Первые слова. О предисловиях Ф. М. Достоевского - Льюис Бэгби Страница 13

предисловий. Ни одному из его произведений, опубликованных до его ареста в 1849 году за деятельность против «государственного порядка», не предпослано введение, предисловие, вступление или пролог[27]. Причиной этого можно было бы счесть возникновение реалистических тенденций в литературе 1840-х годов, но такое объяснение несостоятельно. Очевидно, что в эту историческую эпоху любой автор сам решал, писать ему предисловия к своим произведениям или нет. Можно предположить, что Достоевский решил обойтись без предисловий, поскольку его интересовало прежде всего повествование и его функционирование независимо от пристрастного слова, выражающего его собственную (или чужую) точку зрения. Он явно не испытывал желания объяснить читателям, каков жанр его произведений. Он не ощущал потребности давать читателю указания о том, как тому следует понимать его текст. Он считал, что его произведения сами себя покажут.

Достоевский также не хотел, чтобы кто-то другой подготавливал читателей к встрече с его текстом, будь то голос реального третьего лица (скажем, Д. В. Григоровича (1822–1899), вместе с которым он снимал квартиру, или Белинского (1811–1848), который на первый взгляд высоко оценил «Бедных людей») или голос персонажа, от лица которого ведется повествование. Достоевский не был заинтересован в том, чтобы подталкивать читателя к формированию идеальных взаимоотношений с ним через посредство текста, т. е. прочтению его текста в полном соответствии с его намерениями. Он не искал протекции высокопоставленного адресата, как Булгарин. Не хотел он также общаться с узким кругом читателей, как Пушкин, или давать объяснения тем, кто обделен умом, что считал своей обязанностью Лермонтов. Он просто решил выпустить свои произведения в свет как есть, в обнаженном виде.

Во многих отношениях это было мужественным решением, которое противоречило принятым в ту эпоху нормам (таково было право молодого художника). Однако, пройдя в 1849–1859 годах через каторгу и ссылку, он изменил свой подход и стал благоразумно прибегать к предисловиям, вступлениям и введениям. И вновь он нарушил нормы, преобладавшие среди писателей нового поколения, включая реалистов Тургенева, Толстого, Гончарова и Салтыкова-Щедрина, которые в большинстве случаев обходились без предисловий. Создавая предисловия, Достоевский породил гибридные формы, сочетающие признаки разных типов предисловий (мы рассмотрели многие из доступных ему моделей). Теперь мы обратимся к его уникальному опыту.

Глава 2

Первые произведения Достоевского, написанные после ссылки

Достоевскому было позволено вернуться в европейскую часть России в 1859 году, через десять лет после его ареста. К этому времени он отбыл четыре года на каторге в Западной Сибири (Омск), затем четыре года на военной службе в Семипалатинске и еще чуть больше года он хлопотал о возвращении в Петербург после выхода в отставку. По возвращении Достоевский вошел в литературный мир, который очень сильно изменился по сравнению с известным ему в 1840-х годах. Но Достоевскому не терпелось занять то место на авансцене литературного мира, которое принадлежало ему после издания его первых двух прозаических произведений – «Бедные люди» (1846) и «Двойник» (1846). Несколько последующих публикаций озадачили и разочаровали читателей, первоначально принявших его с восторгом. Белинский, который приветствовал литературный дебют Достоевского еще до того, как его произведения вышли в свет, впоследствии к нему охладел. Достоевский разошелся с Белинским во мнениях незадолго до того, как он был арестован за крамолу, – прежде всего относительно назначения искусства, но, кроме того, он был не согласен с данной Белинским оценкой своих произведений, опубликованных сразу же после «Бедных людей» и «Двойника»: «Господина Прохарчина» (1846), «Романа в девяти письмах» (1847), «Хозяйки» (1847), «Ползункова» (1848), «Слабого сердца» (1848), «Чужой жены и мужа под кроватью» (1848), «Честного вора» (1848), «Елки и свадьбы» (1848) и «Белых ночей» (1848). Ни одно из этих произведений не было встречено критикой благосклонно. По правде говоря, даже «Двойник» многих озадачил. Возврат на литературную сцену в 1859 году представлялся для Достоевского вдвойне сложным. Во-первых, он не был знаком с литературной ситуацией лично – только через посредство журналистов и тех, с кем он переписывался. Он находился в роли догоняющего. Кроме того, у критиков сложилось мнение, что, возможно, он исписался еще в 1846 году.

Если в 1840-х годах Достоевский избегал вступлений, то теперь он обратился к этому приему. Это не значит, что он увидел в них волшебное средство для завоевания симпатий целевой аудитории. Такое предположение было бы сильным преувеличением как ограниченных функций, так и эстетического потенциала этого художественного средства. Более вероятно, что Достоевский стал писать предисловия в силу понимания о себе как о художнике, пришедшего за годы размышлений как над своими неудачами, так и над своими возможностями. Он предавался этим интроспекциям как наедине с собой, лежа на нарах в каторжном бараке, так и в переписке со своим братом Михаилом. Его писательским достижением явился тот угол зрения, который он смог представить в своих рассказах и романах; в том, что повествование в них велось от лица персонажей, а не какого-то (якобы) всеведущего автора. Говоря голосами своих протагонистов – записанными иногда напрямую, в виде писем Макара Девушкина и Вареньки Доброселовой в «Бедных людях», а иногда опосредованно, как в «Двойнике», где происходящее воспринимается глазами Якова Голядкина, – Достоевский швыряет нас в водоворот их тщетных надежд и разбитых мечтаний. Одно из его выдающихся художественных достоинств заключалось в создании нарративных форм, которые изображают внутреннее сознание не благодаря всеведению, а средствами иногда скудных интеллектуальных способностей его персонажей, их явной субъективности, эмоциональной нестабильности, внутренней борьбы и страстного стремления познать себя и мир.

Достоевский подчеркивает это достоинство, используя его в своих предисловиях. В первых же фразах он формализует процесс повествования «изнутри», демонстрируя читателям с самого начала, что они имеют дело с Другим, который и ведет повествование. В двух из трех первых романов, опубликованных Достоевским после ссылки – «Селе Степанчикове и его обитателях» (1859) и «Записках из Мертвого дома» (1860–1862), – он эффективно использует предисловия1. Эти два вступления сразу уведомляют читателя о том, что с ним говорит не альтер эго Достоевского, а некто иной. Кроме того, этот голос возникает из фикционального дискурса, а не из источника, окопавшегося на абстрактной «ничейной земле» между личностью автора и протагонистом. Поскольку Достоевский в большой мере избегает обычно принятого у авторов всеведения, повествователь/рассказчик его вступлений не обладает тайным знанием, необходимым для того, чтобы составить более или менее полное и всеобъемлющее представление о действии романа. Его рассказчикам присуща ненадежность. В «Селе Степанчикове» и «Записках из Мертвого дома» Достоевский экспериментирует с двумя из них.

I. «Село Степанчиково и его обитатели»

В «Селе Степанчикове»