Литературная черта оседлости. От Гоголя до Бабеля - Амелия М. Глейзер Страница 31

Ярмарка

«Ярмарка» – это история о провинциальных помещиках, для которых коммерческий пейзаж служит редким городским развлечением. Главные герои напоминают персонажей гоголевской «Сорочинской ярмарки»: жена, которая любит скупать все подряд и сует свой нос во все дела; муж – плохой коммерсант; две их дочери на выданье и юный сын (трикстер). Название повести Квитки и мотив сватовства также отсылают читателя к более раннему произведению Гоголя. Тематически это произведение напоминает и о стихотворении Некрашевича «Ярмарка» («Ярмарок», 1790), которое некоторые исследователи называют первым стихотворным текстом на современном украинском языке. Стихотворение Некрашевича представляет собой диалог между двумя крестьянами, Хвилоном и Хвесько, которые торгуются из-за волов. Обсудив достоинства животных и свои финансовые возможности, Хвесько заходит с козырей – предлагает поженить их детей: «Если согласишься, то и будем сватами, / Пусть наши семьи вместе прирастают потомством» («Коли каеш, дак кай, та й будем сватами, / Нехай-таки ще родні прибуде між нами») [Некрашевич 1929: 9-10]. В этом стихотворении Некрашевич и сам демонстрирует богатство своего лексикона, и намекает на то, что успешный торговец должен мастерски владеть словом[171].

Главные герои «Ярмарки» столь же плохи в торговле, сколь и в красноречии. Более того, как и персонажи «Солдатского портрета», они не обладают властью над вещами, что снова вызывает в памяти мысль Бергсона, что комичным является физическое проявление личности [Бергсон 1999: 1310]. Однако их неспособность заключить выгодную сделку в итоге спасает семью от большей беды: несчастливого замужества одной из дочерей. Повесть начинается с бестолковых приготовлений к отъезду. Захар Демьянович спрашивает у жены совета, почем продавать шерсть. Мать семейства, Матрена Семеновна, составляет список покупок и уговаривает мужа взять с собой на ярмарку дочерей Фесиньку и Миничку и сына Павлушу. Несколько раз возвращаясь за забытыми вещами, они в итоге отправляются-таки на ярмарку.

Далее следует описание самой ярмарки. Квитка не только тщательно перечисляет представителей всех национальностей, торгующих на ней, но и приводит несколько диалогов, участники которых обсуждают цены. Купцы, рассчитывая поднять цену на свой товар, рассуждают о международном положении и ссылаются на «Московские ведомости», самую тиражируемую газету того времени, и «Северную пчелу» – литературную газету, издававшуюся в Петербурге. Тем самым Квитка делает литературу частью коммерческого процесса: на волатильном рынке текстиля факты и вымысел оказываются равноценными источниками информации:

– Помилуйте! – возражает им Ермолай Иванович. – Читали вы последние «Московские Ведомости»?

– Как не читать? мы народ торговый, – отвечают покупщики.

– А «Северную пчелу»?

– И ее от любопытства наблюдаем.

– Так не знаю наверное, – сказал смущенный Ермолай Иванович, – там или где в других газетах именно написано, что фабрики неимоверно везде усилились; сукна требуется неимоверное множество; египетский паша неимоверно мундирует всех своих солдат, и дороги к нему завалены обозами с сукнами. Так отчего же нам дешевить?

– Сбудется, сударь, точно так. Паша властен у себя, как и вы ссвоимтоваром, а я властен с своими деньгами [Квітка 1978–1981, 4: 386][172].

Литературные тексты оказываются столь же важной частью процесса торговли, что и реальные события в мире, и сами товары. Квитка намекает на то, что хорошо начитанный покупатель не даст заморочить себе голову слухами и новостями, преподносимыми такими торговцами, как Ермолай Иванович. Однако эти ссылки на московские и петербургские газеты свидетельствуют также и о растущем беспокойстве среди тех, кто занимался коммерцией на сельских ярмарках: с ростом текстильного производства в 1830-40-е годы у небольших мануфактур появились конкуренты в лице российских и зарубежных фабрик.

Главные герои «Ярмарки» постоянно совершают серьезные оплошности, из-за чего и оказываются в комичном положении. Неверно оценив рыночную стоимость своих товаров, они возвращаются домой в худшем финансовом положении, чем до поездки на ярмарку Особенно расстроена Матрена Семеновна: ей не только не удалось расплатиться за то, что она хотела купить, но еще из-за небольшого конфуза на балу сорвался выгодный брак для ее младшей дочери Минички. Павел Григорьевич – привлекательный, хорошо образованный и богатый молодой человек, в которого влюбилась Миничка, вернувшись после танца к своему стулу, растянулся на полу:

Увы! вместо стула он брякнулся на пол и лежал в жалком, незавидном положении! Все захохотало, и оконфуженный Павел Григорьич первую Миничку заметил хохочущую со всем усердием…

– Уж это, верно, Павлушины штуки! – кричала Матрена Семеновна, заливаясь от смеха.

– Я-таки, я, я выдернул из-под него стул, когда он хотел сесть, – визжал резвенький мальчик, хлопая ручками. Не владея собою, Павел Григорьевич схватил мальчика за волосы и поднял его кверху.

– Пусти, пусти!., это меня Миничка научила!.. – пищал мальчишка, вися на воздухе… Миничка хохотала от чистого сердца [Квітка 1978–1981, 4: 427].

Миничка, решившая проверить чувство юмора своего жениха, просчиталась, и случившийся с Павлом Григорьевичем конфуз расстроил свадьбу, но финал повести Квитки оказывается более счастливым, чем у «Сорочинской ярмарки». В отличие от Параски, Миничка избегает поспешного брака, который выглядел как рыночная сделка. Давний поклонник ее старшей сестры делает Фесиньке предложение, и родители, утратившие былое высокомерие после всех случившихся с ними неудач, дают свое благословение. В последних строчках повести Захар Демьянович напоминает своей расстроенной жене, что будут и другие ярмарки: «Шерсть продадут и жениха сыщут»[173] [Квітка 1978–1981,4: 428].

Приключения в жидовской корчме

В «Ярмарке», как и в «Солдатском портрете», искусство выставлено напоказ. В повести есть довольно большой отрывок, где Квитка показывает сцену из театральной жизни, которая вполне могла произойти с ним самим в юности. Одноактный водевиль П. Н. Семенова «Удача от неудачи, или Приключение в жидовской корчме» был поставлен в Харькове в 1840 году – в том самом, когда Квитка написал свою «Ярмарку»[174]. В 1879 году Э. И. Стогов (дед поэтессы Анны Ахматовой) в своих мемуарах вспоминал, как сорока годами ранее видел постановку этой пьесы: «Помню, весь театр хохотал, когда жид, одетый по-домашнему в чулках и башмаках, на авансцене, со всеми характерными ужимками хитрого еврея, перепрыгивал с одной стороны стоявшего спокойно господина на другую и пел…» [Стогов 1879: 50].

Стогов легко мог спутать это воспоминание с отрывком из повести Квитки, поскольку архетипичные персонажи этого водевиля, похожие на вертепные куклы, выделяются на фоне остальной прозы Квитки, практически лишенной элементов гротеска. Показывая пространство между миром вымысла (сценой) и миром реальности (зрительным залом), в котором происходит странное общение