Как читать литературу как профессор. Живое и увлекательное руководство по чтению между строк - Томас Фостер Страница 33

Значит, все стало лучше?

Определенно нет. Ирвинг пишет в 1819 году и достаточно наблюдателен, чтобы понять, что свобода принесла с собой некоторые проблемы. Все немного обветшало. В гостинице выбиты окна, и ей требуется подтяжка, а город и его жители в целом стали чуть более потрепанными, чем до войны. Но есть в них какая-то энергия, уверенность в том, что их жизнь - это их собственная жизнь, и никто, черт возьми, не собирается ими командовать. Они говорят свое мнение и делают то, что хотят. А тирания и абсолютное правление мертвы. Другими словами, это слегка неряшливое сборище людей находится на пути к тому, чтобы самим определить, что значит быть американцем и свободным. Так что не все стало лучше, но то, что действительно имеет значение - свобода, самоопределение - стало лучше.

Почему я так уверен, что Ирвинг хотел сказать именно это? Отчасти его защитная окраска - это образ наивного, деревенского рассказчика, но это не он, это чистая маскировка. Вашингтон Ирвинг был человеком весьма искушенным, изучал право, был принят в адвокатуру, служил в Испании в качестве дипломата, писал истории, а также беллетристику, много путешествовал. Похоже ли это на человека, который не понимал, что означает его повествование? Его предполагаемый рассказчик, Дидрих Никербокер, - веселый компаньон, который рассказывает эти истории о своих голландских предках, не видя всех подтекстов. А вот Ирвинг их видел. Более того, он знал, что с помощью Рипа и "Легенды о Сонной Лощине" (1819) он создает американское сознание в литературе, которого до него не существовало. Как и По, он противопоставляет себя европейской литературной традиции, предлагая вместо этого произведение, которое мог написать только американец и в котором прославляется свобода от своей бывшей колониальной власти.

Так является ли каждое литературное произведение политическим?

Я не могу зайти так далеко. Некоторые из моих более политических коллег могут сказать вам, что да, каждое произведение - это либо часть социальной проблемы, либо часть ее решения (они скажут вам это с большей изощренностью, но суть такова). Однако я считаю, что большинство произведений должны взаимодействовать с конкретным периодом так, чтобы их можно было назвать политическими. Скажем так: писатели - это, как правило, мужчины и женщины, которым интересен окружающий их мир. Этот мир содержит множество вещей, и на уровне общества часть того, что он содержит, - это политическая реальность того времени - властные структуры, отношения между классами, вопросы справедливости и прав, взаимодействие между полами и различными расовыми и этническими группами. Вот почему политические и социальные соображения часто попадают на страницу в том или ином обличье, даже если результат не выглядит ужасно "политическим".

Пример. Когда Софокл был уже очень старым человеком, он наконец написал среднюю треть своей фиванской трилогии пьес "Эдип в Колоне" (406 г. до н. э.), в которой старый и немощный Эдип прибывает в Колон и получает защиту афинского царя Тесея. Тесей - это все, что мы хотели бы видеть в правителе: сильный, мудрый, мягкий, жесткий, когда это необходимо, решительный, хладнокровный, сострадательный, верный, честный. Тесей защищает Эдипа от возможного вреда и направляет его к священному месту, где старику суждено умереть. Это политика? Думаю, да. Видите ли, Софокл пишет эту пьесу не только в конце своей жизни, но и в конце пятого века до нашей эры, то есть в конце периода афинского величия. Городу-государству угрожают извне спартанская агрессия, а изнутри - лидеры, которые, какими бы достоинствами они ни обладали, точно не Тесей. По сути, он говорит, что нам бы очень пригодился такой лидер, как Тесей; возможно, он смог бы вытащить нас из этой передряги и уберечь Афины от полного разорения. Тогда чужаки (Креон в пьесе, спартанцы в реальности) не будут пытаться нас захватить. Тогда бы мы по-прежнему были сильными, справедливыми и мудрыми. Говорит ли Софокл что-нибудь из этого на самом деле? Нет, конечно же, нет. Он стар, но не дряхл. Если вы говорите такие вещи открыто, вам дают болиголов или что-то в этом роде. Впрочем, ему и не нужно их говорить; каждый, кто смотрит пьесу, может сделать свои выводы: посмотрите на Тесея, посмотрите на любого вождя, который у вас под рукой, посмотрите на Тесея еще раз - хммм (или что-то в этом роде). Видите? Политические.

Все это имеет значение. Знание о социальной и политической среде, в которой творит писательница, может помочь нам понять ее произведения не потому, что эта среда управляет ее мышлением, а потому, что это тот мир, в который она погружается, когда садится писать. Когда Вирджиния Вульф пишет о том, что женщинам ее времени был разрешен лишь определенный круг занятий, мы оказываем ей и себе большую услугу, не видя в этом социальной критики. Например, в романе "Миссис Дэллоуэй" (1925) леди Брутон приглашает на обед Ричарда Дэллоуэя, члена парламента, и Хью Уитбреда, занимающего должность при дворе. Ее цель - продиктовать им материал, который она хотела бы видеть внесенным в законодательство и отправленным в виде письма в "Таймс", при этом протестуя, что она всего лишь женщина, которая не разбирается в этих вопросах так, как мужчина. Вульф показывает нам очень способную, хотя и не совсем любящую женщину, использующую довольно ограниченного Ричарда и совершенно глупого Хью, чтобы донести свою точку зрения в обществе, которое не восприняло бы эту точку зрения всерьез, если бы она исходила непосредственно от нее. В годы после Великой войны, напоминает нам сцена, идеи оценивались по классу и полу того, кто их выдвигал. Вульф делает все это настолько тонко, что мы можем не думать о том, что это политическая тема, но это так.

Всегда или почти всегда.

Да, она тоже фигура Христа

Возможно, это удивит некоторых из вас, но мы живем в христианской культуре. Я имею в виду, что, поскольку преобладающее культурное влияние пришло к нам от европейских переселенцев, а те навязывали свои ценности "непросвещенным" культурам, с которыми они сталкивались ("benighted", от староанглийского, означает "любой, кто темнее меня"), эти навязанные ценности стали преобладать. Это не значит, что все граждане этой великой республики - христиане, но и не значит, что все они - великие республиканцы. Однажды я слышал, как известный еврейский профессор композиции рассказывал о том, как она пришла на свой первый выпускной экзамен в колледже и столкнулась с таким вопросом: "Обсудите христианские