В поисках «полезного прошлого». Биография как жанр в 1917–1937 годах - Анджела Бринтлингер Страница 42

тому, каким он был в недавнем прошлом, когда Пушкин только начинал учиться в Царском Селе. Теперь, в 1817 году, Александр I представал «располневшим» и «облысевшим», «победителем Наполеона» и «освободителем Европы». Он выступал как уверенный в себе европейский правитель и, возможно, поэтому был «весел и милостив… даже нежен со всеми». Ходасевич сравнивал Александра Павловича и с его бабушкой – Екатериной Великой, от которой тот унаследовал не только ямочку на подбородке, но и «благодушнейшую, но двусмысленную улыбку». В целом на портрете, созданном Ходасевичем, государь показан сердечным и мягким человеком, своего рода почтенным «дядюшкой» лицейских выпускников – доброжелательным, но занятым и не слишком интересующимся тем, что происходит на экзаменах. Участие царя в выпускной церемонии кажется символичным в свете дальнейшего жизненного пути Пушкина как литератора и чиновника – тех двух ипостасей, которые завораживали Ходасевича при создании биографии Державина. Если Пушкину предстояло пойти по державинскому пути, то Державин как «патриарх русской поэзии» должен был оказаться его литературным «отцом», а Александр I – «отцом» в деле служения государству. Однако 1810-е годы сильно отличались от той эпохи, когда Державин впервые вступил на поприще литературы и государственной службы, и судьба Пушкина сильно отличалась от его пути. Ходасевич уже указал на то, что литература в понимании Пушкина – это мир столкновений, борьбы и даже битв. Снисходительному равнодушию Александра I к судьбе Пушкина и его лицейских товарищей будет соответствовать еще большее равнодушие к службе со стороны самого Пушкина[123].

Пушкин по сравнению с Державиным имеет преимущества как поэт, но проигрывает ему как гражданин. Для Ходасевича задача описать юношеские годы Пушкина была сложнее, чем рассказать о событиях жизни Державина, но не потому, что Пушкин оказался «сложнее», как предполагает Сурат. В отличие от Державина, который с равным энтузиазмом бросался в битву, нес службу или писал стихи, Пушкин кажется менее серьезным и глубоким: он мучается от нерешительности, он бывает легкомысленным и ленивым. Ходасевич просто в меньшей мере восхищен юным Пушкиным, чем юным Державиным.

В следующем эпизоде главы «Молодость» Пушкин уезжает из Царского Села по окончании Лицея: это начальная точка его жизненного путешествия. Автор показывает своего героя в дверях школы; он запечатлен, как на портрете: «Лицейская дверь в последний раз хлопнула – Пушкин вышел под арку. Жизнь перед ним открывалась, он спешил броситься в ее сильный круговорот» [Ходасевич 1997а: 70]. Юный Пушкин, каким его показал Ходасевич, испытывает то же, что и любой человек в подобной ситуации: он полон предчувствий, он стремится в большой мир, он готов броситься в бесконечный круговорот жизни. Сама жизнь представляется ему волнующей, но неопределенной. В другом наброске Ходасевич имплицитно сравнивал лицейский «мирок» с большим миром за его пределами:

В июне 1817 г. Пушкин покинул Лицей, выйдя из него признанным поэтом, юношей, обладающим не слишком большими познаниями в науках, но с немалой опытностью горячего сердца, с повышенным самолюбием, с блистательными надеждами, с начатою поэмой «Руслан и Людмила» и с неукротимою жаждой изведать вольную, широкую жизнь [Ходасевич 1920–1939: 14].

Однако жизнь оказалась вовсе не такой радостной, как представлял вчерашний лицеист: летом петербургское общество разъезжалось по имениям.

Летом 1817 года Пушкин также отбыл из города. После месяца службы он направился в имение – однако, как подчеркивает Ходасевич, «то было уже не Захарово, милое по детским воспоминаниям. Захарово давно продали» [Ходасевич 1997а: 70]. Пушкин впервые приехал в Михайловское – усадьбу, где он проведет важные творческие периоды своей жизни, и в то же время это место будущей ссылки, где его предаст собственный отец. Именно на этом – напряженных отношениях поэта с родителями – и сосредоточен в данном случае Ходасевич. Пушкин провел вне родного дома шесть лет, и теперь он воссоединился с семьей: «вышла холодновата встреча с родителями…». Безличная конструкция в третьем лице множественного числа («Захарово давно продали») отражает холодность воссоединения родителей со старшим сыном. Сергей Львович и Надежда Осиповна не способны обеспечить финансовое благополучие семьи и в еще большей степени не способны найти общий язык с Александром.

Михайловское принадлежало матери поэта, и ее родственники вновь приобщают Пушкина к семейной жизни после жизни лицейской. Для него все было ново в деревенской жизни: баня, пение собирающих клубнику крестьянских девушек, сама клубника, все обычаи и образ жизни «ганнибалыцины»[124] – его родных из рода Ганнибалов, проводящих время в визитах друг к другу. Все это интересовало Пушкина, и все это он радостно принимал. О Ганнибалах Ходасевич сообщает, что «Ганнибалыцина вела жизнь бестолковую, буйную, хлебосольную» [Ходасевич 1997а: 71]. Он описывает дядюшек, Петра и Павла Исааковичей, придавая им африканские и русские черты: «пыл африканский соединялся в них с широтою русской натуры». Последняя из произошедших тем летом историй связана с еще одним родственником – Петром Абрамовичем, «последним из Ганнибалов, еще чернокожих», пожилым пьяницей, слабо представляющим, что делается в мире. По Ходасевичу, из всех связанных с Михайловским впечатлений эта встреча сильнее всего запомнилась Пушкину. Когда двоюродный дед предложил ему домашней наливки, Александр «выпил ее, не поморщившись, “и тем, казалось, чрезвычайно одолжил старого арапа”» [Ходасевич 1997а: 72][125].

Однако «деревенские удовольствия» не могли занять Пушкина на долгое время, и он направился обратно в столицу. Там, в петербургском обществе, поэт приобретал опыт светской жизни. Молодой Пушкин показан Ходасевичем в семейном кругу и в свете, причем если домашний мир не увлекал поэта, то светская жизнь – пирушки, дуэли, любовные переживания, мистика, политика и поэзия – всецело захватили его. Глава, написанная Ходасевичем, касается обеих тем: в деревне – семейная жизнь, в Петербурге – светская.

Дружба, любовь и поэзия: вот три категории, в соответствии с которыми Ходасевич описывает пушкинское времяпрепровождение. Как одна из первых влюбленностей поэта изображена княгиня Голицына, «1а princesse Nocturne» или «1а princesse Mi-nuit». Однако в лицейской главе Ходасевич указывал, что Пушкина интересовали два типа женщин, два вида любви: «В истории ранних увлечений Пушкина уже намечаются два течения, соответственно двум основным оттенкам его любви: то пряно-чувственному, не лишенному удальства, цинизма и легкомыслия, то, напротив, благоговейному, восторженному и робкому» [Ходасевич 1920–1939:13]. Образ Голицыной мифологизирован: она подобна сосуду, в который вливают содержимое – то особое содержимое, которое нужно обществу. «Молва приписывала ей ум выдающийся. Может быть, это было и не совсем так. Может быть, ум ее был по преимуществу пассивный, то есть, как многие женские умы, был восприимчив к мыслям, в него заносимым со стороны» [Ходасевич 1997а: 72–73]. Пушкин, по утверждению Ходасевича, был человеком увлекающимся, и княгиня