные компоненты, а составителям сборника – придать материалу системный характер, чтобы эта структура проявилась.

Рассмотренный случай типологии представляется еще более любопытным, если учесть, что составители сборника подобной задачи перед собой не ставили. Об этом можно судить по одному из выступлений А.Ф.Белоусова: «…я составлял этот сборник и вижу, насколько он противоречив и как одно не стыкуется с другим <…> Каждое дело требует компромиссов. Это сборник компромиссов, потому что есть одна важная вещь, которую нам так и не удалось уладить: это совершенно противоположные представления о провинции <…> если одни участники сборника считают провинцией усадьбу, то другие <…> все свое внимание уделяют уездному, провинциальному городу<…> Нам не хватает обзора этой коллизии: что считать провинцией, а эта работа была бы любопытной, она действительно важна» (Белоусов 2000,25). С этим трудно не согласиться, ведь ответ на этот вопрос, собственно, и является целью предпринятой научной кампании. Интересно другое. Из процитированных слов можно заключить, что в том виде, в каком сборник предстал перед читателем, он сложился интуитивно, в процессе творческого поиска. Если это действительно так, то тогда рассмотренные выше особенности сборника дают повод задуматься о его вероятной художественной природе. И в этом случае то общее, что проявилось при сопоставлении сборника и текста Гумилева, получит вполне реальное дополнительное объяснение…

Насколько бы искусственным ни казалось предпринятое сопоставление, оно позволило убедиться в продуктивности предложенного в сборнике подхода к проблеме. Об этом, в частности, свидетельствует тот факт, что авторам книги непроизвольно удалось (помимо всего прочего) реконструировать культурную модель русской провинции на излете «провинциальной» эпохи. В этом смысле текст Гумилева, отображающий эту модель, можно сравнить с последним панорамным кадром или снимком «на память» с пока еще живыми действующими лицами. И тогда стихотворение и сборник становятся объектами еще одного типологического ряда: оба фиксируют рубеж в освоении темы – стихотворение знаменует последний предреволюционный всплеск отечественного интереса к ней, сборник – возрождение этого интереса. Между ними пустота, которая, собственно, и обеспечивает имеющий место «зеркальный эффект»: как старое зеркало, стихотворение Гумилева сохраняет последнюю информацию об уходящей эпохе, сборник – как чистый зеркальный лист, обращенный к этой эпохе, отражает ближайшее – ее итоговую формулу.

Библиография

Абашев В. В.: 2000,'Пермский текст в русской культуре', РП, 299–323.

Ахматова А. А.: 1990,'Слепнево', Ахматова А. А., Сочинения, в 2-х т., Составление, подготовка текста и комментарии Э. Г. Герштейн, В. Я. Виленкина, Л. А. Мандриной, В. А. Черных, Н. Н. Глен, Москва, т. 2, 276–277.

Белоусов А. Ф.: 2000, (выступление), Поведенческие сценарии и культурные роли. Пермские чтения: (Круглый стол 4 июля 2000), Москва.

Буле О.: 2000, «Половой вопрос» и провинция в публицистике начала XX в; РП, 118–128.

Вершинский А. Н.: 1912,'Народные обычаи, поверья и гадания: Обычаи и поверья на Великий Четверг', Тверская старина, 35–36.

Вестстейн В.: 2000,'Помещичьяусадьбав русской литературе ХІХ– начала XX в.'РЯ, 186–195.

Врангель Н. Н.: 2000, Старые усадьбы. Очерки истории русской дворянской культуры, С. – Петербург.

Гумилев Н.: 1990, Стихотворения и поэмы, Составление и примечания М. Д. Эльзона, Москва.

Зайонц Л. О.: 2000, «Провинция» как термин', РЯ, 12–20.

Зарин А. Е.: 1912, Историческое и археологическое описание села Оковец, Осташковского уезда, Тверской губернии, в связи с историческим обзором о явленных Оковецких иконах: Пресвятой Богородицы Одигитрия и Животворящего креста Господня, Под редакцией И. Ф. Токмакова, Тверь.